Он обтек, подсох и поехал послом в Монако, где разродился кляузой на весь Кремль в форме мемуаров. Сегодня снова в тусовке, ему все простили, и он вращается наверху, на небритой физиономии вечно озабоченное мировыми проблемами выражение, а глаза жадно шарят по атлетическим фигурам охранников.
— Привет, старина! — бросился я к знакомой тощей фигуре.
«Старина» отшатнулся, не узнав меня.
— Тебе чего? — недружелюбно мазнул он по мне неприязненным взором.
Я взял его за руку, притянул к себе и растревоженной гадюкой грозно прошипел:
— Ты чего, придурок, не узнал?
«Придурок» скривился, как будто съел ложку крысиного помета, и прошептал:
— Тим?
— Для тебя я сейчас Витя. Понял? — продолжал шептать я ему мило на ушко, ловя на себе сочувствующие и завистливые взгляды гомиков — они завидовали чужому счастью. Двое нашли друг друга, и бурная ночь любви им обеспечена.
— Понял, — прохрипел он. — Но тебя же ищут! Я по телеку видел.
— Вовчик, забудь, если не хочешь погибнуть насильственной смертью, — хмыкнул я.
— Хорошо, — прошептал Вовчик, явно не желая погибать от пули или кинжала. Он меня боялся, как чумы. Достался он мне от знакомого — бывшего опера КГБ, выкинутого из конторы еще в девяносто первом. И Вовчик успел оказать мне немало неоценимых услуг.
— Ну так делай вид, что рад мне.
Он жестянно натянуто улыбнулся.
— Пошли, хряпнем шампанского, — предложил я, Долго уговаривать его не пришлось. Он был халявщик болезненный.
Вовчик в свое время, когда еще учился на журналистском факультете в МГУ, промышлял у Большого театра и на Пушкинской. Приторговывал порнографическими кассетами специально для голубых, организовывал интимные встречи, сводил людей. Поговаривают, в безденежные времена подрабатывал проституткой вместе с прогремевшим в свое время Леликом — воздушным существом двадцати лет, который предлагался солидным мужам на Пушкинской, отдавался им на их квартире, а под утро долбил утюгом по голове. Умудрился приголубить насмерть троих, в числе которых были подполковник милиции и секретарь райкома комсомола. Вовчик же одно время занимался схожими вещами, только пользовался не утюгом, а водкой с клофелином. По этому поводу был завербован в КГБ, неистово стучал.
Голубые тех времен поголовно стучали в КГБ. Статья, по которой голубым полагалась решетка, сильно подстегивала стремление к сотрудничеству. А для госбезопасности интерес тут был прямой, поскольку голубые во всем мире — это сила. Среди них и власть имущие, и крупные бизнесмены. Ну, а уж советских диссидентов тех времен взять — так из них половина особей мужского пола наедине с собой перед зеркалом сарафанчики примеряли.
С приходом гласности Вовчик написал несколько статей — воспоминания, как его заставляли стучать, забыв упомянуть, в какой среде. Он хотел слезть с крючка, а засел на него еще глубже. Только работал он сегодня не на спецслужбы, а на меня,
Сейчас Вовчик заведует отделом морали и нравственности в популярном еженедельнике.
— Давай прогуляемся, — я покрепче взял его под локоть. — Покажешь князей.
— Каких князей?
— У кого кровя голубые.
— А тебе зачем? Решил тоже…
— А в пятак?
— Ладно, понял… Вон, содержательница сети бутиков… Розовая насквозь.
— Ясно.
— Вон адвокат, Из конторы, что расположена у Кремля. У него в конторе даже потолки голубые. Вон известный киноартист, ты его знаешь. Играет героев-любовников, а на деле — сам любовница… Танцор… — представлял он, кивая,
Знал он абсолютно всех.
— Танцор? — заинтересовался я. — Бландинц?
— Нет. Чапчиков.
— А Бландинц? Его на такие тусовки не допускают?
— Уж его не допустишь, — засмеялся Вовчик. — Нет его сегодня… Вон его последний любовничек — художник Ростик Кадлюгин. Хмурый, как туча. Я к нему подошел, насчет Бландинца спросил — чего в последнее время тот нигде не появляется. А Ростик, ох, что он мне сказал, — журналист зарделся.
— Что?
— Обругал. За ним не водится. Ростик — мальчик впечатлительный, но не грубый.
— А чего нервничает?
— Я думаю, что-то разладилось. И Бландинц от него свинтил.
— Куда?
— В загул. У него бывает. Погода скачет и скачет. В такую погоду танцора тянет на романтику. Представляешь, встречи при Луне. Дрожащий голос любимого. Сеновал, — расписывал Вовчик, заводясь.
— Значит, Бландинц и раньше пропадал?
— Бывало пару раз.
— Познакомь меня с Ростиком.
— Зачем?
— Делай, что говорят, — я незаметно вытащил стодолларовую бумажку и сунул в карман Вовчику. Он ощупал, ощущая достоинство купюры кончиками пальцев, и довольно улыбнулся. И мы отправились к Ростику — рослому, красивому, в желтом пиджаке и зеленых брюках молодому человеку.
— Я поклонник вашего искусства. У вас такие чувственные картины. Ну такие, — от избытка чувств я с трудом подбирал слова.
— Не колышит, — коротко ответил Ростик.
— Что? — удивился я.
— Не колышит, что они вам нравятся. Они всем нравятся, — он начал отворачиваться.
— Вы не пробовали писать портреты? Вам бы удался портрет Бландинца. Какой прыжок. Какая динамика.
Он резко обернулся.
— Чего?
— Того, — буркнул я. — Это тоже мой кумир… Вы его знаете?
— Отстаньте от меня! — завопил Ростик. Проняло… В этот момент я понял, что дело не в загуле любовника. У Бландинца неприятности. И Ростик в курсе. Возможно, он знает, куда делась его беззаветная любовь.
— Вот, пожалуйста… Здесь две тысячи в капусте, — я протянул Ростику конверт. Он взял его. — Еще пятьдесят тысяч — Бландинцу. Восемь — вам за посредничество.
— За что? — он вперился глазами в конверт.
— Фильм — невинный ролик для одной западной компании. На пятнадцать минут. Танец. Немножко чувств. Немножко эротики.
— Ничего не понимаю.
— Западная фирма осваивает новый рынок — покупателей с другой сексуальной ориентацией.
— Какая фирма?
— «Турбо-индастрит», — брякнул я название фирмы, которая занимается изготовлением рекламных роликов. — У меня с ней давние контакты.
— Вы кто? — Ростик недоверчиво смотрел на меня.
— Режиссер.
— Я вас не знаю.
— Я закончил ВГИК, Рекламный факультет. Там за бабки бумажку дают. Но я талантливый.
— Я не знаю, где он! Понимаешь?
— Ладно, — я потянулся за конвертом. Хватательный рефлекс — он сжал руку, мне пришлось потянуть на себя конверт.
— Хорошо, — воскликнул Ростик, окатывая меня презрительным взором — мол, если у тебя берут деньги, это еще не значит, что с тобой обязаны быть вежливыми. — Я попытаюсь найти его. Но не гарантирую.
— Попытайтесь, — я счастливо улыбнулся. — У нас все получится! Я знаю! — я неожиданно бросился ему на шею и порывисто обнял.
Инстинктивно он тоже обнял меня. Потом попытался оттолкнуть.
— Держите себя в рамках! — прикрикнул он,
— Спасибо, спасибо… Я восхищен. Я поражен, — неся околесицу я раскланялся и потянул Вовчика в толпу фуршетнйков.
На меня попер с безумными глазами телевизионщик, спешивший к приехавшему из-за бугра пианисту, в свое время сбежавшему из страны. Он настиг пианиста со словами:
— Несколько слов, как вас угнетали в СССР.
— Это без проблем, — кивнул беглый пианист…
Мне больше делать здесь было нечего.
— Пока, Вовчик, — я взял за плечо Вовчика. — Не говори, что я здесь был. Не стоит.
— Да я… — он поперхнулся шампанским, которое успел схватить со стола. — Конечно.
— Пока…
Глава тринадцатая
Я положил руку на обернутое мягкой кожей рулевое колесо и расслабленно развалился на сиденье. Еще одно преимущество небольших габаритов — можно спокойно развалиться в «Жигулях» — это моя вторая разъездная машина, такая же потертая и так же хорошо рвущая с места, как и первая.
Ждать мне пришлось где-то с час. В машине было куда приятнее, чем в фойе театра юмора. Такое количество голубых и им сочувствующих в одном помещении — это опасно для психики и здоровья, как скопление ядовитого газа.
За этот час я наслушался столько всяких благоглупостей, похабщины, недвусмысленных предложений, которые говорили моему новому «клиенту» и которые говорил он. Микрофон работал исправно и, как настоящий труженик, перекидывал слова и звуки мне на приемник.
Наконец, тусовка в театре начала выдыхаться вместе с разлитым по стеклянным бокалам шампанским, и тусовщики начали двигать по домам.
— Вы подумайте о моем предложении, — проворковал «клиенту» продюсер женского трио «Роза любви». Еще сидя в зале театра, я обратил на него внимание. Он весь сиял, как вывеска на соседнем гастрономе — неоновой голубизной.
Продюсер договорился с «клиентом» о взаимовыгодном сотрудничестве и о том, как бы закрепить знакомство в баньке за городом.
— Скромная мужская компания, — настаивал продюсер. — И никаких женщин!
Художник был в принципе не против, однако чувствовалось, что настроение у него просто отвратительное.
Шестисотые «мерсы» и «бентли» стали отчаливать от стоянки перед .театром.
Вот и «клиент». Сел в свою розовую (выбрал же цвет!) «Мазду-626». Тронул машину вперед.
— Ох, — покачал я головой. — Вот чудило.
Через некоторое время он выдал:
— Черт возьми, ну что за жизнь?
Его вздохи и ругань предназначались только для его собственного употребления. И он представить не мог, что я их прекрасно слышу из наушника.
Хорошо все-таки быть многогранной личностью и иметь самые разнообразные таланты. Один из них — умение виртоузно владеть руками. Я вполне мог бы подрабатывать фокусами, вытаскивать тузы из колод или кроликов из цилиндров. Но еще лучше у меня получалось незаметно вытаскивать документы и кошельки из нагрудных карманов, а то и часы с руки — понятное дело, этим умением я не злоупотреблял. А уж обнимаясь с человеком, прилепить на его кожаный пояс булавочку с микрофоном — легче легкого.
Такая изящная крошечная штуковина. Сделано в России. Пашет не хуже и дольше американских, только в двадцать раз дешевле. Звук передает отлично. И бьет на двести метров, что для устройства такого размера — просто чудо. Технологии двадцать первого века, которые вдруг оказались никому не нужными, кроме меня,
При выезде на Садовое кольцо сотрудники автоинспекции проверяли машины. Я видел, как розовая «Мазда» затормозила. Художник продемонстрировал инспектору какую-то бумажку, и инспектор отошел, явно недовольный.
Потом инспектор тормознул меня.
— Вот черт, — прошептал я, тормозя. «Мазда» свернула направо и двинула по кольцу сторону площади Маяковского.
— Ваши права, — грозно потребовал инспектор, решив на мне отыграться за то, что не смог отыграться за что-то еще на хозяине «Мазды».
Я сунул ему права, техпаспорт и пятидесятидолларовую бумажку. Он ошалело посмотрел на меня.
— Тороплюсь, командир! — воскликнул я.
— Бандит? — с сочувствием спросил инспектор.
— Я? — взвизгнул я, чуть не подпрыгнув на сиденье. — Режиссер рекламный.
— А, — протянул участливо инспектор. — Видимо, на его взгляд, эта профессия тоже относилась к числу уважаемых.
— Черт, время.
— А кто тебя держит? — купюра исчезла в голенище сапога — он, как бы невзначай пригнувшись, сунул ее туда. Лицо его было сдержанно довольное — вечер прошел не зря.
Я врезал по газам и устремился по кольцу. Все, больше не останавливаюсь, пусть хоть стреляют. Мне нужна розовая «Мазда». Но где она?!
В наушниках была тишина,
Если «Мазда» съехала с кольца — я ее шиш найду. Трудно вести наблюдение в Москве в одиночку. Нужно хотя бы две радиофицированные машины, а лучше штук пять. А тут один — и каждый инспектор норовит все испортить.
— Тяжко, ой как тяжко, — услышал я в наушниках. Тяжко было, значит, не мне одному. Тяжко было и Ристику. Отлично!
Поймал! Значит, до него где-то метров двести-двести пятьдесят.
— Охо-хо, — звук донесся четче. Я наддал газу, и вскоре увидел розовую «Мазду» — она застыла у светофора вместе с другими машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Привет, старина! — бросился я к знакомой тощей фигуре.
«Старина» отшатнулся, не узнав меня.
— Тебе чего? — недружелюбно мазнул он по мне неприязненным взором.
Я взял его за руку, притянул к себе и растревоженной гадюкой грозно прошипел:
— Ты чего, придурок, не узнал?
«Придурок» скривился, как будто съел ложку крысиного помета, и прошептал:
— Тим?
— Для тебя я сейчас Витя. Понял? — продолжал шептать я ему мило на ушко, ловя на себе сочувствующие и завистливые взгляды гомиков — они завидовали чужому счастью. Двое нашли друг друга, и бурная ночь любви им обеспечена.
— Понял, — прохрипел он. — Но тебя же ищут! Я по телеку видел.
— Вовчик, забудь, если не хочешь погибнуть насильственной смертью, — хмыкнул я.
— Хорошо, — прошептал Вовчик, явно не желая погибать от пули или кинжала. Он меня боялся, как чумы. Достался он мне от знакомого — бывшего опера КГБ, выкинутого из конторы еще в девяносто первом. И Вовчик успел оказать мне немало неоценимых услуг.
— Ну так делай вид, что рад мне.
Он жестянно натянуто улыбнулся.
— Пошли, хряпнем шампанского, — предложил я, Долго уговаривать его не пришлось. Он был халявщик болезненный.
Вовчик в свое время, когда еще учился на журналистском факультете в МГУ, промышлял у Большого театра и на Пушкинской. Приторговывал порнографическими кассетами специально для голубых, организовывал интимные встречи, сводил людей. Поговаривают, в безденежные времена подрабатывал проституткой вместе с прогремевшим в свое время Леликом — воздушным существом двадцати лет, который предлагался солидным мужам на Пушкинской, отдавался им на их квартире, а под утро долбил утюгом по голове. Умудрился приголубить насмерть троих, в числе которых были подполковник милиции и секретарь райкома комсомола. Вовчик же одно время занимался схожими вещами, только пользовался не утюгом, а водкой с клофелином. По этому поводу был завербован в КГБ, неистово стучал.
Голубые тех времен поголовно стучали в КГБ. Статья, по которой голубым полагалась решетка, сильно подстегивала стремление к сотрудничеству. А для госбезопасности интерес тут был прямой, поскольку голубые во всем мире — это сила. Среди них и власть имущие, и крупные бизнесмены. Ну, а уж советских диссидентов тех времен взять — так из них половина особей мужского пола наедине с собой перед зеркалом сарафанчики примеряли.
С приходом гласности Вовчик написал несколько статей — воспоминания, как его заставляли стучать, забыв упомянуть, в какой среде. Он хотел слезть с крючка, а засел на него еще глубже. Только работал он сегодня не на спецслужбы, а на меня,
Сейчас Вовчик заведует отделом морали и нравственности в популярном еженедельнике.
— Давай прогуляемся, — я покрепче взял его под локоть. — Покажешь князей.
— Каких князей?
— У кого кровя голубые.
— А тебе зачем? Решил тоже…
— А в пятак?
— Ладно, понял… Вон, содержательница сети бутиков… Розовая насквозь.
— Ясно.
— Вон адвокат, Из конторы, что расположена у Кремля. У него в конторе даже потолки голубые. Вон известный киноартист, ты его знаешь. Играет героев-любовников, а на деле — сам любовница… Танцор… — представлял он, кивая,
Знал он абсолютно всех.
— Танцор? — заинтересовался я. — Бландинц?
— Нет. Чапчиков.
— А Бландинц? Его на такие тусовки не допускают?
— Уж его не допустишь, — засмеялся Вовчик. — Нет его сегодня… Вон его последний любовничек — художник Ростик Кадлюгин. Хмурый, как туча. Я к нему подошел, насчет Бландинца спросил — чего в последнее время тот нигде не появляется. А Ростик, ох, что он мне сказал, — журналист зарделся.
— Что?
— Обругал. За ним не водится. Ростик — мальчик впечатлительный, но не грубый.
— А чего нервничает?
— Я думаю, что-то разладилось. И Бландинц от него свинтил.
— Куда?
— В загул. У него бывает. Погода скачет и скачет. В такую погоду танцора тянет на романтику. Представляешь, встречи при Луне. Дрожащий голос любимого. Сеновал, — расписывал Вовчик, заводясь.
— Значит, Бландинц и раньше пропадал?
— Бывало пару раз.
— Познакомь меня с Ростиком.
— Зачем?
— Делай, что говорят, — я незаметно вытащил стодолларовую бумажку и сунул в карман Вовчику. Он ощупал, ощущая достоинство купюры кончиками пальцев, и довольно улыбнулся. И мы отправились к Ростику — рослому, красивому, в желтом пиджаке и зеленых брюках молодому человеку.
— Я поклонник вашего искусства. У вас такие чувственные картины. Ну такие, — от избытка чувств я с трудом подбирал слова.
— Не колышит, — коротко ответил Ростик.
— Что? — удивился я.
— Не колышит, что они вам нравятся. Они всем нравятся, — он начал отворачиваться.
— Вы не пробовали писать портреты? Вам бы удался портрет Бландинца. Какой прыжок. Какая динамика.
Он резко обернулся.
— Чего?
— Того, — буркнул я. — Это тоже мой кумир… Вы его знаете?
— Отстаньте от меня! — завопил Ростик. Проняло… В этот момент я понял, что дело не в загуле любовника. У Бландинца неприятности. И Ростик в курсе. Возможно, он знает, куда делась его беззаветная любовь.
— Вот, пожалуйста… Здесь две тысячи в капусте, — я протянул Ростику конверт. Он взял его. — Еще пятьдесят тысяч — Бландинцу. Восемь — вам за посредничество.
— За что? — он вперился глазами в конверт.
— Фильм — невинный ролик для одной западной компании. На пятнадцать минут. Танец. Немножко чувств. Немножко эротики.
— Ничего не понимаю.
— Западная фирма осваивает новый рынок — покупателей с другой сексуальной ориентацией.
— Какая фирма?
— «Турбо-индастрит», — брякнул я название фирмы, которая занимается изготовлением рекламных роликов. — У меня с ней давние контакты.
— Вы кто? — Ростик недоверчиво смотрел на меня.
— Режиссер.
— Я вас не знаю.
— Я закончил ВГИК, Рекламный факультет. Там за бабки бумажку дают. Но я талантливый.
— Я не знаю, где он! Понимаешь?
— Ладно, — я потянулся за конвертом. Хватательный рефлекс — он сжал руку, мне пришлось потянуть на себя конверт.
— Хорошо, — воскликнул Ростик, окатывая меня презрительным взором — мол, если у тебя берут деньги, это еще не значит, что с тобой обязаны быть вежливыми. — Я попытаюсь найти его. Но не гарантирую.
— Попытайтесь, — я счастливо улыбнулся. — У нас все получится! Я знаю! — я неожиданно бросился ему на шею и порывисто обнял.
Инстинктивно он тоже обнял меня. Потом попытался оттолкнуть.
— Держите себя в рамках! — прикрикнул он,
— Спасибо, спасибо… Я восхищен. Я поражен, — неся околесицу я раскланялся и потянул Вовчика в толпу фуршетнйков.
На меня попер с безумными глазами телевизионщик, спешивший к приехавшему из-за бугра пианисту, в свое время сбежавшему из страны. Он настиг пианиста со словами:
— Несколько слов, как вас угнетали в СССР.
— Это без проблем, — кивнул беглый пианист…
Мне больше делать здесь было нечего.
— Пока, Вовчик, — я взял за плечо Вовчика. — Не говори, что я здесь был. Не стоит.
— Да я… — он поперхнулся шампанским, которое успел схватить со стола. — Конечно.
— Пока…
Глава тринадцатая
Я положил руку на обернутое мягкой кожей рулевое колесо и расслабленно развалился на сиденье. Еще одно преимущество небольших габаритов — можно спокойно развалиться в «Жигулях» — это моя вторая разъездная машина, такая же потертая и так же хорошо рвущая с места, как и первая.
Ждать мне пришлось где-то с час. В машине было куда приятнее, чем в фойе театра юмора. Такое количество голубых и им сочувствующих в одном помещении — это опасно для психики и здоровья, как скопление ядовитого газа.
За этот час я наслушался столько всяких благоглупостей, похабщины, недвусмысленных предложений, которые говорили моему новому «клиенту» и которые говорил он. Микрофон работал исправно и, как настоящий труженик, перекидывал слова и звуки мне на приемник.
Наконец, тусовка в театре начала выдыхаться вместе с разлитым по стеклянным бокалам шампанским, и тусовщики начали двигать по домам.
— Вы подумайте о моем предложении, — проворковал «клиенту» продюсер женского трио «Роза любви». Еще сидя в зале театра, я обратил на него внимание. Он весь сиял, как вывеска на соседнем гастрономе — неоновой голубизной.
Продюсер договорился с «клиентом» о взаимовыгодном сотрудничестве и о том, как бы закрепить знакомство в баньке за городом.
— Скромная мужская компания, — настаивал продюсер. — И никаких женщин!
Художник был в принципе не против, однако чувствовалось, что настроение у него просто отвратительное.
Шестисотые «мерсы» и «бентли» стали отчаливать от стоянки перед .театром.
Вот и «клиент». Сел в свою розовую (выбрал же цвет!) «Мазду-626». Тронул машину вперед.
— Ох, — покачал я головой. — Вот чудило.
Через некоторое время он выдал:
— Черт возьми, ну что за жизнь?
Его вздохи и ругань предназначались только для его собственного употребления. И он представить не мог, что я их прекрасно слышу из наушника.
Хорошо все-таки быть многогранной личностью и иметь самые разнообразные таланты. Один из них — умение виртоузно владеть руками. Я вполне мог бы подрабатывать фокусами, вытаскивать тузы из колод или кроликов из цилиндров. Но еще лучше у меня получалось незаметно вытаскивать документы и кошельки из нагрудных карманов, а то и часы с руки — понятное дело, этим умением я не злоупотреблял. А уж обнимаясь с человеком, прилепить на его кожаный пояс булавочку с микрофоном — легче легкого.
Такая изящная крошечная штуковина. Сделано в России. Пашет не хуже и дольше американских, только в двадцать раз дешевле. Звук передает отлично. И бьет на двести метров, что для устройства такого размера — просто чудо. Технологии двадцать первого века, которые вдруг оказались никому не нужными, кроме меня,
При выезде на Садовое кольцо сотрудники автоинспекции проверяли машины. Я видел, как розовая «Мазда» затормозила. Художник продемонстрировал инспектору какую-то бумажку, и инспектор отошел, явно недовольный.
Потом инспектор тормознул меня.
— Вот черт, — прошептал я, тормозя. «Мазда» свернула направо и двинула по кольцу сторону площади Маяковского.
— Ваши права, — грозно потребовал инспектор, решив на мне отыграться за то, что не смог отыграться за что-то еще на хозяине «Мазды».
Я сунул ему права, техпаспорт и пятидесятидолларовую бумажку. Он ошалело посмотрел на меня.
— Тороплюсь, командир! — воскликнул я.
— Бандит? — с сочувствием спросил инспектор.
— Я? — взвизгнул я, чуть не подпрыгнув на сиденье. — Режиссер рекламный.
— А, — протянул участливо инспектор. — Видимо, на его взгляд, эта профессия тоже относилась к числу уважаемых.
— Черт, время.
— А кто тебя держит? — купюра исчезла в голенище сапога — он, как бы невзначай пригнувшись, сунул ее туда. Лицо его было сдержанно довольное — вечер прошел не зря.
Я врезал по газам и устремился по кольцу. Все, больше не останавливаюсь, пусть хоть стреляют. Мне нужна розовая «Мазда». Но где она?!
В наушниках была тишина,
Если «Мазда» съехала с кольца — я ее шиш найду. Трудно вести наблюдение в Москве в одиночку. Нужно хотя бы две радиофицированные машины, а лучше штук пять. А тут один — и каждый инспектор норовит все испортить.
— Тяжко, ой как тяжко, — услышал я в наушниках. Тяжко было, значит, не мне одному. Тяжко было и Ристику. Отлично!
Поймал! Значит, до него где-то метров двести-двести пятьдесят.
— Охо-хо, — звук донесся четче. Я наддал газу, и вскоре увидел розовую «Мазду» — она застыла у светофора вместе с другими машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42