Сразу к тебе, — он потер рукой вечно красный загривок. — Фу, что за погода, а? Опять меняется. Так можно, а?
— Трудно, — согласился я.
— Опять жара. Ну сколько можно?
— Да, за такое по шапке надо давать, — улыбнулся я. Действительно, сегодня в столице жарко, душно и противно.
— Я бы дал, да некому, — Семеныч оттянул ворот, передохнул. — Ну, что?
— Ты знаешь такого Михаила Зубовина?
— Телеведущий, да?
— Звезда.
— Голубая звезда?
— Что, похож?
— Они там все голубые. — он искоса посмотрел на меня. — Ох, машина сломалась. Продавать ее хочу.
— Какую покупаешь?
— Иномарку… А с деньгами туго.
Это уже был намек.
Я положил ему на колени газету «Подмосковные вести» с несколькими инородными бумажками внутри…
— А, ну так что насчет твоего неформала? — осведомился Семеныч, ощупав газету.
— Он пропал. Нужно выяснить, есть ли заявление о его исчезновении и кто им занимается.
— Что-то я слышал. Какие-то педритты звонили, жаловались, что эта звезда не пришла на какое-то там заседание. Они же не отлипнут, к генералу на прием пробрались. Тот обещал разобраться. Педритты всегда своего добьются.
Семеныч в прошлом году отдыхал в Испании (на мои деньги, естественно), поэтому любил к месту щегольнуть испанским словечком. «Педритто» по испански означает что-то вроде нашего «юноши». Что у нас сие означает — объяснять не надо.
— У голубых знаешь какая поддержка, — Семеныч показал глазами на солнце. — О-о…
— Кто занимается этим делом?
— Скинули для проверки на место — в пятое отделение Центрального округа.
— Узнай полностью расклад. Тогда глядишь, и машину получше прикупишь.
— Да… Я лучше на даче пристройку сделаю, — произнес он задумчиво. Его голова напряженно варила в направлении, куда определить свалившиеся премиальные, — он знал, что я никогда не скуплюсь. Большие игры требуют больших денег, тем более деньги не мои, а заказчика. — А «жигуль» свой, пожалуй, просто починю. Там чинить-то нечего. Двигатель перебрать, да кой-какое железо поменять. Машина еще ого-го.
— Хозяин-барин.
— Когда узнать тебе про педритто?
— Вчера.
— Сделаем.
Профессор пищевых наук скорбно протирал очки и грустно ронял слова в ответ на заинтересованные реплики ведущего. Невеселый разговор шел в рубрике программы «Качество жизни» и назывался «Что мы едим»,
— Кока-кола? — спрашивал ведущий.
— Яд, — коротко отвечал профессор.
— Куриные окорочка?
— В больших количествах — смертельно.
— Французская колбаса?
— Нам поставляют ту, которую французы бросают бродячим псам, чтобы те быстрее дохли.
— Ну а есть хоть что-то, что можно есть? — всплескивал руками ведущий.
— Может, и есть. Но я такого не знаю…
Я считаю, такие передачи надо пускать после полуночи в рубрике «Хичкок представляет».
Прав он. Русского человека кормят всякой дрянью в надежде, что он сдохнет, а он только крепче становится. Человек — это такая скотина, которая приспосабливается ко всему. Собаки, которых только кормом «Пэджижри» кормят, дохнут, а люди на бельгийской колбасе и неочищенном азербайджанским производителем спирте, называемом импортной водкой «Абсолют», живут и радуются. У китайцев в древности была казнь шумом, самая страшная, между прочим. Человек помирал от обрушивающегося шума, который, как выяснилось, не больше, чем на современном проспекте. Приспособились. А почему? Потому что человек существо хоть поганое, но высшее.
— Воля решает все. В глубине своей человек ближе к космосу, чем к жратве, — напутствовал меня, зевая, Мастер Вагнер.
Эх, где ты, Мастер? Исчез неизвестно куда. Такие люди возникают неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда. Я вздохнул.
Профессор-пищевик перестал разглагольствовать. Пошли новости. Вести газавата… Опять встал вопрос о приватизации Пушкинского музея. Есть уже выгодные предложения выкупить его с экспонатами по остаточной стоимости… Репортаж из борделя с больным вопросом — нужен ли профсоюз проституткам и должны ли они делать отчисления в пенсионный фонд? Ну вот и долгожданное:
— Исчезновение известного телеведущего. Отрабатывается ряд версий. Но трудно сомневаться в том, что это явно политическое убийство. Версия о финансовой подоплеке не выдерживает критики.
— Беззаветно преданный свободе слова, добрый, честный Миша просто не мог вляпаться ни в какую грязную историю, — заявил другой известный телеведущий — смертельный враг Михаила Зубовина, в свое время выживший его с информационного вещания и потерявший сон, видя, как тот взмывает вверх на новой стезе.
Вот что значит школа. Врать с таким невинным видом способны действительно одаренные люди. Таким карьера — или в профессиональные мошенники, или на ТВ. Талантливые вруны в момент вранья сами верит в то, что говорят, в противном случае все равно проскользнет фальшь, А телеведущий в тот момент действительно свято верил в честность и непорочность Михаила Зубовина, как верит банкир банка-призрака, готовящегося провалиться сквозь землю имеете с капиталами, когда обещает клиенту четыреста процентов годовых в свободно-конвертируемой валюте…
Итак, официально подтверждено — ведущий исчез. Корова языком слизнула.
Дальше все уже обкатано не раз — у телевизионщиков большой опыт похорон убиенных кумиров. Нас ждут гневные филиппики. Всеобщее возмущение гнусными убийцами, похлеще возмущения в тридцатых годах троцкистско-бухаринскими наймитами. Возможно, объявят небольшой национальный траур. Рыдающие телезрительницы будут утверждать, что для них померк свет. Толпа суицидников кинется из окон. На ковер в телепередачи поведут руководителей силовых структур, и на них ПОСЫПЛЮТСЯ хамские вопросы типа; «кусок вам, купленный на народные деньги, поперек горла не встает? Кто похитил звезду телевидения?» И, понятно, надолго застрянет на телеэкране фотография в траурной рамке с припиской «Уже две недели без Миши Зубовина»… «Уже месяц без Миши Зубовина»… «Уже год без Миши Зубовина», . Годовщина его гибели затмит юбилеи всяких ненужных ныне людей, типа Маяковского, Есенина, Лермонтова… «Уже два года без Миши Зубовина»… На третий он выпадет напрочь из памяти. Но раньше с того света Потреплет всем нервы.
С того света? Почему я убежден, что он мертв? Мне просто так кажется? Или срабатывает моя хваленая интуиция? Логика? Не знаю.
Тяжело работать, когда лежишь на дне. Если бы меня не искали киллеры Банкира и если бы я не попался на глаза людям из Отдельного оперативного управления, я бы имел куда большую свободу движений. Но с этой ситуацией приходится считаться.
Я положил перед собой на диван компьютер и влез в Интернет-сеть. Вот и сайт для передачи кодированных сообщений. Для меня было письмецо.
Я дешифровал его и прочел изъявления благодарности. Работой моей удовлетворены, но вместе с тем неплохо было бы поднапрячься. Время не терпит. Ситуация обостряется… Где обостряется, в чем обостряется — ни слова. Они держат меня на голодном информационном пайке. Конечно, при таких условиях надо гордо отказываться от заказа. Но я не привередничаю. У таких клиентов, как Кухенбаден, могут быть очень веские причины, чтобы не доверять даже мне…
Еще в сообщении было, что установить место расположения секретного исследовательского учреждения пока не представилось возможным… Что стоит им установить расположение объекта КГБ? Ничего не стоит. У них широкий доступ к самой секретной информации прошлого и настоящего. Если пока не установили, значит, закопана эта тайна глубоко еще во времена Союза. Значит, там действительно проводилось нечто чрезвычайно важное. Но Кухенбаден откопает тайну. Он умеет откапывать их. Кстати, по специальности он археолог.
Вскоре пришло еще одно сообщение — на сей раз на пейджер. «Нина, все в порядке. Как обычно»…
Это послание Семёныча. «Все в порядке» означает, что у него для меня свежие новости. Горячие, как хлеб с противня. И могущие очерстветь достаточно быстро.
Я сбросил ответ ему на пейджер. Так мы пообщались посредством пейджинговой компании, как два идиота, утрясая порядок свидания.
Надо собираться.
— Не стреляйте в журналиста! — патетически завершила свой репортаж о пропавшем телеведущем наивная и глупая, как курица, обожающая пошлые сентенции ведущая Светлана Синицина с третьего канала. — Услышат ли эти слова те, кто нажимает на спусковые крючки?!
Я бы на месте тех, кто нажимает на крючки, ее не послушался. Не люблю, когда просят таким тоном.
— Ох, запыхался, — он протер опять свою бычью шею. Только что прошел дождь, но такая погода тоже не нравилась Семенычу. Ему не нравилась никакая погода.
— Машину ремонтировал? — спросил я.
— Ага, — он тяжко оперся о прохладный гранитный парапет. Внизу мутно плескалась Москва-река, по воде в радужных бензиновых пятнах плыли пустые бутылки из-под пепси и большая пластмассовая кукла с одной рукой, которую мне стало почему-то жалко. Рядом раскинулись тихие московские переулки и улочки. В нескольких метрах от пас два рыболова таскали из Москвы-реки тощих, с острыми плавниками, рыбешек-мутантов со скользкой чешуей.
Выглядел Семеныч неважно. Не понравился мне его вид с первого взгляда — не то что болезненный, а какой-то жизнью придавленный, как упавшей бетонной плитой.
— Ну, рассказывай, — велел я.
— Что, сам не знаешь, какая буча вокруг этого педритто? — воскликнул Семеныч.
— Ты что конкретно узнал?
— Узнал, узнал, — он начал как-то ерзать и возить локтем о парапет.
Он не нравился мне все больше. Не нравилось, что он не смотрел в глаза. Он отводил их.
— Не томи, — я кинул взгляд на часы и вздохнул. Внизу электронного циферблата тревожно мигала красная прерывистая полоска… Печально все это.
Я как бы невзначай огляделся. И увидел то, что и ожидал, — торжественный комитет по встрече. Встречали, понятное дело, Аккуратиста. Вот они. Замерли в отдалении, заняв позиции.
Есть у меня такое качество — я сразу секу машины с бандитами и с оперативниками. А мятый фургончик-"Газель" и «Жигули» седьмой модели с пижонски тонированнными стеклами были именно такими. Нетрудно догадаться, что сейчас перекрывают набережную и окрестности. Расставляются так, чтобы лишить меня малейшего шанса. Действуют вполне профессионально,
— Ты молодец, Семеныч, — беззлобно произнес я.
Злость иссушает. Она забирает много сил. А силы мне сейчас пригодятся.
— Почему? — насторожился он.
— Как ты умудрился продаться за такое короткое время?
— Ты чего? — испуганно воскликнул он. Я быстрым движением влепил ему под сердце пальцами, не причинив особого вреда, но на время обездвижив, привалил его к парапету.
— А теперь быстро. Кому ты меня продал?
— Я… Я… — он захрипел.
— Три секунды у нас. Говори, или убью.
— Чекисты. Оперуправление, — прохрипел на выдохе Семеныч.
— Как они вышли на нашу связь?
— Я… — он глубоко вздохнул. — Я начал интересоваться этим дерьмюком… А там… Там все под колпаком. Они все отслеживали. Они ждали, что о нем начнут наводить справки… Они прижали меня…
— И ты тут же раскололся, — я вновь посмотрел на часы. Красная полоска не изменилась. Появлялась и пропадала. Была бы зеленая — это было бы куда хуже. — Я не хотел. Мы же друзья.
— Да, почти братья… Пошли. Спокойно. Весело, — велел я, поддерживая Семеныча под локоток.
«Газель» начала медленное движение. Через несколько секунд двинулись и «Жигули».
Мы с Семенычем прошли с пару десятков метров. И оказались около красной роскошной машины.
Смуглолицый кавказец горноаульного диковатого вида целовал взасос блондинку, облокотившись спиной о красный «Альфа-Ромео». Ему хотелось, чтобы его видели все, — у него, еще недавно рядового барана, который нагуливал вес на горных склонах, сейчас есть блондинка, есть шикарная машина и заодно есть этот поганый неверный город, с которого он собирает дань, как ратник хана Батыя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Трудно, — согласился я.
— Опять жара. Ну сколько можно?
— Да, за такое по шапке надо давать, — улыбнулся я. Действительно, сегодня в столице жарко, душно и противно.
— Я бы дал, да некому, — Семеныч оттянул ворот, передохнул. — Ну, что?
— Ты знаешь такого Михаила Зубовина?
— Телеведущий, да?
— Звезда.
— Голубая звезда?
— Что, похож?
— Они там все голубые. — он искоса посмотрел на меня. — Ох, машина сломалась. Продавать ее хочу.
— Какую покупаешь?
— Иномарку… А с деньгами туго.
Это уже был намек.
Я положил ему на колени газету «Подмосковные вести» с несколькими инородными бумажками внутри…
— А, ну так что насчет твоего неформала? — осведомился Семеныч, ощупав газету.
— Он пропал. Нужно выяснить, есть ли заявление о его исчезновении и кто им занимается.
— Что-то я слышал. Какие-то педритты звонили, жаловались, что эта звезда не пришла на какое-то там заседание. Они же не отлипнут, к генералу на прием пробрались. Тот обещал разобраться. Педритты всегда своего добьются.
Семеныч в прошлом году отдыхал в Испании (на мои деньги, естественно), поэтому любил к месту щегольнуть испанским словечком. «Педритто» по испански означает что-то вроде нашего «юноши». Что у нас сие означает — объяснять не надо.
— У голубых знаешь какая поддержка, — Семеныч показал глазами на солнце. — О-о…
— Кто занимается этим делом?
— Скинули для проверки на место — в пятое отделение Центрального округа.
— Узнай полностью расклад. Тогда глядишь, и машину получше прикупишь.
— Да… Я лучше на даче пристройку сделаю, — произнес он задумчиво. Его голова напряженно варила в направлении, куда определить свалившиеся премиальные, — он знал, что я никогда не скуплюсь. Большие игры требуют больших денег, тем более деньги не мои, а заказчика. — А «жигуль» свой, пожалуй, просто починю. Там чинить-то нечего. Двигатель перебрать, да кой-какое железо поменять. Машина еще ого-го.
— Хозяин-барин.
— Когда узнать тебе про педритто?
— Вчера.
— Сделаем.
Профессор пищевых наук скорбно протирал очки и грустно ронял слова в ответ на заинтересованные реплики ведущего. Невеселый разговор шел в рубрике программы «Качество жизни» и назывался «Что мы едим»,
— Кока-кола? — спрашивал ведущий.
— Яд, — коротко отвечал профессор.
— Куриные окорочка?
— В больших количествах — смертельно.
— Французская колбаса?
— Нам поставляют ту, которую французы бросают бродячим псам, чтобы те быстрее дохли.
— Ну а есть хоть что-то, что можно есть? — всплескивал руками ведущий.
— Может, и есть. Но я такого не знаю…
Я считаю, такие передачи надо пускать после полуночи в рубрике «Хичкок представляет».
Прав он. Русского человека кормят всякой дрянью в надежде, что он сдохнет, а он только крепче становится. Человек — это такая скотина, которая приспосабливается ко всему. Собаки, которых только кормом «Пэджижри» кормят, дохнут, а люди на бельгийской колбасе и неочищенном азербайджанским производителем спирте, называемом импортной водкой «Абсолют», живут и радуются. У китайцев в древности была казнь шумом, самая страшная, между прочим. Человек помирал от обрушивающегося шума, который, как выяснилось, не больше, чем на современном проспекте. Приспособились. А почему? Потому что человек существо хоть поганое, но высшее.
— Воля решает все. В глубине своей человек ближе к космосу, чем к жратве, — напутствовал меня, зевая, Мастер Вагнер.
Эх, где ты, Мастер? Исчез неизвестно куда. Такие люди возникают неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда. Я вздохнул.
Профессор-пищевик перестал разглагольствовать. Пошли новости. Вести газавата… Опять встал вопрос о приватизации Пушкинского музея. Есть уже выгодные предложения выкупить его с экспонатами по остаточной стоимости… Репортаж из борделя с больным вопросом — нужен ли профсоюз проституткам и должны ли они делать отчисления в пенсионный фонд? Ну вот и долгожданное:
— Исчезновение известного телеведущего. Отрабатывается ряд версий. Но трудно сомневаться в том, что это явно политическое убийство. Версия о финансовой подоплеке не выдерживает критики.
— Беззаветно преданный свободе слова, добрый, честный Миша просто не мог вляпаться ни в какую грязную историю, — заявил другой известный телеведущий — смертельный враг Михаила Зубовина, в свое время выживший его с информационного вещания и потерявший сон, видя, как тот взмывает вверх на новой стезе.
Вот что значит школа. Врать с таким невинным видом способны действительно одаренные люди. Таким карьера — или в профессиональные мошенники, или на ТВ. Талантливые вруны в момент вранья сами верит в то, что говорят, в противном случае все равно проскользнет фальшь, А телеведущий в тот момент действительно свято верил в честность и непорочность Михаила Зубовина, как верит банкир банка-призрака, готовящегося провалиться сквозь землю имеете с капиталами, когда обещает клиенту четыреста процентов годовых в свободно-конвертируемой валюте…
Итак, официально подтверждено — ведущий исчез. Корова языком слизнула.
Дальше все уже обкатано не раз — у телевизионщиков большой опыт похорон убиенных кумиров. Нас ждут гневные филиппики. Всеобщее возмущение гнусными убийцами, похлеще возмущения в тридцатых годах троцкистско-бухаринскими наймитами. Возможно, объявят небольшой национальный траур. Рыдающие телезрительницы будут утверждать, что для них померк свет. Толпа суицидников кинется из окон. На ковер в телепередачи поведут руководителей силовых структур, и на них ПОСЫПЛЮТСЯ хамские вопросы типа; «кусок вам, купленный на народные деньги, поперек горла не встает? Кто похитил звезду телевидения?» И, понятно, надолго застрянет на телеэкране фотография в траурной рамке с припиской «Уже две недели без Миши Зубовина»… «Уже месяц без Миши Зубовина»… «Уже год без Миши Зубовина», . Годовщина его гибели затмит юбилеи всяких ненужных ныне людей, типа Маяковского, Есенина, Лермонтова… «Уже два года без Миши Зубовина»… На третий он выпадет напрочь из памяти. Но раньше с того света Потреплет всем нервы.
С того света? Почему я убежден, что он мертв? Мне просто так кажется? Или срабатывает моя хваленая интуиция? Логика? Не знаю.
Тяжело работать, когда лежишь на дне. Если бы меня не искали киллеры Банкира и если бы я не попался на глаза людям из Отдельного оперативного управления, я бы имел куда большую свободу движений. Но с этой ситуацией приходится считаться.
Я положил перед собой на диван компьютер и влез в Интернет-сеть. Вот и сайт для передачи кодированных сообщений. Для меня было письмецо.
Я дешифровал его и прочел изъявления благодарности. Работой моей удовлетворены, но вместе с тем неплохо было бы поднапрячься. Время не терпит. Ситуация обостряется… Где обостряется, в чем обостряется — ни слова. Они держат меня на голодном информационном пайке. Конечно, при таких условиях надо гордо отказываться от заказа. Но я не привередничаю. У таких клиентов, как Кухенбаден, могут быть очень веские причины, чтобы не доверять даже мне…
Еще в сообщении было, что установить место расположения секретного исследовательского учреждения пока не представилось возможным… Что стоит им установить расположение объекта КГБ? Ничего не стоит. У них широкий доступ к самой секретной информации прошлого и настоящего. Если пока не установили, значит, закопана эта тайна глубоко еще во времена Союза. Значит, там действительно проводилось нечто чрезвычайно важное. Но Кухенбаден откопает тайну. Он умеет откапывать их. Кстати, по специальности он археолог.
Вскоре пришло еще одно сообщение — на сей раз на пейджер. «Нина, все в порядке. Как обычно»…
Это послание Семёныча. «Все в порядке» означает, что у него для меня свежие новости. Горячие, как хлеб с противня. И могущие очерстветь достаточно быстро.
Я сбросил ответ ему на пейджер. Так мы пообщались посредством пейджинговой компании, как два идиота, утрясая порядок свидания.
Надо собираться.
— Не стреляйте в журналиста! — патетически завершила свой репортаж о пропавшем телеведущем наивная и глупая, как курица, обожающая пошлые сентенции ведущая Светлана Синицина с третьего канала. — Услышат ли эти слова те, кто нажимает на спусковые крючки?!
Я бы на месте тех, кто нажимает на крючки, ее не послушался. Не люблю, когда просят таким тоном.
— Ох, запыхался, — он протер опять свою бычью шею. Только что прошел дождь, но такая погода тоже не нравилась Семенычу. Ему не нравилась никакая погода.
— Машину ремонтировал? — спросил я.
— Ага, — он тяжко оперся о прохладный гранитный парапет. Внизу мутно плескалась Москва-река, по воде в радужных бензиновых пятнах плыли пустые бутылки из-под пепси и большая пластмассовая кукла с одной рукой, которую мне стало почему-то жалко. Рядом раскинулись тихие московские переулки и улочки. В нескольких метрах от пас два рыболова таскали из Москвы-реки тощих, с острыми плавниками, рыбешек-мутантов со скользкой чешуей.
Выглядел Семеныч неважно. Не понравился мне его вид с первого взгляда — не то что болезненный, а какой-то жизнью придавленный, как упавшей бетонной плитой.
— Ну, рассказывай, — велел я.
— Что, сам не знаешь, какая буча вокруг этого педритто? — воскликнул Семеныч.
— Ты что конкретно узнал?
— Узнал, узнал, — он начал как-то ерзать и возить локтем о парапет.
Он не нравился мне все больше. Не нравилось, что он не смотрел в глаза. Он отводил их.
— Не томи, — я кинул взгляд на часы и вздохнул. Внизу электронного циферблата тревожно мигала красная прерывистая полоска… Печально все это.
Я как бы невзначай огляделся. И увидел то, что и ожидал, — торжественный комитет по встрече. Встречали, понятное дело, Аккуратиста. Вот они. Замерли в отдалении, заняв позиции.
Есть у меня такое качество — я сразу секу машины с бандитами и с оперативниками. А мятый фургончик-"Газель" и «Жигули» седьмой модели с пижонски тонированнными стеклами были именно такими. Нетрудно догадаться, что сейчас перекрывают набережную и окрестности. Расставляются так, чтобы лишить меня малейшего шанса. Действуют вполне профессионально,
— Ты молодец, Семеныч, — беззлобно произнес я.
Злость иссушает. Она забирает много сил. А силы мне сейчас пригодятся.
— Почему? — насторожился он.
— Как ты умудрился продаться за такое короткое время?
— Ты чего? — испуганно воскликнул он. Я быстрым движением влепил ему под сердце пальцами, не причинив особого вреда, но на время обездвижив, привалил его к парапету.
— А теперь быстро. Кому ты меня продал?
— Я… Я… — он захрипел.
— Три секунды у нас. Говори, или убью.
— Чекисты. Оперуправление, — прохрипел на выдохе Семеныч.
— Как они вышли на нашу связь?
— Я… — он глубоко вздохнул. — Я начал интересоваться этим дерьмюком… А там… Там все под колпаком. Они все отслеживали. Они ждали, что о нем начнут наводить справки… Они прижали меня…
— И ты тут же раскололся, — я вновь посмотрел на часы. Красная полоска не изменилась. Появлялась и пропадала. Была бы зеленая — это было бы куда хуже. — Я не хотел. Мы же друзья.
— Да, почти братья… Пошли. Спокойно. Весело, — велел я, поддерживая Семеныча под локоток.
«Газель» начала медленное движение. Через несколько секунд двинулись и «Жигули».
Мы с Семенычем прошли с пару десятков метров. И оказались около красной роскошной машины.
Смуглолицый кавказец горноаульного диковатого вида целовал взасос блондинку, облокотившись спиной о красный «Альфа-Ромео». Ему хотелось, чтобы его видели все, — у него, еще недавно рядового барана, который нагуливал вес на горных склонах, сейчас есть блондинка, есть шикарная машина и заодно есть этот поганый неверный город, с которого он собирает дань, как ратник хана Батыя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42