Снотворное гарантировало, что через десять минут Инженер заснет и не надо будет ломать голову, как бы уберечь его от опрометчивого шага, каким, несомненно, явился бы для него побег.
— Что у меня тут за образ жизни, — сонно произнес он через двенадцать минут. — Телевизор смотрю и дрыхну.
— Надо отдохнуть, Инженер, — сказал я. — Работа у тебя была тяжелая.
— Тяжелая… Устал. «Чучело». Нетопыри… Сволочи, — он обнял диванную подушку и засопел.
Все, можно не беспокоиться. Пять часов его не разбудит никакая канонада.
Снотворное, которым я кормил его, было убойным и относительно безвредным. Правда, когда он закончит его употреблять, то гарантирована недели на две-три мучительная бессонница. На эти медикаменты подсаживаешься, как на наркотики, и без них перестаешь засыпать. Но выхода у меня не было.
— Спят усталые игрушки, — сказал я, поправляя подушку под головой Инженера.
— Книжки спят, — вдруг пробормотал он и после этого провалился окончательно в глубокое забытье.
Мы встретились у образцовского театра кукол, на фасаде которого идут знаменитые часы, где каждый час вылезает из своего домика фигурка определенного животного.
— Пошли, пройдемся по Сретенским переулочкам, — предложил Кухенбаден.
— Пошли, — согласился я.
Кухенбаден шел неторопливо, поглядывая по сторонам на памятники архитектуры и постукивая тростью по асфальту. Мне кажется, что трость он таскал зря — она привлекала постороннее внимание. А людям нашей профессии лучше быть серыми и незаметными, как мышь в элеваторе, и не выделяться ничем.
Мы свернули в Рождественский переулок и присели на скамейку рядом с бронзовыми скульптурами. Скульптуры были приварены настолько хорошо, что их не сумели стянуть любители цветных металлов, хотя на одной из них остались глубокие следы ножовки.
— У вас не очень веселый вид, — категорическим тоном районного терапевта, выводящего в больничном листке самый распространенный диагноз — ОРЗ, сообщил Кухенбаден.
— Я в порядке. Просто голова идет кругом, — усмехнулся я.
— Это бывает. Время такое, что если голова не идет кругом, значит ее вообще нет на плечах.
— Жизнь — это просто театр абсурда. Кажется, дальше уже некуда, абсурд достиг предела. А новый день приносит новые открытия, Безумная карусель, — вздохнул я.
— «Алису в стране чудес» читали? — спросил Кухенбаден.
— Ну.
— Там описано Зазеркалье — мир с полным нарушением формальной логики. Льюис Кэролл будто побывал в России нашего времени.
— Но там подразумевается наличие логики высшего порядка, заметил я.
— Вот именно. Я уверен, что и в окружающем нас мире присутствует логика высшего порядка. Только нам этот порядок не узнать никогда.
— Это уж определенно.
— Хотя такие люди, как мы, посвященные в некоторые секреты, понимают эту высшую логику немного лучше других.
— Но ненамного.
— Вы проделали большую работу, Тим. Я был прав, когда отстаивал вашу кандидатуру. Но работа не закончена.
— Что я должен? «Чучело» отыскать?
— Да. Мы попытались. Но…
— Что вы попытались? — резко спросил я.
— Мы пригласили на собеседование Алибабу.
— Как пригласили?
— Это было непросто. Но… Москва большой город.Тут исчезает много людей.
— Все так просто?
— Конечно, сложно. Но у нас есть специалисты разного профиля. И мы сумели добиться его откровенности, — сказал Кухенбаден спокойно, будто говорил о поездке за город на выходные.
— Итог?
— Мы прозондировали его сознание достаточно глубоко, чтобы понять… — Кухенбаден погладил пальцами бронзовый набалдашник трости.
— Что понять?
— Он никакого отношения к похищению «куклы» не имеет.
— А кто имеет? «Чучело» само ушло, что ли?
— Не знаю. Эти вопросы задаю вам я. г — Так, — я задумался. — Значит, вторая серия.
— Да. Первая серия закончилась более-менее нормально. Мы получили необходимую информацию. И планы Путанина разрушены. Инженера у него нет. «Куклы» нет. С ичкерами — война. Да, я не завидую ему. Все его планы рушатся, все его замки оказываются построенными на песке. В результате он остается с ненавидящими его врагами, а козырь выпадает из его рук. Против него увешанный гранатами Баши Бадаев, конкуренты, прокуратура с возбужденными против него делами…
— Не тешьте себя иллюзиями, — сказал я. — Путанин поднимется. Он, как вампир, который выплевывает впивающиеся в него пули.
— Я знаю, что он поднимется, — Кухенбаден сжал сильнее трость. — Но уже не таким. Он скорее не как Дракула, а как компьютерный монстр — он получает разряды из гранатомета, автомата, пистолета — и продолжает подниматься, но становится все слабее. Однажды его запас жизней будет исчерпан, и мы свалим и его, и других.
— И что будет дальше ? — спросил я.
— Дальше будет дальше. Дальше будет Россия.
— Будет?
— Будет. «Счастлив тот народ, у которого написаны еще не все страницы его истории», писал Томас Карлейль. Мне кажется, наши страницы еще не написаны. Просто в последнее время их слишком часто листали грязными пальцами и сильно замусолили.
— Вы оптимист.
— Умеренный, Тим. Умеренный.
— Я тоже.
— Достаньте «куклу»… Или уничтожьте ее, — он ударил тростью об асфальт так, что стальной наконечник высек щербинку.
— Попытаемся.
— Сделайте. Чего бы это ни стоило…
— Сделаем… Чего бы это ни стоило, — кивнул я.
— Ну что ж, — он поднялся.
Мы попрощались. Я помотался по городу, присматриваясь, не прилипли ли ко мне после встречи какие-нибудь паразиты. Не нашел их и отправился в свою берлогу.
Я подошел к своему дому, обогнул его… И застыл в предчувствии чего-то необычного. Угрозы не было. Просто в мою жизнь вот-вот должен был войти еще один абсурд страны Зазеркалье.
Я поднял голову и остолбенел.
Слабо и фальшиво взвыв «Вдоль по Питерской», по водосточной трубе спускался Инженер…
Глава двадцать шестая

Я прищелкнул языком и вздохнул. Две бабки, сидевшие на скамейке, смотрели на Инженера безмолвно и с опасливым интересом, как на инопланетянина с рейсового НЛО.
— Вот до чего довели-то, — неожиданно произнесла толстая бабка.
Кто довел и кого — развития эта тема не получила. Время шло — Инженер лез вниз осторожно, вызывая у старушек массу чувств,
— Окарябается, родимый, — качала головой другая бабка — в легкомысленном жатом сарафане и кедах «Адидас».
— Не из нашего дома, — заметила толстая. — Не иначе как вор.
— Не, у него мешка нет. Аль сумки. Муж, наверное, вернулся раньше.
— Ну тебя. Тебе под восемьдесят, а мысли вон какие, — толстая игриво хохотнула и, скрестив руки на груди, продолжила наблюдение за тем, как Инженер преодолевает последний этаж.
Я стоял в сторонке, наблюдая за всем этим действом.
— Не, — покачала головой старушенция в «Адидасе», — не от чужой женушки. Тогда бы не пел. А поет!
— Плохо поет.
Тут я с ними был полностью согласен. Больше ротозеев, вот повезло, не было. Только когда Инженер болтался еще на уровне третьего этажа, девушка с коляской вышла из-за угла, ойкнула и быстро исчезла…
Ну, сколько это будет продолжаться? Больше всего я боялся, что труба не выдержит и обломится. Но, сработанная крепко, на совесть, она, подобно учащейся католического колледжа, не ломалась и не гнулась.
— Это наш, — сказал я, подходя к старушкам.
— Это чей ваш? — подозрительно посмотрела на меня «адидасовая».
— Я из шестнадцатой квартиры. Брат ко мне из Вологды прикатил. Он лунатик.
— Кто? — прищурилась недоверчиво толстая.
— При Луне бродит.
— При Луне? — она ткнула пальцем в небо, где висело жаркое солнце.
— Во сне ходит. Ну-ка, ну-ка, — я поддержал спрыгнувшего на землю Инженера. Взял его за плечи, и он остановился, как вкопанный, продолжая напевать под нос «Бьется в тесной печурке огонь»…
— Ой, — покачала головой толстая, опасливо приближаясь.
Инженер был в том же виде, как я его и оставил — майке, спортивных брюках «пума», только на ногах прибавились мягкие тапочки.
— Лунатик, — я встряхнул Инженера. Он был как кукла. — Можете ущипнуть, — предложил я.
«Адидасовая» тут же с готовностью воспользовалась советом, ущипнула с садистским оскалом и отскочила испуганно в сторону.
Инженер даже не шевельнулся.
— Глянь, правда, лунатик, — сказала она,
— Пойду его в чувство приводить, — сказал я.
— Водочки ему, — посоветовала толстая. — Очень помогает. И от лунатничества.
— Да? — заинтересовался я.
— Правду тебе говорю.
— Попробуем.
— «Давайте выпьем за тех, кто в море», — фальшиво запел Инженер. Он все-таки реагировал на окружающее.
Я взял его за руку и повел к лифту.
Он слушался. Я завел его в квартиру.
То, что я там увидел, озадачило меня еще больше. В комнате работал телевизор, который я, кстати, выключил перед уходом. На плите возвышалась гора чисто вымытых тарелок, которые я собирался вымыть вечером по привычке откладывать решение бытовых проблем с завтра на послезавтра. На кухонном столе стояла табуретка — зачем, почему он ее туда поставил — непонятно.
Я усадил Инженера на диван. Он попытался встать, но я громко прикрикнул:
— Ну-ка, сидеть!
Он уселся и замер, выпрямившись и положив руки на колени.
Я задумчиво посмотрел на него. Сказать, что его поведение меня озадачило — ничего не сказать. Я такого не видел никогда. Почему это произошло? Что его сдернуло с постели. Я не верил, что он лунатик.
Я прикрыл глаза. Ну…
И тут в моем сознании все состыковалось. Шарики зацепились за ролики, и все стало предельно понятно и ясно.
Нет, ну как я мог так попасться? Купился его честным видом и показным беззубым, добродушным цинизмом. Решил, что Инженер весь раскрылся нараспашку. А он…
Ладно, надо начинать работать с ним с самого начала. Теперь я знал, как и о чем его спрашивать…
Я отправился на кухню. Набрал холодной воды в кастрюлю и вылил Инженеру на голову.
— По судну «Кострома» стучит волна, — запел он.
Очухиваться он и не думал.
Вторая кастрюля произвела на него не большее впечатление. Он так и сидел, будто аршин проглотил.
Я разозлился, хотя злиться надо было только на себя — ведь сам напичкал его таким снотворным, что он не может проснуться и дрыхнет с песней в обнимку.
Тогда я принялся за него по науке. Растер льдом уши, постучал по щекам, а потом принялся за биологически активные точки. Через пятнадцать минут он приоткрыл один глаз, снова закрыл.
— Ты куда ходил? — спросил я.
— За «чучелом», — сонно ответил он. Он еще не осознавал, где сон, а где явь. И поэтому сказал истинную правду.
— Ах, за «чучелом», — кивнул я.
Еще через несколько минут я привел его в себя.
Он открыл глаза и удивленно смотрел на меня.
— Что? — забубнил он. — Почему? Ой, спать хочу…
— Я тебе посплю, шельмец. Разговор сейчас будет.
— Не будет, — он попытался плюхнуться на диван и зарыться мордой в подушку.
Я настучал ему по щекам. И этим окончательно привел в чувство.
— Где ты прячешь «чучело»?
— Надсмотрщик, — он вспомнил меня. — Я же тебе все рассказал.
— Вот что, паршивец. Я все знаю.
— Все?
— Все. Кроме одного — куда ты дел «чучело». Но при необходимости я и это узнаю.
— От кого? — вяло спросил он.
— От тебя.
Уверенно так сказал. Убедительно, с толком. Взял его за подбородок и посмотрел в глаза таким взором, который пронзает ледяным ветром и от которого хочется спрятаться — этому взору Мастер Вагнер учил меня четыре года.
Инженер шмыгнул носом, и на глазах его выступили слезы, Он вытер их ладонью. Мне его стало жалко. Он умел вызывать жалость, обаятельный, сволочь,
— А ведь Путанин не верил, что это я, — вздохнул он. — Алибаба сначала на меня грешил, но потом тоже решил, что я ни при чем. Они же прекрасно знали, что я только треплюсь. Они знали, что я всем недоволен. И они знали, что я способен только копаться в микросхемах и программировать сверхсложные системы.
— И ты им решил утереть нос ?
— Да… Я ненавижу их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42