— Много отслюнявил?
— Говорят, не меньше полумиллиона зеленых обошлось.
Художник присвистнул.
— Ну а что ты хочешь, — развел руками Додон. — Суд ныне дорог.
— И как Гарик решил зарабатывать на хлебушек?
— Ты знаешь, Что Тимоха в Москву ездил на прошлой неделе?
— Не знаю.
— Теперь будешь знать. А что он там делал, в курсе?
— Без понятия.
— Держись за скамейку, а то рухнешь… А встречался он там с Гариком.
— Ха, — крякнул Художник. — И что решили?
— Решили мочить тебя. Они тебя валят. Рафа с его армянами кидают — те им не нужны. И ликерку делят между собой.
— Делят, да?
— А для тебя новость, что у Тимохи на «Эльбрус» давно слюни текут. Это такой кусок! Нефтеперерабатывающий завод под ростовскими ворами. Пластмассы — под Мерином. А ему что? Какие-то рынки дерьмовые, где черноты как в дынях семечек. Да барыги наркоманские. Да общак.
— Тоже немало.
— Мало. Ему все мало. Он за рупь дерьма наестся. На него братаны злые — он им все меньше платит. Вообще по миру пойдешь… Вон, у меня хрустов нет даже в Сочи прокатиться… — привычно заныл Додон.
— Не скули, — Художник как раз сегодня получил наличку за одно дельце, и карманы его оттягивали пачки баксов. Он вынул одну, поделил перед жадно смотрящим на деньги собеседником на две равные части.
— На. Это тебе на Сочи.
Додон сжал пачку крепко, так, что не отнять, и быстро сунул в карман. Перевел дыхание.
— Вторую часть получишь, если будешь держать в курсе, Что они там надумали.
— О чем разговор, — закивал Додон. Этим же вечером Художник вызвал на совет стаи Шайтана, дядю Лешу и Армена.
— Мочить нас решили, — буднично произнес он.
— Кто? — без особого интереса осведомился Шайтан.
— Гарик Краснодарский. Он из Лефортово вышел.
— Ты глянь, — покачал головой дядя Леша.
— И Тимоха с ним спелся, договорились нас глушить, — добавил Художник.
— Вот гад. Я его хату так тротилом начиню, что его яйца на Луне космонавты найдут, — сказал Шайтан.
— Ну конечно, — кивнул Художник. — И будет пир на весь мир. Такой разбор пойдет. Вся братва за него подпишется.
— Что тогда с ними делать? — спросил Шайтан.
— Задумка есть. Гарик — он сволочь самолюбивая, — произнес Художник. — Ему меня просто замочить мало. Ему показуха нужна. Ему кураж нужен.
— И чего? — спросил Армен.
— Будет ему кураж, — заверил Художник.
Политик никогда не мог представить, что будет жить так хорошо.
Он расслабился на мягком кожаном сиденье нового, перламутрового цвета «мерса». Сладкая истома овевала его. Новенький мальчонка был хорош. Нежен. Стеснителен. И послушен. Дети тяжелых лет России — на все готовые за жвачку, да за компьютерную игру, да чтобы быть подальше от оскотинившихся наркоманов-родителей.
— Смотрел «Кавказскую пленницу», Вова? — спросил, потянувшись, Политик водителя.
— Ага, — кивнул тот.
— Как там… жить хорошо…
— А хорошо жить еще лучше, — поддакнул водитель.
— Вот именно. Жить надо уметь, Вова. Вот ты не умеешь. И как не будешь напрягаться, все равно у тебя ничего не получится. Так уж на роду написано — тебе возить меня. А мне ездить на заднем сиденье и учить тебя, неразумного, уму-разуму.
— Ну это вы напрасно, — обиделся шофер.
— Чего напрасно. Каждому свое. Все беды мира из-за недопонимания этого принципа.
— Тренируетесь речуги толкать перед политклубом? — спросил водитель.
— Цыц мне, — прикрикнул беззлобно Политик и улыбнулся, прижмурившись от бьющих в глаза через стекла машины солнечных лучей.
Шофер пожал плечами и наддал газу. Это часть его работы — выслушивать поучения Политика. И еще — охранять его пухленькое тело. Платят хорошо — а это главное. И к причудам клиента он уже успел привыкнуть. У богатых свои причуды. Людей сентиментальных и с принципами Маничев не держал, зато другим платил столько, что о принципах можно позабыть. Он вызывал у водителя брезгливость, иногда хотелось вытащить его из салона. Тот заверещит, попытается брыкаться, но слабо и беспомощно. Эх, показать бы, кому что на роду написано — ткнуть хозяина мордой в дерьмо, потоптать ногами и утопить в этом дерьме. Но жизнь была дороже. Потому что шофер-охранник по всем канонам — это некозырная шестерка. А Политик — это не ниже валета. Может даже валета козырного. А валет имеет право таскать мальчиков в загородный дом и забавляться оргиями.
«Мерс» несся по Кутузовскому со скоростью сто. Их тормознул гаишник, но тут же отлез, когда водитель ткнул ему под нос спецталлон «Машина досмотру не подлежит» — Политик прикупил его у ментов год назад за четыре с половиной тысячи баксов. Была еще в машине синяя мигалка, но она стояла в ногах, поскольку на нее разрешения не было, а в последнее время дорожная служба сильно следит за мигалками.
— Буду через два-три часа, — произнес Политик, вылезая из салона машины. Они остановились у дома Политпросвещения, что рядом с «Цветным бульваром». — Стой здесь. Поедешь калымить — пеняй на себя. Ясно, Вова?
— Да ясно, ясно, — вздохнул он и выудил лежащую сбоку от него книгу с яркой обложкой серии «Боевик века» под названием «Проказы Волка»…
В политклубе заседание прошло вполне конструктивно, если не считать привычных досадных атрибутов. На каждой такой политтусовке обязательно бывают несколько шизоидов, которые требуют в России повсеместного и немедленного утверждения прав человека и запрета на профессию бывшим сотрудникам КГБ и работникам ЦК КПСС, многие приносят с собой самодельные плакаты.
С речью на политклубе по традиции выступает кто-то из известных политиков правого толка. Сегодня выступал бывший вице-премьер, он расписывал стратегию наступления партий либеральной ориентации на ближайшие пять лет. Одно время это человек был в опале, Так как сгоряча в интервью одной итальянской газете предложил ввести в Россию войска НАТО для установления контроля над ее ядерными боеприпасами. Но сегодня снова расправил плечи и язык.
Эта обязательная часть программы была данью плебсу. Главное творилось позже, во время фуршета, в куда более узком кругу, куда заказан путь психам с плакатами. Там уже шел действительно важный разговор о тактике выборов в трех регионах, где освободились депутатские мандаты. И главное, о подпитке деньгами.
На фуршете Политик уединился со своим лучшим другом-депутатом, помощником которого он являлся, и одним господином со Старой площади.
— Ну что, проблем с органами больше нет? — спросил господин со Старой площади.
— Справедливость восторжествовала, — Политик благодарно улыбнулся. — А то прямо тридцать седьмой год какой-то.
— К сожалению, правоохранительные органы не всегда понимают, что времена авторитаризма в прошлом, — сказал господин со Старой площади.
— Да, да, — закивал Политик.
Когда господин со Старой площади отвалил в сторону, депутат возбужденно спросил:
— Ну чего, был на даче?
— Да, — Политик закатил глаза. — Такой букет, я тебе скажу. Нечто.
— Ну и дальше? — Глаза депутата затуманились, и он причмокнул.
— Попробуешь, попробуешь… Давай в субботу на дачу, — предложил Политик. — А потом отдадим пацана артисту.
— В субботу?.. Дела все, дела, будь они неладны. Отдохнуть некогда… Давай в воскресенье.
— Ладно, — кивнул Политик.
На обратной дороге Политик расслабился, задремал на заднем сиденье. Растолкал его шофер.
— Приехали, Георгий Николаевич.
— А, да… Ну, пошли…
Шофер проводил его до двери квартиры, напряженно оглядываясь и держа руку под мышкой, готовый выхватить пистолет.
Политик открыл три замка двери. Прошел в комнату. И махнул рукой:
— Давай, Володя. Завтра в десять утра.
— Ясно.
— И на. Дочке подарок купишь, — Политик протянул водителю стодолларовую купюру.
— Спасибо, — обрадовался водитель.
Политик улыбнулся благосклонно. Холопов надо иногда баловать. Тогда они будут ждать следующей подачки и ретиво выслуживаться.
Политик развалился на мягком диване и блаженно расслабился, положив руки на живот. Пролежал так минут пять. Потом поднялся и отправился в ванную комнату. Сама ванная была глубокая, мраморная, с гидромассажем. Он долго мылился, возлежал в пене, блаженно жмурясь, гладя себя по брюшку. Стеклянный потолок над его головой светился тусклым сиреневым светом.
Тут же был бар. Политик вытащил бутылку. Тяпнул пятьдесят граммов шоколадного ликерчику. И решил, что крылатая фраза «хорошо жить еще лучше» верна.
Закончив плескаться, он влез в пушистый халат до пят, перевязал его слабо, чтобы не давил на живот, поясом, вышел из ванной. Широко зевнул. — Тут ему и легла жесткая ладонь на лицо.
— Тихо, хряк, — послышался грубый, жуткий голос. — Убью…
Оправдывая название, данное незнакомцем, Политик всхрюкнул.
— Тихо, тебе сказали!
Стальные пальцы впились в болевую точку на спине. Дикая боль обрушилась на Политика, лишая дыхания и возможности двигаться. Свет в глазах померк.
Кричать и мычать возможности он не имел.
— Так-то лучше, — произнес голос. Политика грубо кинули на диван….
Додону очень хотелось получить вторую часть заветной долларовой пачки. Он позвонил Художнику через четыре дня. Они встретились в каком-то мусорном месте на окраине города. Додон затравленно озирался, нервничал.
— Чего трясешься? — спросил Художник.
— Тимоха узнает — и мне вилы.
— Не узнает.
— Новости. Новости у меня, — Додон вопросительно посмотрел куда-то в грудь Художнику.
— На месте бабки, — тот выразительно похлопал себя по карману. — Я не Тимоха. Не обсчитаю.
— Гарик Краснодарский приезжает в город.
— Когда?
— Завтра вечером.
— И что?
— А тебя порешили звать на разбор.
— А я поеду к ним на разбор?
— Ты ничего не понял. Тимоха приглашает тебя на обсуждение каких-то дел к себе в дом в Корнаково. Ты приезжаешь, и там тебе устраивают разбор. Притом так, чтобы вроде как все по правилам. И Гарик там будет. И Тимоха там будет. И еще Большой — вор в законе из Москвы.
— Кто такой?
— Из старых воров. Карманник бывший. Не у дел остался и на содержание к Гарику устроился. Но голос как вор в законе имеет.
— Там и положат меня?
— Положат. Вместе с твоими быками. И никуда не денешься.
— Значит, Тимоха окончательно решил меня продать.
— А чего ты ему? Он же гнида. Гнида натуральная. Художник, ты его не жалей.
— Правильно. Тимоха играет в ящик. Положением Бугай становится. А ты его правая рука.
— Бугай — человек. А Тимоха — гнида.
— Много народу на сходе будет?
— Прикатит человек пять Тимохи. И человека три у Гари-ка… Деньги-то. Денежки, — Додон ткнул Художника в грудь.
Художник вытащил из кармана свернутые в толстую трубочку стобаксовые купюры.
— На. Порадуйся.
— Вот молодец, Художник. Ты тоже человек… Что делать-то будешь?
— Что? Пойду на разбор. Если хотят меня видеть, то увидят. Хотят базара — будет базар.
— Если ты их переспорить хочешь — зря. Они тебя уже приговорили. Им бы формальность соблюсти.
— Поглядим…
Художник еще сомневался, что Тимоха решится так поступить с ним. Но вечером положенец позвонил ему на сотовый телефон, поздоровался и сразу перешел к делу:
— Художник, ты из всей хивы самый понятливый. Тут друзья из Ташкента подкатили с заманчивым предложением. Деньги ломовые мерещатся. Если хорошо поднапрячься…
— «Белый»? — спросил Художник. Действительно, чем еще заниматься друзьям из Ташкента, как не героином.
— Нет. Продовольствие. Но дело стоящее. И почти законное. Нужны только коммерческие структуры, через которые товар прогнать. И деньги.
— А я тут как?
— Непонятно? Ты же по водке главный.
— Можно подумать.
— Знаешь, приезжай завтра вечерочком, часов в девять, на фазенду. В Корнаково. Там стол будет. Девочек на субботник я уже выписал.
Коттедж в Корнаково с охотничьим домиком Тимоха арендовал в бывших угодьях бывшего облисполкома. Так как место было тихое, там заключались договоры и уговоры, там обрабатывали непонятливых, там можно было при желании закопать чье-нибудь тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44