— Нет.
— Молока. Рыбки вареной — в холодильнике.
— Сделаю.
Через двадцать минут серая «Ауди» с четырьмя здоровяками из спецназа стояла во дворе отделения. В багажнике машины лежали бронежилеты, щитки, светошумовые гранаты, альпинистское снаряжение.
Искомая хата располагалась в Текстильщиках. Дверь вылетела от удара кувалдой. Спецназовцы ворвались в квартиру и разложили огромного осетина на полу. На убийцу он по внешнему виду явно не походил.
На квартире обнаружили два Калашникова и ящик с гранатами.
— Кто Сахоевых расстрелял? — осведомился Аверин.
— Не знаю таких, — прохрипел осетин.
— Все ты знаешь. Лучше тебе признаться.
После получасовых уговоров осетин махнул рукой:
— Это не мое дело. У меня к Сахоевым претензий не было. Это Аслан и Гогия.
— Где живут?
— У подстилок своих. Телефоны знаю. Они шакалы. Мы с ними не в одной упряжке.
По телефонам установили адреса через Центральное адресное бюро. К утру знали, где живут две девушки — связь боевиков. Одна проживала в Химках. Другая — в Марьине.
В полдевятого Аверин с группой ОМСНа стоял перед дверью в шестнадцатиэтажном доме в Химках. Два удара кувалдой — дверь слетела с петель, и спецназовцы ворвались в квартиру. Послышался женский истошный визг и мужские матюги.
Аверин залетел в комнату. Голая, едва прикрытая простыней девушка съежилась на кровати. Обнаженный верзила лежал, уткнувшись лицом в ковер, и стонал. Аверин нагнулся, перевернул его. Физиономия — русская, на кавказца никак не походил.
— Ты кто?
— Сема, — жалобно произнес верзила.
— А что ты тут делаешь, Сема?
— К бабе пришел. А че, не положено?
Начался обыск. С антресолей извлекли автомат Калашникова.
— Рыбонька, это что за штука? — спросил Аверин хозяйку квартиры, которая успела накинуть на себя халат.
— Не знаю, — заскулила она.
— Это называется автомат. И за его хранение — два года тюрьмы.
— Не мое! Аслан оставил!
— А где он сам?
— Когда хочет — приходит. Позавчера видела!
— Ясно…
Аверин отзвонился в штаб:
— Нашли ствол. Клиента нет.
— В Перове обнаружили два трупа, — произнес следователь. — Один похож на убийцу.
Ну вот. Дела шли все круче и круче.
— Давай адрес, — Аверин раскрыл блокнот и вытащил ручку. — Я двигаю туда.
Действительно, в лесополосе в Перове лежали на земле два трупа. Молодые ребята, расстрелянные из пистолета. С привычным контрольным в затылок. Около них суетился эксперт.
Аверин нагнулся, посмотрел в свете фонаря на искаженные лица. Оскал смерти — сотни раз виденный, но от того не менее страшный. К смерти не привыкаешь с годами. Лишь убеждаешься в очередной раз, как страшен человеку человек. И как нужно ценить жизнь.
— Не они, — покачал головой Аверин.
Это оказались совершенно другие трупы. С какой-то другой разборки. Результат какого-то другого конфликта — смертельных обид, долгов, ненависти. Аверин прекрасно ощущал, что вокруг — океан ненависти, поверхность его вскипает и лопается кровавыми пузырями. И в этом океане тонут потерянные, изможденные, бесполезные, иссохшие от зла души.
— Грехи наши тяжкие, — вздохнул Аверин и направился к машине.
— Извлек пользу из информации? — спросил Ледокол, когда они встретились в скверике около метро «Таганская».
— По приватизаторам квартир?
— Да.
— Есть кое-какая.
Ледокол был одет совсем просто — джинсы, куртка, кроссовки. Похоже, на сей раз он назначил встречу не между раутами в посольстве.
— Вот тебе еще наводка. Есть такой чемпион-боец и знатный бригадир Артем Смолин. Ты не ошибешься, если потрясешь его по расстрелу на Кронштадтском бульваре. Расстреляны молодые братаны — Боба и Спортсмен. Вечером. Зашли в подъезд и получили по пуле.
— Смолин исполнитель?
— Да. Вдвоем с неким Питоном.
— Это из команды Росписного?
— Артем — помощник Росписи. — А доказательства?
— После того как всадили по восемь пуль в жертвы, оружие утопили в Большом Головинском пруду, прямо у водопада.
— Ты там что, за спиной стоял?
— Нет, не за спиной. Но знаю достаточно.
— Ледокол, ты меня все больше поражаешь.
— Не одного тебя… Я сам не могу разобраться в себе. Человек-загадка. Эх, самбист, сложись судьба по-иному, быть бы мне министром или секретарем обкома. Или шефом Абвера — способности есть, — он покосился на собеседника и усмехнулся. — Один хороший знакомый, профессор-психолог, прогнал меня по тестам, измерял коэффициент интеллекта. Зашкалило. Такие, как я, — штучные экземпляры.
— Не скажешь, что тебя в подворотне шпана резать собиралась.
— Давно это было, самбист. Очень давно.
— Такие бы таланты да на благое дело.
— А где оно сегодня, благое дело?.. Времена железные. Однажды, коснувшись креста на груди, понимаешь, что живешь не просто так. Бесится антихристово воинство, и надо принимать чью-то сторону.
— И из христианской добродетели идешь в братву?
— Именно, самбист. Получается, что у каждого свой крест. И каждый должен сделать что-то там, где его поставил Господь.
Аверин покосился на Ледокола — не издевается ли, не смеется. И к удивлению своему, понял, что тот говорит на полном серьезе. И верит в свои слова. В этот момент приоткрыл Леха Ледокол часть своей души. Аверин вдруг с ясностью понял, что однажды в жизни этого человека произошло нечто очень страшное.
— Ничем не хочешь порадовать старика? — спросил Ледокол.
— Хочу… — Аверин замялся. Он долго думал, следует ли передавать сведения своему источнику. И наконец решил, что хуже не будет. — Месяц назад Калач возникал в Тель-Авиве. Выходил на связь с вором в законе Гоги Колотым в Москве. Беседовали с час по телефону — что-то о цветных металлах. Через фирму «Траст-инвест» договорились о переправке как низкосортного лома партии меди на восемь миллионов долларов. И закидывали удочку о поставке российских вертолетов по демпинговым ценам.
— В Тель-Авиве, — Ледокол прищелкнул пальцами. — Израиль. Вот черт!
— Помог?
— Еще как… Ты никуда не срываешься в ближайшие дни?
— Нет.
— Будет тебе работенка. Хорошая работенка…
Сидя за рулем своего «Жигуля» и глядя в спину Ледокола, неторопливо бредущего по улице, Аверин думал, в какую же игру ввязался со своим источником. И каковы перспективы этого странного союза. Как ни странно, он, обладающий чутьем на зло, не ощущал в Ледоколе этого самого сконцентрированного черного сгустка зла, которое ощущается во многих его коллегах по «перу и топору». Странная тирада насчет промысла Господня поразила его какой-то искренностью, непонятной откровенностью. Аверин привык видеть странных людей. Но Ледокол занимал в этой шеренге одно из первых мест. Откуда такая информация? Какая цель ее передачи угрозыску? Ничего непонятно.
— А, видно будет, — произнес Аверин и тронул машину.
Двигатель, восставший благодаря Егорычу из пепла, продолжал работать вполне прилично.
Аверин посмотрел на часы — четверть одиннадцатого. Обернулся он быстро. Сегодня суббота. Первый выходной за последний месяц, когда можно предаться безделью и неге. Никуда не нужно мчаться, никаких допросов, рапортов, мероприятий, отчетов. День, предоставленный лично ему.
С момента убийства в «Савое» прошло пять дней, и дело обещало затянуться. Удалось установить еще несколько адресов, по которым могли появиться боевики. Два из них были на Украине и в Прибалтике. Ни хохлы, ни латыши пальцем не пошевелят, чтобы помочь угрозыску России. Скорее всего, наоборот, продадут бандитам информацию. Так что связываться с ними бесполезно. Российские же адреса оказались пустыми. На одном обнаружен курьер. Два других взяли под контроль, но пока никакого движения там не наблюдалось. Следователь заочно вынес обвинение и объявил фигурантов в розыск. Но сегодня всероссийский розыск — это уже не то, что раньше. Россия для беглых преступников ныне — благодатный край. Огромные возможности — были бы деньги. Можно купить чужой паспорт и жить по нему припеваючи на съемных хатах. Можно уехать воевать в ту же Осетию, и ни одна милиция тебя не найдет там. Можно отправиться в Чечню и вступить в тамошние вооруженные силы — Дудаев испытывает особую слабость к беглым душегубам. Можно просто купить билет и улететь в Америку или Европу, наняться во французский иностранный легион. А сколько находящихся в розыске живут под своей фамилией, доставляются для проверки в милицию и отпускаются, поскольку сотрудникам лень проверить их по учетам или просто хочется хапнуть легкие деньги. Всяко бывает. И иллюзий на то, что в ближайшее время расстрельщиков удастся обнаружить, Аверин не имел.
Дома Аверина ждала засада.
Как только он открыл дверь и ступил за порог, Пушинка бросилась на его ногу и вцепилась в нее зубами. Аверин поднял котенка, который набирал вес не по дням, а по часам и превращался в шикарную, пушистую полосатую кошку.
— Совсем вызверилась.
Он прижал Пушинку к щеке, и та замурлыкала.
— Зверь, — покачал он головой, взвесив на руке кошку. В Пушинке явно чувствовалась кровь сибиряка. Кстати, в Сибири котов именуют уважительно — зверь. Они этого достойны — огромные, спокойные, уверенные.
Аверин плюхнулся в кресло, положил Пушинку на колени, включил телевизор. Там пел Иосиф Кобзев.
— Ну, конечно, куда без него?
После очередной песни на сцену вышел Отари Квадраташвили и произнес речь о таланте великого русского певца и о том, что он вносит огромный вклад в благотворительную деятельность. Кто знал суть проблемы, прекрасно представлял, что Отари и Кобзев — старые и верные друзья. У профессиональных преступников — это относится ко всем странам — почему-то особая тяга к представителям артистической элиты, и особенно к певцам. Вспомнить Фрэнка Синатру — знаменитого американского певца, лучшего друга американских гангстеров, которого несколько десятилетий ФБР пыталось уличить в связях с оргпреступностью. Иосиф повторял его путь с той лишь разницей, что в его друзьях числились не только мафиози, но и представители высших эшелонов власти, в том числе и правоохранительных органов. Иосиф служил своеобразным мостиком между двумя этими мирами.
Кобзев был членом всех общественных советов — МВД, ГУВД Москвы, постоянно отирался в генеральских кабинетах и ходатайствовал о «невинно пострадавших», просил разобраться с какими-то делами и часто достигал успеха. Особенно его позиции укрепились с назначением нового начальника ГУВД Панкратьева, с которым он поддерживал достаточно теплые отношения. Неплохие отношения у генерала были и с самим Отари — начальник ГУВД и знаменитый гангстер вместе занимались спортом, вместе ездили на чемпионаты. Если разобраться, между полицейскими и ворами не всегда существует антагонизм, на некотором уровне они сосуществуют в одной плоскости очень уютно. Аверин воспринимал это философски, не уставая повторять: ничего, воры наводят контакты с генералами, а сажают-то их лейтенанты. В отличие от досужих представлений, дело, которое закрутилось, спустить на тормозах даже начальникам с большими звездами порой оказывается невозможно.
В «Новостях» рассуждали о коррупции. Продолжался скандал вокруг пресловутых одиннадцати чемоданов Руцкого, в которых якобы содержались доказательства взяточничества в высших эшелонах власти. Президентские структуры в долгу не остались, и появилась на свет антикоррупционная комиссия, в которую входили совершенно уникальные люди. Один из них, тянущий по весу куда больше центнера, прославился участием в качестве адвокат-прокурора по делу партии, где он доказывал преступность «организации, именующей себя КПСС». Доходили слухи, что еще во время работы в МВД этот человек был завербован КГБ на почве увлечения существами одного с ним пола. Говорят, еще в восьмидесятом году тогдашний министр внутренних дел Щелоков, узнав об этом, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54