Сутками они околачиваются вокруг аэродрома в ожидании очередного полета. Как только самолет становился под погрузку, ангольцы начинали возбужденно готовиться к штурму.
Закончив погрузку, советские, а чаще всего ангольские военные отходят от люка, и к нему в едином порыве устремляется толпа, несущая над собой детей, тюки, бидоны, корзины, а иногда и отчаянно мычащих телят. Заканчивается посадка просто. Люк автоматически приводится в движение, сбрасывая лишних на бетонку.
Крича и цепляясь, ангольцы вываливаются из самолета, как из переполненной консервной банки. Ушибы, переломы, раны, неизбежные при такой посадке, как правило, никого не смущают.
Полковнику Стреляному путь в самолет проложили с высшими почестями. Дали в воздух несколько очередей из автомата. Ангольцы, сгрудившиеся у самолета, попадали на бетонку. Стреляный, важно покачивая усталой головой в каракулевой папахе, прошел мимо них. За его спиной оставался восхищенный галдеж местного населения.
Прошло время, и военный советник полковник Стреляный по-хозяйски встречал на аэродроме в Менонге группу подполковника Рубцова. С крыши строения, называемого «бункер», он, потягивая пиво, наблюдал, как на летное поле выгружаются прибывшие члены «научной экспедиции». Только когда Рубцов подошел к строению, полковник сверху, потрясая рукой с зажатой в ней банкой пива, отрекомендовался:
— Эй, подполковник! Я Стреляный. Встречаю вас. Идите садитесь в «газик». Мне еще нужно парой слов перекинуться с летчиками.
ГЕНЕРАЛИССИМУС
Въехав в Менонгу, группа разделилась. Профессор проворно исчез знакомиться с одному ему ведомыми историческими редкостями. Женя отправилась в местный госпиталь, а Рубцов, Санчес и Найденов на том же «газике» были доставлены в расположение полковника Стреляного. Штаб помещался в доме, более напоминавшем барак в каком-нибудь отдаленном российском гарнизоне. Хозяином здесь, судя по всему, был огромный старинный стол, рассчитанный персон на сорок. Стол потрескался, потерял свой цвет. Столешница, когда-то выложенная в шахматном порядке квадратами из Разных пород деревьев, теперь доживала свой век под матовым слоем пепла, песка и жира, отполированного многими сотнями локтей.
Львиные лапы, на которых держался стол, грузно вдавились в земляной пол.
— Сколько же за этим столом военных советов проведено, — уважительно подумал вслух Найденов.
— Кем? Стреляным? — недоверчиво спросил Рубцов.
Санчес похлопал по столешнице, будто по спине бывалого боевого товарища: «Португальцами. Ему должно быть лет сто!»
Рубцов склонился над картами, разбросанными по всему столу. На них разными чернильными разводами были нанесены малопонятные ориентиры и военные объекты. Подполковник крутил карты перед собой и не мог в них разобраться.
Но появился Стреляный и все объяснил:
— Да что ты там изучаешь, все равно ни хрена не поймешь. Это карты нашего района. Он вот так идет. А это — пятно от портвейна. Португальский, густой, в пузатых бутылках. А тут, вроде горы, — коричневым обведено — бутылка пивная лопнула. Представляешь, у самого основания. Банки в этих условиях намного надежнее. А иероглифы, смотри какие, точно елочки, по всем картам проходят. Не поверишь — мой попугай спьяну прогуливается. Я ему кличку дал — Генералиссимус. Так он, гад, когда трезвый — выговаривает, а хлебнет из моей кружки, и получается — Герасимус. Совсем как у школьного классика Тургенева.
Сейчас он спит. Мы вчера полночи над картами колдовали.
Рубцов слушал полковника Стреляного внимательно. Склонялся над картами, на которые указывал военный советник. Изучал пятна и со знанием дела кивал головой.
Найденов пытался разгадать — разыгрывает их Стреляный или проверяет. Не может же на самом деле полковник нести такую околесицу. К тому же в присутствии кубинского офицера. Санчес наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой. Поймав встревоженный взгляд майора, смутился и отошел к окну, давая понять, что разговоры русских его не интересуют.
Стреляный продолжал в том же духе.
— Они, гады, бочку самогона отбили у унитовцев и приволокли сюда.
«Кроме тебя, — говорят, — никто не распределит». -"Правильно", — согласился я и забрал у них эту бочку.
Рубцов отодвинул карты в сторону и спокойно предложил:
— В таком случае — наливай!
— Молодец, подполковник. Хвалю за прямоту! — Стреляный вскинул голову и сверкнул на присутствующих лихим глазом. Потом протянул руку Рубцову:
— Будем без церемоний. Полковник Стреляный как-никак пострадал за демократию.
Санчес подошел к нему и вежливо поинтересовался:
— Товарищ Стреляный не будет протестовать, если я отправлюсь готовить личный состав?
— Да, да. Иди, милый, — отпустил его Стреляный и, больше не обращая внимания на кубинца, азартно обратился к Рубцову:
— А нам положено! Как нас учили? День приезда, день отъезда — один день.
Санчес поспешно удалился, а полковник уселся в деревянное с низкой спинкой и широкими подлокотниками кресло. Порывшись под столом, он вытащил объемистую бутыль с мутной жидкостью. Эффектно продемонстрировал ее Рубцову. И, довольный собой, не то попросил, не то приказал: "Майор, милый, пошукай там вокруг штаба моего Сантуша. Пусть жратвы принесет и Генералиссимуса разбудит.
Пора похмеляться товарищу".
Найденов за годы службы привык ко всякому. Но чтобы так резво начинали — видел впервые. Когда он вернулся в сопровождении улыбчивого ангольского сержанта Сантуша, важно несущего на выдвинутом вперед локте нахохлившегося серого попугая, застолье было в разгаре. Оба офицера стояли друг напротив друга и" Держа в руках полные стаканы мутной жидкости, одновременно произносили тост. Найденов, Сантуш и попугай застыли на месте, оценив торжественность момента.
— И скажу тебе, подполковник, со всей душевной откровенностью, хороший ты мужик. А то ведь пьешь тут, пьешь целыми днями черт знает с кем, и вдруг человек появился... — почти декламировал Стреляный.
— И моя душа затосковала без дела, — вторил ему Рубцов. — Хорошо, судьба нас свела. Уж мы покажем, как воевать положено.
— Да что они умеют? — поддержал Стреляный. — Пить и то как следует не научились. Эх, мне бы здесь такого зама, как ты...
— А я согласен... Мне все равно, лишь бы стрелять не мешали. Не поверишь, морду одному местному мафиози разукрасил, так целых пять суток навесили. И кому? Мне — боевому командиру?!
Стреляный замотал головой:
— Быть такого не может. За ангольца пять суток? Полная хреновина с морковиной. Вон их у меня сколько. Я тебе позволяю, если что, любого, только не до смерти... Потому что ты — мужик!
— Нет. Я по делу бью... или по приказу, — как бы оправдывался Рубцов. — Скажу прямо — рад нашей встрече, рад. Я ведь штабных полковников на дух не переношу, а ты, сразу видно, боевой мужик — полковник Спаяный.
— Нет, полковник Стреляный, — уточнил Стреляный и потянулся к Рубцову. — Дай, обниму со знакомством.
И они смачно трижды расцеловались. После чего выпили, перекосились от мерзости напитка и молча сели за стол. Отяжелевший взгляд Стреляного уперся в пришедших. Некоторое время он смотрел не мигая, будто ослеп, и неожиданно заорал командирским голосом:
— Встать! — и сам рванул по стойке «смирно». Ничего не понимая, Рубцов лениво приподнялся и уставился на улыбавшегося Сантуша. Хотя смотреть нужно было на попугая.
Стреляный громовым голосом доложил:
— Товарищ Генералиссимус, за время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло. Выпили всего по второму стакану.
Рубцов никак не отреагировал на шутку и спокойно сел. Зато оживился попугай. От крика хозяина он вздрогнул, открыл до того прикрытые синими веками красные глаза и заносчиво стал поглядывать по сторонам. Потом прокричал отрывисто и чисто: «Наливай!»
— О, гад! — похвастался Стреляный. — С ним одним по-русски и говорю... — При этом Стреляный ностальгически вздохнул и заорал стоявшему рядом Сантушу:
— Где жратва? Что ж нам, пить под икоту?
Сантуш, посадив попугая на стол, мгновенно исчез. Попугай важно, несколько оттопырив крылья, прошелся по картам, искоса поглядывая на полковника. Стреляный сделал вид, что не замечает птичьей слежки. Он встал, подвел Найденова к столу и принялся заботливо усаживать.
— Привыкай, милый, к полевым условиям. Это тебе не в Уамбо девок мять, — и налил полный стакан самогона.
Найденова покоробило от столь неожиданного внимания полковника. Но оказалось, Стреляный просто притуплял бдительность попугая. Добившись своего, он забыл про майора, сделал резкий выпад фехтовальщика и схватил несчастную птицу. Еще через мгновение голова попугая была опущена в стакан с самогоном.
Должно быть, первая капля пошла Генералиссимусу колом, потому что, отпущенный на свободу, он долго дергал головой, стремясь стряхнуть с себя мутные капли, щелкал клювом, закатывал глаза и наконец произнес: «Мудило».
Сантуш принес на сковороде шипящие куски мяса и большую миску с помидорами.
— Ешьте шашлык из ооновской тушенки. Они ж здесь в джунглях друг с дружкой дерутся, а как жратву в ООН просить, так обязательно хором, — сердито закончил свое предложение полковник.
Сантуш стоял рядом с жующими и приветливо улыбался гостям.
После некоторого затишья Стреляный сделался вдруг серьезным и обратился к присутствующим:
— Нет, вы мне, мужики, скажите, неужто и впрямь в Анголе есть океан?
— Как это? — не понял Рубцов.
— Ну как? На моих картах района никакого моря не обозначено.
— А как же без моря? — оторопел Рубцов и застыл с куском мяса в зубах.
Стреляный печально развел руками и безнадежно произнес:
— В Анголе моря нет...
Рубцов растерянно посмотрел на Найденова. Майор не мог врубиться в смысл дурацкого розыгрыша. Все время казалось, что Стреляный издевается над ними. Но зачем?
Полковник ткнул пальцем в Найденова:
— Ты знаешь, где находится Ангола?
— В Африке... — изумился майор.
— Что в Африке, мне докладывали. А где именно?
— Послушай, полковник, ты небось того, с Луны свалился? — наливая опять по полстакана, поинтересовался Рубцов. — Видать, от этой мочи ум за разум зашел.
Стреляный не на шутку разозлился:
— Где? Ну, ну покажи, где здесь море? Покажи. Там — саванна, там — вообще пустыня, а там лес — джунгли непролазные. — При этом он тыкал пальцем во все стороны.
— Ой, полковник, — сочувственно покачал головой Рубцов, — где море, где море... На берегу море. Если в сторону Намибии, то направо.
— Ты еще Москву ориентиром обозначь!
— А где Москва и я не знаю, — сознался Рубцов. Найденов понял, что начало операции откладывается на неопределенный срок. Попугай Генералиссимус гордо подошел к стакану Стреляного, откинул нагло голову назад и широко раскрыл клюв.
ОЛИВЕЙРА
Под полосатой тенью навеса из хвороста сидели полковник Санчес и мулат с длинными волнистыми волосами. Огромные черные очки почти полностью скрывали верхнюю часть его лица. Одет он был в белый джинсовый костюм и сапоги на высоких каблуках. Во время разговора мулат резко оглядывался, словно ожидал внезапного нападения из-за спины.
— Жоао, перестань вертеться. Сейчас русским не до тебя. Они пьют, — усмехнулся кубинец.
Оливейра после стычки с Рубцовым в «Барракуде» ежеминутно предчувствовал опасность. Ни телохранители, ни приказы Панова успокоения не приносили. Но со страхом приходилось бороться: вертолеты Оливейре нужны были позарез.
Санчес же после разговора с Пановым мучился в поисках бескровного варианта угона вертолетов. Он не хотел брать грех на душу и отправлять кубинских летчиков на верную смерть. Наконец выход был найден. Санчес переодевает людей Оливейры в форму ангольской армии и оставляет их «охранять» вертолеты. Убедившись, что отряд спецназа под командованием Рубцова углубился далеко в лес, они спокойно поднимают машины в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Закончив погрузку, советские, а чаще всего ангольские военные отходят от люка, и к нему в едином порыве устремляется толпа, несущая над собой детей, тюки, бидоны, корзины, а иногда и отчаянно мычащих телят. Заканчивается посадка просто. Люк автоматически приводится в движение, сбрасывая лишних на бетонку.
Крича и цепляясь, ангольцы вываливаются из самолета, как из переполненной консервной банки. Ушибы, переломы, раны, неизбежные при такой посадке, как правило, никого не смущают.
Полковнику Стреляному путь в самолет проложили с высшими почестями. Дали в воздух несколько очередей из автомата. Ангольцы, сгрудившиеся у самолета, попадали на бетонку. Стреляный, важно покачивая усталой головой в каракулевой папахе, прошел мимо них. За его спиной оставался восхищенный галдеж местного населения.
Прошло время, и военный советник полковник Стреляный по-хозяйски встречал на аэродроме в Менонге группу подполковника Рубцова. С крыши строения, называемого «бункер», он, потягивая пиво, наблюдал, как на летное поле выгружаются прибывшие члены «научной экспедиции». Только когда Рубцов подошел к строению, полковник сверху, потрясая рукой с зажатой в ней банкой пива, отрекомендовался:
— Эй, подполковник! Я Стреляный. Встречаю вас. Идите садитесь в «газик». Мне еще нужно парой слов перекинуться с летчиками.
ГЕНЕРАЛИССИМУС
Въехав в Менонгу, группа разделилась. Профессор проворно исчез знакомиться с одному ему ведомыми историческими редкостями. Женя отправилась в местный госпиталь, а Рубцов, Санчес и Найденов на том же «газике» были доставлены в расположение полковника Стреляного. Штаб помещался в доме, более напоминавшем барак в каком-нибудь отдаленном российском гарнизоне. Хозяином здесь, судя по всему, был огромный старинный стол, рассчитанный персон на сорок. Стол потрескался, потерял свой цвет. Столешница, когда-то выложенная в шахматном порядке квадратами из Разных пород деревьев, теперь доживала свой век под матовым слоем пепла, песка и жира, отполированного многими сотнями локтей.
Львиные лапы, на которых держался стол, грузно вдавились в земляной пол.
— Сколько же за этим столом военных советов проведено, — уважительно подумал вслух Найденов.
— Кем? Стреляным? — недоверчиво спросил Рубцов.
Санчес похлопал по столешнице, будто по спине бывалого боевого товарища: «Португальцами. Ему должно быть лет сто!»
Рубцов склонился над картами, разбросанными по всему столу. На них разными чернильными разводами были нанесены малопонятные ориентиры и военные объекты. Подполковник крутил карты перед собой и не мог в них разобраться.
Но появился Стреляный и все объяснил:
— Да что ты там изучаешь, все равно ни хрена не поймешь. Это карты нашего района. Он вот так идет. А это — пятно от портвейна. Португальский, густой, в пузатых бутылках. А тут, вроде горы, — коричневым обведено — бутылка пивная лопнула. Представляешь, у самого основания. Банки в этих условиях намного надежнее. А иероглифы, смотри какие, точно елочки, по всем картам проходят. Не поверишь — мой попугай спьяну прогуливается. Я ему кличку дал — Генералиссимус. Так он, гад, когда трезвый — выговаривает, а хлебнет из моей кружки, и получается — Герасимус. Совсем как у школьного классика Тургенева.
Сейчас он спит. Мы вчера полночи над картами колдовали.
Рубцов слушал полковника Стреляного внимательно. Склонялся над картами, на которые указывал военный советник. Изучал пятна и со знанием дела кивал головой.
Найденов пытался разгадать — разыгрывает их Стреляный или проверяет. Не может же на самом деле полковник нести такую околесицу. К тому же в присутствии кубинского офицера. Санчес наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой. Поймав встревоженный взгляд майора, смутился и отошел к окну, давая понять, что разговоры русских его не интересуют.
Стреляный продолжал в том же духе.
— Они, гады, бочку самогона отбили у унитовцев и приволокли сюда.
«Кроме тебя, — говорят, — никто не распределит». -"Правильно", — согласился я и забрал у них эту бочку.
Рубцов отодвинул карты в сторону и спокойно предложил:
— В таком случае — наливай!
— Молодец, подполковник. Хвалю за прямоту! — Стреляный вскинул голову и сверкнул на присутствующих лихим глазом. Потом протянул руку Рубцову:
— Будем без церемоний. Полковник Стреляный как-никак пострадал за демократию.
Санчес подошел к нему и вежливо поинтересовался:
— Товарищ Стреляный не будет протестовать, если я отправлюсь готовить личный состав?
— Да, да. Иди, милый, — отпустил его Стреляный и, больше не обращая внимания на кубинца, азартно обратился к Рубцову:
— А нам положено! Как нас учили? День приезда, день отъезда — один день.
Санчес поспешно удалился, а полковник уселся в деревянное с низкой спинкой и широкими подлокотниками кресло. Порывшись под столом, он вытащил объемистую бутыль с мутной жидкостью. Эффектно продемонстрировал ее Рубцову. И, довольный собой, не то попросил, не то приказал: "Майор, милый, пошукай там вокруг штаба моего Сантуша. Пусть жратвы принесет и Генералиссимуса разбудит.
Пора похмеляться товарищу".
Найденов за годы службы привык ко всякому. Но чтобы так резво начинали — видел впервые. Когда он вернулся в сопровождении улыбчивого ангольского сержанта Сантуша, важно несущего на выдвинутом вперед локте нахохлившегося серого попугая, застолье было в разгаре. Оба офицера стояли друг напротив друга и" Держа в руках полные стаканы мутной жидкости, одновременно произносили тост. Найденов, Сантуш и попугай застыли на месте, оценив торжественность момента.
— И скажу тебе, подполковник, со всей душевной откровенностью, хороший ты мужик. А то ведь пьешь тут, пьешь целыми днями черт знает с кем, и вдруг человек появился... — почти декламировал Стреляный.
— И моя душа затосковала без дела, — вторил ему Рубцов. — Хорошо, судьба нас свела. Уж мы покажем, как воевать положено.
— Да что они умеют? — поддержал Стреляный. — Пить и то как следует не научились. Эх, мне бы здесь такого зама, как ты...
— А я согласен... Мне все равно, лишь бы стрелять не мешали. Не поверишь, морду одному местному мафиози разукрасил, так целых пять суток навесили. И кому? Мне — боевому командиру?!
Стреляный замотал головой:
— Быть такого не может. За ангольца пять суток? Полная хреновина с морковиной. Вон их у меня сколько. Я тебе позволяю, если что, любого, только не до смерти... Потому что ты — мужик!
— Нет. Я по делу бью... или по приказу, — как бы оправдывался Рубцов. — Скажу прямо — рад нашей встрече, рад. Я ведь штабных полковников на дух не переношу, а ты, сразу видно, боевой мужик — полковник Спаяный.
— Нет, полковник Стреляный, — уточнил Стреляный и потянулся к Рубцову. — Дай, обниму со знакомством.
И они смачно трижды расцеловались. После чего выпили, перекосились от мерзости напитка и молча сели за стол. Отяжелевший взгляд Стреляного уперся в пришедших. Некоторое время он смотрел не мигая, будто ослеп, и неожиданно заорал командирским голосом:
— Встать! — и сам рванул по стойке «смирно». Ничего не понимая, Рубцов лениво приподнялся и уставился на улыбавшегося Сантуша. Хотя смотреть нужно было на попугая.
Стреляный громовым голосом доложил:
— Товарищ Генералиссимус, за время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло. Выпили всего по второму стакану.
Рубцов никак не отреагировал на шутку и спокойно сел. Зато оживился попугай. От крика хозяина он вздрогнул, открыл до того прикрытые синими веками красные глаза и заносчиво стал поглядывать по сторонам. Потом прокричал отрывисто и чисто: «Наливай!»
— О, гад! — похвастался Стреляный. — С ним одним по-русски и говорю... — При этом Стреляный ностальгически вздохнул и заорал стоявшему рядом Сантушу:
— Где жратва? Что ж нам, пить под икоту?
Сантуш, посадив попугая на стол, мгновенно исчез. Попугай важно, несколько оттопырив крылья, прошелся по картам, искоса поглядывая на полковника. Стреляный сделал вид, что не замечает птичьей слежки. Он встал, подвел Найденова к столу и принялся заботливо усаживать.
— Привыкай, милый, к полевым условиям. Это тебе не в Уамбо девок мять, — и налил полный стакан самогона.
Найденова покоробило от столь неожиданного внимания полковника. Но оказалось, Стреляный просто притуплял бдительность попугая. Добившись своего, он забыл про майора, сделал резкий выпад фехтовальщика и схватил несчастную птицу. Еще через мгновение голова попугая была опущена в стакан с самогоном.
Должно быть, первая капля пошла Генералиссимусу колом, потому что, отпущенный на свободу, он долго дергал головой, стремясь стряхнуть с себя мутные капли, щелкал клювом, закатывал глаза и наконец произнес: «Мудило».
Сантуш принес на сковороде шипящие куски мяса и большую миску с помидорами.
— Ешьте шашлык из ооновской тушенки. Они ж здесь в джунглях друг с дружкой дерутся, а как жратву в ООН просить, так обязательно хором, — сердито закончил свое предложение полковник.
Сантуш стоял рядом с жующими и приветливо улыбался гостям.
После некоторого затишья Стреляный сделался вдруг серьезным и обратился к присутствующим:
— Нет, вы мне, мужики, скажите, неужто и впрямь в Анголе есть океан?
— Как это? — не понял Рубцов.
— Ну как? На моих картах района никакого моря не обозначено.
— А как же без моря? — оторопел Рубцов и застыл с куском мяса в зубах.
Стреляный печально развел руками и безнадежно произнес:
— В Анголе моря нет...
Рубцов растерянно посмотрел на Найденова. Майор не мог врубиться в смысл дурацкого розыгрыша. Все время казалось, что Стреляный издевается над ними. Но зачем?
Полковник ткнул пальцем в Найденова:
— Ты знаешь, где находится Ангола?
— В Африке... — изумился майор.
— Что в Африке, мне докладывали. А где именно?
— Послушай, полковник, ты небось того, с Луны свалился? — наливая опять по полстакана, поинтересовался Рубцов. — Видать, от этой мочи ум за разум зашел.
Стреляный не на шутку разозлился:
— Где? Ну, ну покажи, где здесь море? Покажи. Там — саванна, там — вообще пустыня, а там лес — джунгли непролазные. — При этом он тыкал пальцем во все стороны.
— Ой, полковник, — сочувственно покачал головой Рубцов, — где море, где море... На берегу море. Если в сторону Намибии, то направо.
— Ты еще Москву ориентиром обозначь!
— А где Москва и я не знаю, — сознался Рубцов. Найденов понял, что начало операции откладывается на неопределенный срок. Попугай Генералиссимус гордо подошел к стакану Стреляного, откинул нагло голову назад и широко раскрыл клюв.
ОЛИВЕЙРА
Под полосатой тенью навеса из хвороста сидели полковник Санчес и мулат с длинными волнистыми волосами. Огромные черные очки почти полностью скрывали верхнюю часть его лица. Одет он был в белый джинсовый костюм и сапоги на высоких каблуках. Во время разговора мулат резко оглядывался, словно ожидал внезапного нападения из-за спины.
— Жоао, перестань вертеться. Сейчас русским не до тебя. Они пьют, — усмехнулся кубинец.
Оливейра после стычки с Рубцовым в «Барракуде» ежеминутно предчувствовал опасность. Ни телохранители, ни приказы Панова успокоения не приносили. Но со страхом приходилось бороться: вертолеты Оливейре нужны были позарез.
Санчес же после разговора с Пановым мучился в поисках бескровного варианта угона вертолетов. Он не хотел брать грех на душу и отправлять кубинских летчиков на верную смерть. Наконец выход был найден. Санчес переодевает людей Оливейры в форму ангольской армии и оставляет их «охранять» вертолеты. Убедившись, что отряд спецназа под командованием Рубцова углубился далеко в лес, они спокойно поднимают машины в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38