А директор, не задетый пулями, кинулся обратно в подъезд. Он успел распахнуть дверь, когда его настигли пули. Стручок ринулся за ним добивать, тут водитель «Шкоды» из-за своей машины и всадил в него пулю, после чего открыл по киллерам стрельбу.
Стручок сумел добежать до «жигуля», который они угнали только что, и ввалился на сиденье. Башня рванул машину вперед, а Брюс высадил весь магазин в отстреливающегося шофера, но так ни разу и не попал.
«Жигули» вырвались, как ошпаренный мул, со двора и, резко набирая скорость, устремились по улице Ворошилова, сбив бабку с авоськами.
На миг повисла тишина. А потом подъезд огласил страшный вопль. Пятнадцатилетняя дочка директора, распахнув дверь на звонок, увидела свалившегося на пороге отца.
Брюс и Башня вернулись в полуразвалившийся домик на окраине города, который снимала команда для разных деликатных дел, где их ждали Художник и Хоша. Они притащили с собой находившегося в полубессознательном состоянии Стручка, иногда разум у того прояснялся и он хрипел:
— Врача, братаны… Умираю… Плохо, больно… Пожалуйста.
— Так получилось, да… Случайность, — возбужденно бормотал Брюс.
— Случайность? — усмехнулся Художник.
— Ну… не всегда же получается… Охранники очень быстрые оказались, да.
Хоша зло посмотрел на него. Его тоже уже начинали доставать залеты этой парочки.
— Хреново, — произнес он.
Тут на сотовый Художника позвонил Гринберг. Водочный заправила истошно кричал, нисколько не стесняясь, зная, что сотовые телефоны не прослушиваются.
— Он жив! Понимаешь, жив!
— Понимаю.
— И говорить начнет! У его палаты двое ментов!
— Ничего, решим проблему, — сказал Художник и отключил телефон. — Гринберг в гневе.
— И чего? — спросил Хоша.
— Говорит, что директор жив.
Хоша повернулся к покрасневшему Брюсу:
— Ты говорил, что он мертв.
— Может, ранили.
— Бабки с вас снимаются, придурки! — воскликнул Хоша и ударил ладонью о ладонь. — Что делать?
— Надо разузнать ситуацию, — сказал Художник. Он сел в машину и отправился на разведку. К вечеру расклад был ясен.
— Два омоновца у палаты. Сам Палубов пока в сознание не пришел, — сообщил он Хоше.
— Кто сказал?
— Клистер.
Клистер был своим человеком в горбольнице — один из врачей, кто оказывал команде услуги — выковыривал у ребят пули после перестрелки.
— Он не подъедет Стручка посмотреть? — осведомился Хоша.
— Обещал… Надо доводить дело до конца, — сказал Хоша.
— Как?
— Надо думать… Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им только в «зарницу» играть, дуракам…
Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:
— Плохо дело. Его бы в стационар надо.
— Хорошо, — Хоша протянул ему деньги. Когда Клистер уехал, Художник сказал:
— Стручка надо кончать.
— Надо, — кивнул Хоша.
— Пусть кто заварил кашу, те и кончают…
Брюс, услышав, что надо кончить кореша, резко воспротивился:
— Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!
— Брюс, ты виноват, — спокойно произнес Художник. — А вину надо заглаживать.
Брюс сглотнул. Потом вынул пистолет.
— Ты стрелять будешь? — спросил Художник.
— Ну…
— Брюс, так не делается. Ты переполошишь соседей. На, — протянул Художник ему подушку. Брюс потряс головой.
— Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! Но подушкой чище, — Художник протянул ладонь, и Брюс с неохотой отдал ему пистолет.
— Я так не могу, — воскликнул он.
Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и улыбнулся змеино.
Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:
— Сделано…
Теперь надо было решать, что делать с директором. Можно зашвырнуть в его палату гранату. Можно проникнуть в палату через окно. Можно заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты были один другого хуже. А время подпирало…
Но утром позвонил Клистир и сообщил:
— У нас несчастье.
— Что?
— Умер Палубов.
— Вот ведь судьба какая, — сказал Художник. — Ну давай…
После этого Художник нащелкал номер Гринберга.
— Дела на поправку идут.
— Что?! — воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».
— Проблема решена.
— Как?!
— Остап Бендер говаривал — у нас длинные руки. Решили-и все, — Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда их делают тебе те, кто должен помогать их решать.
Художник физически ощущал, что в команде близилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:
— Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.
— А тебя? — исподлобья посмотрел на него Художник.
— Я-то тварь безобидная и полезная… Но, может, и меня. Так что думай.
— Я и думаю…
Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.
После встречи с Крошкой предстояло еще важное рандеву. В переулках за метро «Шаболовская» Влад встретился со старшим лейтенантом Балабиным. Тот опасливо озирался, когда садился в машину. Устроился на переднем сиденье, втиснул папку между сиденьями.
— Да чего трясешься? — насмешливо спросил Влад.
— Есть причины, — недовольно произнес Балабин. — По-моему, о тебе не забыли. Какой-то гнилью тут все сильнее несет.
— Что за гниль? — заинтересовался Влад.
— Нам негласно посоветовали меньше общаться с бывшими сотрудниками, которые сейчас работают неизвестно где и неизвестно на кого.
— Имели в виду, конечно, меня, — улыбнулся Влад.
— А кого же еще?
— И от кого шорох весь?
— От Ломова.
— Ага.
— Ломов вообще насторожился, когда я сказал о тебе, что ты не за дело пострадал.
— Любопытно, что он имеет против меня?
— Та каша все кипит.
— Политик не успокоится?
— Наступил ты ему на мозоль… Ну а Лом, ты знаешь, сейчас он начальник отделения.
— Дослужился.
— Ну да, — скривился недовольно Балабин. — И теперь он самый правильный. Выслуживается, как только может. По отношению к руководству — постоянно стойка по команде «служить». Ну, а по отношению к нам рык по команде «фас» отрабатывает. Что с людьми власть делает, — произнес он обиженно. — Мужик как мужик был. А как дорвался до власти, сразу другим человеком стал.
— Ты Лома плохо знаешь. Он всегда таким был. Просто косил под своего парня.
— Влад, ознакомься с материалами, — Балабин погладил пальцами папку, с которой ему не хотелось расставаться. — Потом лучше уничтожь. Мне спокойнее будет.
— Обязательно… Ну что, старлей, бывай, — Влад протянул ему свою широченную ладонь.
— Бывай, — Балабин вяло пожал руку. Держался с Владом он как-то отстранение, как общаются с тяжело больными, безнадежными людьми — с жалостью и состраданием. Хотя ничего особенного не произошло. Просто переехал опера политический бульдозер.
Еще одна встреча намечалась с Гурьяновым. Они договорились встретиться у дома Влада и в спокойной обстановке, без шатающейся рядом по квартире Вики, обсудить положение.
Влад жил в двухкомнатной квартире в Кунцево. Странно, но когда ушла Люся с ее несносным характером, он вдруг ощутил глухую пустоту. Дом стал немножко чужим.
Влад заехал на тротуар перед домом. Вышел из машины. Снял дворники, дабы не вводить в искушение слабые души.
И услышал:
— Ложись, старшина!
По привычке, как много лет назад, в Афгане, заслышав этот голос, он рухнул на землю. Тут послышался грохот и пулями разнесло телефонную будку за его спиной.
Башня и Брюс гудели. Гудели так, что запирай ворота. Они сорвались с катушек полностью. Художник попытался их достать по одной срочной проблеме, но телефоны не отвечали. Это означало, что парни вышли на охоту.
Они устроились в однокомнатной квартире, которую снимали для плотских утех. Башня взял «Газету вечерних объявлений».
— Ага. Досуг, — нашел он фирму, в которой их еще не знали. Набрал номер и осведомился:
— Две шкуры на час сколько стоят?.. Дороговато заламываешь, подруга… Ладно, вези по адресу: Садовая, пятнадцать, пятая квартира. И побыстрее. Не томи.
Через сорок минут амбал-охранник привез двух девах — блондинку и брюнетку лет по двадцать каждой от роду.
— Сойдут? — скабрезно улыбнулся он.
— Сгодятся для сельской местности, — Башня неохотно отслюнявил баксы.
— Через час заеду, — уходя, пообещал амбал.
— Заезжай, — улыбнулся многообещающе Брюс. И пошло удалое веселье.
— На счет три раздеться. Кто быстрее, — смеялся радостно Брюс. — А то накажу.
Девчонки скинули одежду в рекордное время. Брюс, развалившийся на диване, зевнув, осведомился;
— Башня, ты их хочешь?
— Ага. Утюгом горячим по заду.
Девчонки напряглись. По роду деятельности им приходилось видеть всяких садистов и извращенцев, особенно славились своими дурными манерами черные. И нередко встречи эти кончались побоями, унижениями. Но тут уж работа такая.
— Да нет. Жалко, — сказал Брюс. — Вот что, шкуры. Развлекайте клиентов. Гладиаторские бои.
Девушки непонимающе посмотрели на него.
— Бой подушками, — Брюс вручил каждой по подушке. — Кто победит в бою подушками, того трахать не будем. И поактивнее, шкуры, поактивнее! А то я за вас примусь, — и он наградил блондинку пинком.
И тут шлюхи показали себя. Сначала неохотно, с каждым ударом они распалялись, и под конец действительно получился гладиаторский бой. Они так вошли в раж, что долбили куда ни попадя, и руки уже тянулись к более тяжелым предметам. Тут одна подушка отлетела и ударила Башню по лицу. Не так чтобы больно, но со смаком.
На миг все замерло. Блондинка поняла, что сейчас начнется что-то страшное. Глаза Башни налились кровью.
— Убью, — он бросился на нее, сшиб ударом с ног, навалился всем телом, взял за горло. — Шлюха! Сука! Убью! Ее напарница в ужасе забилась в угол.
— Хва, Башня, — прикрикнул Брюс. Девушка уже хрипела.
— Да ты…
— Шабаш, — Брюс оттащил его от девушки. — Нам чего, жмурик нужен?
— Меня шлюха ударила. Меня!.. Убью…
— Ну чего разошелся?
— Чтобы весь Ахтумск говорил, что Башню шлюха ударила!
— Наказать надо примерно, — Брюс посмотрел на пришедшую в себя, бледную, с широко распахнутыми от ужаса глазами жрицу любви. — Ну, и чего с тобой делать?
— Я не нарочно, — всхлипнула она.
— Если бы нарочно — уже бы сдохла… Иди на кухню. Она послушно пошла туда, съежившись, ожидая новых ударов.
— Вытаскивай все из холодильника, — показал Брюс на большой холодильник.
Ничего не понимая, блондинка вытащила все продукты.
— А теперь туда — охолонись.
— Куда?
— В холодильник, — Брюс заржал. — Давай. Или прибью, сука!
Она залезла в холодильник, и Брюс прикрыл дверцу.
— Ха, пингвиненок, — вернувшись в комнату, он посмотрел на брюнетку, которая ни жива ни мертва съежилась на диване. — А что с тобой делать? Что с ней делать, Серега?
— А чего, — Башня задумался, показал на антресоли под потолком, глухие, с дверцей. — Пусть лезет туда.
— Зачем?
— Увидишь!
Брюнетка с трудом забралась туда. А Башня заржал:
— А теперь, тварь, через каждые десять секунд будешь выглядывать и говорить — ку-ку.
— Часы с кукушкой.
— Ага…
Таким образом пролетел час. В дверь позвонили — это амбал явился забирать девочек.
— Ну чего, мужики, — сказал он, заходя в квартиру. — Время вышло. Пора в дорогу. Где мои девочки?
— Вот что, брат, — Брюс похлопал его по плечу. — Ты иди. Они потом придут. Сами.
— Тогда за ночь доплачивайте.
— Брюс, он с нас бабки просит, или я не понял?
— Думаю, ты не понял, — сказал Брюс.
— Иди. Не доводи до греха, — порекомендовал Башня.
— Ну, мужики, это вы погорячились, — покачал головой амбал. — Дороже встанет.
— Двигай. А то у тебя никогда ничего не встанет, — Башня подтолкнул его к дверям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Стручок сумел добежать до «жигуля», который они угнали только что, и ввалился на сиденье. Башня рванул машину вперед, а Брюс высадил весь магазин в отстреливающегося шофера, но так ни разу и не попал.
«Жигули» вырвались, как ошпаренный мул, со двора и, резко набирая скорость, устремились по улице Ворошилова, сбив бабку с авоськами.
На миг повисла тишина. А потом подъезд огласил страшный вопль. Пятнадцатилетняя дочка директора, распахнув дверь на звонок, увидела свалившегося на пороге отца.
Брюс и Башня вернулись в полуразвалившийся домик на окраине города, который снимала команда для разных деликатных дел, где их ждали Художник и Хоша. Они притащили с собой находившегося в полубессознательном состоянии Стручка, иногда разум у того прояснялся и он хрипел:
— Врача, братаны… Умираю… Плохо, больно… Пожалуйста.
— Так получилось, да… Случайность, — возбужденно бормотал Брюс.
— Случайность? — усмехнулся Художник.
— Ну… не всегда же получается… Охранники очень быстрые оказались, да.
Хоша зло посмотрел на него. Его тоже уже начинали доставать залеты этой парочки.
— Хреново, — произнес он.
Тут на сотовый Художника позвонил Гринберг. Водочный заправила истошно кричал, нисколько не стесняясь, зная, что сотовые телефоны не прослушиваются.
— Он жив! Понимаешь, жив!
— Понимаю.
— И говорить начнет! У его палаты двое ментов!
— Ничего, решим проблему, — сказал Художник и отключил телефон. — Гринберг в гневе.
— И чего? — спросил Хоша.
— Говорит, что директор жив.
Хоша повернулся к покрасневшему Брюсу:
— Ты говорил, что он мертв.
— Может, ранили.
— Бабки с вас снимаются, придурки! — воскликнул Хоша и ударил ладонью о ладонь. — Что делать?
— Надо разузнать ситуацию, — сказал Художник. Он сел в машину и отправился на разведку. К вечеру расклад был ясен.
— Два омоновца у палаты. Сам Палубов пока в сознание не пришел, — сообщил он Хоше.
— Кто сказал?
— Клистер.
Клистер был своим человеком в горбольнице — один из врачей, кто оказывал команде услуги — выковыривал у ребят пули после перестрелки.
— Он не подъедет Стручка посмотреть? — осведомился Хоша.
— Обещал… Надо доводить дело до конца, — сказал Хоша.
— Как?
— Надо думать… Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им только в «зарницу» играть, дуракам…
Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:
— Плохо дело. Его бы в стационар надо.
— Хорошо, — Хоша протянул ему деньги. Когда Клистер уехал, Художник сказал:
— Стручка надо кончать.
— Надо, — кивнул Хоша.
— Пусть кто заварил кашу, те и кончают…
Брюс, услышав, что надо кончить кореша, резко воспротивился:
— Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!
— Брюс, ты виноват, — спокойно произнес Художник. — А вину надо заглаживать.
Брюс сглотнул. Потом вынул пистолет.
— Ты стрелять будешь? — спросил Художник.
— Ну…
— Брюс, так не делается. Ты переполошишь соседей. На, — протянул Художник ему подушку. Брюс потряс головой.
— Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! Но подушкой чище, — Художник протянул ладонь, и Брюс с неохотой отдал ему пистолет.
— Я так не могу, — воскликнул он.
Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и улыбнулся змеино.
Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:
— Сделано…
Теперь надо было решать, что делать с директором. Можно зашвырнуть в его палату гранату. Можно проникнуть в палату через окно. Можно заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты были один другого хуже. А время подпирало…
Но утром позвонил Клистир и сообщил:
— У нас несчастье.
— Что?
— Умер Палубов.
— Вот ведь судьба какая, — сказал Художник. — Ну давай…
После этого Художник нащелкал номер Гринберга.
— Дела на поправку идут.
— Что?! — воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».
— Проблема решена.
— Как?!
— Остап Бендер говаривал — у нас длинные руки. Решили-и все, — Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда их делают тебе те, кто должен помогать их решать.
Художник физически ощущал, что в команде близилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:
— Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.
— А тебя? — исподлобья посмотрел на него Художник.
— Я-то тварь безобидная и полезная… Но, может, и меня. Так что думай.
— Я и думаю…
Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.
После встречи с Крошкой предстояло еще важное рандеву. В переулках за метро «Шаболовская» Влад встретился со старшим лейтенантом Балабиным. Тот опасливо озирался, когда садился в машину. Устроился на переднем сиденье, втиснул папку между сиденьями.
— Да чего трясешься? — насмешливо спросил Влад.
— Есть причины, — недовольно произнес Балабин. — По-моему, о тебе не забыли. Какой-то гнилью тут все сильнее несет.
— Что за гниль? — заинтересовался Влад.
— Нам негласно посоветовали меньше общаться с бывшими сотрудниками, которые сейчас работают неизвестно где и неизвестно на кого.
— Имели в виду, конечно, меня, — улыбнулся Влад.
— А кого же еще?
— И от кого шорох весь?
— От Ломова.
— Ага.
— Ломов вообще насторожился, когда я сказал о тебе, что ты не за дело пострадал.
— Любопытно, что он имеет против меня?
— Та каша все кипит.
— Политик не успокоится?
— Наступил ты ему на мозоль… Ну а Лом, ты знаешь, сейчас он начальник отделения.
— Дослужился.
— Ну да, — скривился недовольно Балабин. — И теперь он самый правильный. Выслуживается, как только может. По отношению к руководству — постоянно стойка по команде «служить». Ну, а по отношению к нам рык по команде «фас» отрабатывает. Что с людьми власть делает, — произнес он обиженно. — Мужик как мужик был. А как дорвался до власти, сразу другим человеком стал.
— Ты Лома плохо знаешь. Он всегда таким был. Просто косил под своего парня.
— Влад, ознакомься с материалами, — Балабин погладил пальцами папку, с которой ему не хотелось расставаться. — Потом лучше уничтожь. Мне спокойнее будет.
— Обязательно… Ну что, старлей, бывай, — Влад протянул ему свою широченную ладонь.
— Бывай, — Балабин вяло пожал руку. Держался с Владом он как-то отстранение, как общаются с тяжело больными, безнадежными людьми — с жалостью и состраданием. Хотя ничего особенного не произошло. Просто переехал опера политический бульдозер.
Еще одна встреча намечалась с Гурьяновым. Они договорились встретиться у дома Влада и в спокойной обстановке, без шатающейся рядом по квартире Вики, обсудить положение.
Влад жил в двухкомнатной квартире в Кунцево. Странно, но когда ушла Люся с ее несносным характером, он вдруг ощутил глухую пустоту. Дом стал немножко чужим.
Влад заехал на тротуар перед домом. Вышел из машины. Снял дворники, дабы не вводить в искушение слабые души.
И услышал:
— Ложись, старшина!
По привычке, как много лет назад, в Афгане, заслышав этот голос, он рухнул на землю. Тут послышался грохот и пулями разнесло телефонную будку за его спиной.
Башня и Брюс гудели. Гудели так, что запирай ворота. Они сорвались с катушек полностью. Художник попытался их достать по одной срочной проблеме, но телефоны не отвечали. Это означало, что парни вышли на охоту.
Они устроились в однокомнатной квартире, которую снимали для плотских утех. Башня взял «Газету вечерних объявлений».
— Ага. Досуг, — нашел он фирму, в которой их еще не знали. Набрал номер и осведомился:
— Две шкуры на час сколько стоят?.. Дороговато заламываешь, подруга… Ладно, вези по адресу: Садовая, пятнадцать, пятая квартира. И побыстрее. Не томи.
Через сорок минут амбал-охранник привез двух девах — блондинку и брюнетку лет по двадцать каждой от роду.
— Сойдут? — скабрезно улыбнулся он.
— Сгодятся для сельской местности, — Башня неохотно отслюнявил баксы.
— Через час заеду, — уходя, пообещал амбал.
— Заезжай, — улыбнулся многообещающе Брюс. И пошло удалое веселье.
— На счет три раздеться. Кто быстрее, — смеялся радостно Брюс. — А то накажу.
Девчонки скинули одежду в рекордное время. Брюс, развалившийся на диване, зевнув, осведомился;
— Башня, ты их хочешь?
— Ага. Утюгом горячим по заду.
Девчонки напряглись. По роду деятельности им приходилось видеть всяких садистов и извращенцев, особенно славились своими дурными манерами черные. И нередко встречи эти кончались побоями, унижениями. Но тут уж работа такая.
— Да нет. Жалко, — сказал Брюс. — Вот что, шкуры. Развлекайте клиентов. Гладиаторские бои.
Девушки непонимающе посмотрели на него.
— Бой подушками, — Брюс вручил каждой по подушке. — Кто победит в бою подушками, того трахать не будем. И поактивнее, шкуры, поактивнее! А то я за вас примусь, — и он наградил блондинку пинком.
И тут шлюхи показали себя. Сначала неохотно, с каждым ударом они распалялись, и под конец действительно получился гладиаторский бой. Они так вошли в раж, что долбили куда ни попадя, и руки уже тянулись к более тяжелым предметам. Тут одна подушка отлетела и ударила Башню по лицу. Не так чтобы больно, но со смаком.
На миг все замерло. Блондинка поняла, что сейчас начнется что-то страшное. Глаза Башни налились кровью.
— Убью, — он бросился на нее, сшиб ударом с ног, навалился всем телом, взял за горло. — Шлюха! Сука! Убью! Ее напарница в ужасе забилась в угол.
— Хва, Башня, — прикрикнул Брюс. Девушка уже хрипела.
— Да ты…
— Шабаш, — Брюс оттащил его от девушки. — Нам чего, жмурик нужен?
— Меня шлюха ударила. Меня!.. Убью…
— Ну чего разошелся?
— Чтобы весь Ахтумск говорил, что Башню шлюха ударила!
— Наказать надо примерно, — Брюс посмотрел на пришедшую в себя, бледную, с широко распахнутыми от ужаса глазами жрицу любви. — Ну, и чего с тобой делать?
— Я не нарочно, — всхлипнула она.
— Если бы нарочно — уже бы сдохла… Иди на кухню. Она послушно пошла туда, съежившись, ожидая новых ударов.
— Вытаскивай все из холодильника, — показал Брюс на большой холодильник.
Ничего не понимая, блондинка вытащила все продукты.
— А теперь туда — охолонись.
— Куда?
— В холодильник, — Брюс заржал. — Давай. Или прибью, сука!
Она залезла в холодильник, и Брюс прикрыл дверцу.
— Ха, пингвиненок, — вернувшись в комнату, он посмотрел на брюнетку, которая ни жива ни мертва съежилась на диване. — А что с тобой делать? Что с ней делать, Серега?
— А чего, — Башня задумался, показал на антресоли под потолком, глухие, с дверцей. — Пусть лезет туда.
— Зачем?
— Увидишь!
Брюнетка с трудом забралась туда. А Башня заржал:
— А теперь, тварь, через каждые десять секунд будешь выглядывать и говорить — ку-ку.
— Часы с кукушкой.
— Ага…
Таким образом пролетел час. В дверь позвонили — это амбал явился забирать девочек.
— Ну чего, мужики, — сказал он, заходя в квартиру. — Время вышло. Пора в дорогу. Где мои девочки?
— Вот что, брат, — Брюс похлопал его по плечу. — Ты иди. Они потом придут. Сами.
— Тогда за ночь доплачивайте.
— Брюс, он с нас бабки просит, или я не понял?
— Думаю, ты не понял, — сказал Брюс.
— Иди. Не доводи до греха, — порекомендовал Башня.
— Ну, мужики, это вы погорячились, — покачал головой амбал. — Дороже встанет.
— Двигай. А то у тебя никогда ничего не встанет, — Башня подтолкнул его к дверям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44