С начальником ГУВД у него сложились неважные отношения, так что при первом случае от него избавились. 15 апреля Ледокол вызвал Аверина на срочную встречу. Встретились у метро «Парк культуры» и пошли неторопливо по улице.
— Хочешь отличиться? — спросил Ледокол.
— Не против.
— По одному адресу у метро «Таганская» расцвела малина грузинская. Хату снимает грузинский вор в законе Кэтмо. Его телохранитель Гоги Берадзе — участник расстрела во Владивостоке — выбили семью коммерсанта. Насколько я знаю, Гоги засветился, его могут опознать свидетели.
— Откуда ты все знаешь?
— Есть откуда… Сам Кэтмо — лидер «Белого орла».
— Грузинская террористическая организация?
— Да. Тебе чекисты именной маузер подарят, если ты его спрячешь за решетку.
— А на него что?
— Он наркоман. Целый дом полон анаши, опиума, оружия. Ну что, займешься?
— У тебя есть интерес здесь?
— Есть… Но это неважно.
— Будем решать…
На работе Аверин подготовил рапорт начальнику.
— Что за источник? — осведомился Ремизов.
— Один из случайных людей. Но я полностью доверяю ему.
— Отписываем МУРу бумагу. Ты держишь на контроле. Понаблюдайте.
— А потом?
— Взламывайте эту малину к чертовой матери и задерживайте и этого убийцу Гоги, и его шефа, — сказал Ремизов. Он был раздражен и угрюм. С утра ему начесали холку на совещании у заместителя министра. Пресса шумела о том, что заказные убийства по банкирам не раскрываются. И почему-то никто не шумел о том, что банкиры укрывают значимую для следствия информацию, размахивая, как щитом, указом, в котором регламентировалось понятие «коммерческая тайна».
С Савельевым Аверин организовал контроль над квартирой, где проживал Кэтмо.
— «Наружку» бы. И на двойку, — сказал Савельев.
— Да чего мудрить? Без этого дел полно, — отмахнулся Аверин. — Сориентируемся и завтра взломаем хату.
— ОМСН заказывать?
— Ну их к черту. Сами обойдемся…
Год назад Аверин по одному деликатному делу добрался до Грузии. Ему предстояло провести несколько встреч, при этом не афишируя, что он является представителем МВД России. Долетел туда на расшатанном, доживающем последние месяцы «Ту-154». Весь полет его волновало одно — как бы самолет не отбыл в мир иной, находясь в воздухе.
То, что он увидел в Тбилиси, некогда одном из любимейших его городов, потрясало воображение. За считанные месяцы после распада СССР Грузия превратилась в запущенную банановую державу, по уровню жизни больше напоминающую Республику Чад. Некогда уровень жизни там можно было считать эталонным. Получая практически бесплатно энергоносители и промышленную продукцию из центра, республика втридорога торговала продукцией сельского хозяйства, в основном фруктами, выкачивала из всего Союза деньги через курорты. В результате редкая семья обходилась без машины, одевались в Тбилиси не хуже парижских модниц. Проблемы с жильем, автотранспортом, дорогими вещами там никогда не стояли.
"Вы по деревьям лазили, когда у нас Шота Руставели был, вы вообще низкая нация» — это не раз еще в застойные времена Аверин слышал от многих в Грузии. Самих грузин он всегда уважал — народ этот в большинстве состоял из порядочных, добрых, гордых, талантливых людей, знающих толк в дружбе. Прекрасная литература, лирическое кино — кого все это не очаровывало? Но перестройка и социальные потрясения за считанные годы искорежили, вывернули психику людей, подняли из глубин сознания и выплеснули наружу самое худшее — злобу, подозрительность, агрессивность, пещерный национализм.
Пустившийся в свободное плавание корабль грузинской государственности быстро получил такие пробоины, что начал черпать бортами воду. Конфликты с абхазами и осетинами, политики оголтелого фашиствующего националистического толка или просто обыкновенные воры и бандиты, надевшие смокинги и галстуки, рост преступности — все это превратило республику в некое место на карте, где жизнь постепенно становилась невозможной. Закрывались предприятия, уничтожалась промышленность. Дорвавшиеся до власти удельные князьки быстренько распродавали остатки полезных ископаемых и национальных богатств. Вековые сосны уникального заповедника — Боржомского ущелья — были под шумок наполовину вырублены, лес продан Турции, деньги, как положено, испарились. С приходом относительной стабилизации министр путей сообщения втихаря загнал в Азербайджан все более-менее современные вагоны.
Аверин по делу съездил в поселок в десяти километрах от Тбилиси. То, что он увидел там, повергло его в шок. Простому человеку добраться туда практически невозможно — бензин стоил безумно дорого, автобусы не ходили, так что крестьяне были предоставлены сами себе, живя как бы в натуральном хозяйстве. О том, что творится в большом мире, они знали приблизительно, поскольку электричество давно выключилось и телевизоры, радио не функционировали, зато иногда из города наведывались шайки на бронетранспортерах, как продотряды, выметали все запасы продовольствия, до которых могли дотянуться. Пенсионеры получали по пять-шесть долларов в месяц, не многим больше зарабатывали рабочие и служащие. Люди начинали умирать от голода.
Из Грузии потекли беженцы. Оставшиеся без крова люди из Цхинвали и из Сухуми покидали земли предков, оглядываясь на сожженные, разрушенные артобстрелами дома. Куда податься? В родной стране их не ждали. Оставалась Россия. Тяготели они к Москве. Русские беженцы расселялись в медвежьих краях. Националы, поддерживаемые финансовой мощью своих общин, имевших, как правило, разветвленные коррупционные связи, обосновывались в столице. И многие из них начинали делать деньги. А самый лучший способ делать деньги — преступление.
Вместе с беженцами двинули в Россию из Грузии воры в законе. К 1994 году их проживало в Москве более пятидесяти. В основном они прибыли из исконно воровских грузинских городов — Кутаиси, Тбилиси. По рангу и влиянию немного ниже их стояли воры из Абхазии и Мингрелии.
Вообще в СССР больше всего воров в законе обитало именно в Грузии. Так получилось, что республика стала в какой-то мере рассадником этой заразы. В России к началу семидесятых годов авторитет воров в законе, их влияние резко упали, возрождение этого исконно российского института началось с Грузии. Этому способствовали некоторые национальные особенности взглядов — издавна абрек, разбойник пользовался там особенным уважением. Снискали уважение и законники. Эта стезя стала популярной, иметь среди знакомых вора в законе считалось за честь. Огромные деньги, которые скапливались в общаках и лично у воров, открывали им дороги к властным структурам, славившимся своей продажностью с дореволюционных времен. Коррупцию там не смог перебороть и даже железный Иосиф, хотя попытки были — после войны терпение его истощилось и он велел выселить в Сибирь без разбора большую часть чиновников. Воры в законе к середине семидесятых годов удачно вписались в систему власти в Грузии. Многие вопросы люди шли решать к ним, а не к официальным властям. Доходило до абсурда: в некоторых районах секретари райкомов — власть высшая и непререкаемая — вызывали на ковер и взгревали за состояние правопорядка в районе начальника милиции и вора в законе. Но то, что в СССР, стабильном государстве, выглядело скорее сбоями в общем порядке, шалостями, приобрело сатанинский размах в свободной Республике Грузия. Получили что хотели — абреков во власти, абреков на улицах. Бандиты, входящие в какие-то полуправительственные формирования, врывались в дома, вытряхивали сундуки и выворачивали карманы, выкидывали на улицах из машин хозяев, реквизировали транспорт на «дело свободы Грузии». Они казались куда страшнее иноземных завоевателей — от них никуда нельзя скрыться, это были свои захватчики. Недаром власть в республике делили вор в законе Джаба Иосселиани и бывший министр внутренних дел Шеварднадзе.
В России грузинские преступные группировки действовали достаточно жестко, эффективно. Круг их интересов традиционно был весьма обширен. Они зарекомендовали себя всеядными и делали деньги любыми способами, лишь бы шел доход и преумножалось состояние. Узкая специализация имелась лишь у немногих, например, у сванов, которые избрали полем своей деятельности похищение, заложников с целью выкупа.
В Москве среди опорных грузинских точек оказались такие гостиницы, как «Россия», «Москва», «Академическая», кафе «Гурия», «Локомотив», «У Пиросмани», ресторан «Иверия». Группировки контролировали коммерческие структуры, рынки, палатки, несколько банков — стандартный набор объектов обычных мафиозных сообществ.
Преступный мир никогда не признавал деления на национальности. С обострением межнациональных конфликтов в начале перестройки было принято решение большого сходняка считать национализм в воровской среде за гадское дело и карать вплоть до смерти. И все равно национальные различия ощущались. Среди грузинских воров в законе стали частыми внутренние разборки, связанные с разборками большими, — Грузии с Абхазией, с Южной Осетией.
В Москве грузинские воры приобрели некий странный статус. Тесно связанные с государственными структурами, с органами госбезопасности Грузии, они часто просто представляли интересы своего государства, встречаясь с высшими представителями российской государственной элиты. Такие переговоры больше походили на сговор между шайками. Аверин был убежден, что власть не имеет права идти на переговоры и на раздел сфер влияния с организованной преступностью. А если идет на это, автоматически переходит на их поле игры.
Тандем грузинских властей и воров четко прослеживался в истории с Кэтмо, являвшимся крупным преступным авторитетом и лидером боевой организации «Белый орел». Отличились эти головорезы, преимущественно из уголовников Абхазии, расстрелами заложников, вырезанием целых селений, тем, что топили корабли с людьми. Кстати, еще Гамсахурдиа в бытность свою руководителем Грузии продемонстрировал опыт привлечения уголовников для решения политических проблем. Во время войны в Южной Осетии он объявил амнистию тем, кто согласится воевать на стороне свободной Грузии. Выпущенных из тюрьмы уголовников зачисляли в отряды МВД Грузии. Так что после боевых действий нередко находили трупы людей, у которых к удостоверениям сотрудников МВД прилагались справки об освобождении из колоний. Погуляли они в Осетии хорошо, специализировались больше на стрельбе из-за угла и на карательных акциях против мирных жителей, привнеся ряд своих изобретений, которые пополнили всемирную энциклопедию пыток и казней — например, заваривали людей живьем в трубы. Или тоже живьем варили в котлах — это практиковалось большей частью на русских офицерах, правда, втихую, чтобы никто не узнал. Наши военные, прознав про это, таким «милиционерам» пощады не давали, били жестоко — как и положено обращаться с бешеными псами.
В общем, в Москве грузинские воры пользовались почетом и уважением. Чувствовали себя прекрасно, а главное, до недавнего времени безопасно. Но вот начались отстрелы. Да и Аверин с товарищами тоже решили подорвать это ощущение безопасности, показать его тщетность.
— Ну что? — спросил Аверин шепотом, стоя на лестничной площадке в стороне от двери съемной бандитской хаты.
— Надо входить, — Савельев погладил железную дверь, которую с ходу не взломаешь.
— Предлог?
— А, чего гадать, — Савельев встал перед дверью и нажал на кнопку звонка.
Оперативники прижались к стене, готовясь к броску.
— Кто? — послышался голос.
— Мне Гоги.
— А это кто?
— Григорий я.
— Не знаю такого.
— Да открой, перекинуться словечком надо. Ты что, боишься, да?
Эти слова оказали волшебное действие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Хочешь отличиться? — спросил Ледокол.
— Не против.
— По одному адресу у метро «Таганская» расцвела малина грузинская. Хату снимает грузинский вор в законе Кэтмо. Его телохранитель Гоги Берадзе — участник расстрела во Владивостоке — выбили семью коммерсанта. Насколько я знаю, Гоги засветился, его могут опознать свидетели.
— Откуда ты все знаешь?
— Есть откуда… Сам Кэтмо — лидер «Белого орла».
— Грузинская террористическая организация?
— Да. Тебе чекисты именной маузер подарят, если ты его спрячешь за решетку.
— А на него что?
— Он наркоман. Целый дом полон анаши, опиума, оружия. Ну что, займешься?
— У тебя есть интерес здесь?
— Есть… Но это неважно.
— Будем решать…
На работе Аверин подготовил рапорт начальнику.
— Что за источник? — осведомился Ремизов.
— Один из случайных людей. Но я полностью доверяю ему.
— Отписываем МУРу бумагу. Ты держишь на контроле. Понаблюдайте.
— А потом?
— Взламывайте эту малину к чертовой матери и задерживайте и этого убийцу Гоги, и его шефа, — сказал Ремизов. Он был раздражен и угрюм. С утра ему начесали холку на совещании у заместителя министра. Пресса шумела о том, что заказные убийства по банкирам не раскрываются. И почему-то никто не шумел о том, что банкиры укрывают значимую для следствия информацию, размахивая, как щитом, указом, в котором регламентировалось понятие «коммерческая тайна».
С Савельевым Аверин организовал контроль над квартирой, где проживал Кэтмо.
— «Наружку» бы. И на двойку, — сказал Савельев.
— Да чего мудрить? Без этого дел полно, — отмахнулся Аверин. — Сориентируемся и завтра взломаем хату.
— ОМСН заказывать?
— Ну их к черту. Сами обойдемся…
Год назад Аверин по одному деликатному делу добрался до Грузии. Ему предстояло провести несколько встреч, при этом не афишируя, что он является представителем МВД России. Долетел туда на расшатанном, доживающем последние месяцы «Ту-154». Весь полет его волновало одно — как бы самолет не отбыл в мир иной, находясь в воздухе.
То, что он увидел в Тбилиси, некогда одном из любимейших его городов, потрясало воображение. За считанные месяцы после распада СССР Грузия превратилась в запущенную банановую державу, по уровню жизни больше напоминающую Республику Чад. Некогда уровень жизни там можно было считать эталонным. Получая практически бесплатно энергоносители и промышленную продукцию из центра, республика втридорога торговала продукцией сельского хозяйства, в основном фруктами, выкачивала из всего Союза деньги через курорты. В результате редкая семья обходилась без машины, одевались в Тбилиси не хуже парижских модниц. Проблемы с жильем, автотранспортом, дорогими вещами там никогда не стояли.
"Вы по деревьям лазили, когда у нас Шота Руставели был, вы вообще низкая нация» — это не раз еще в застойные времена Аверин слышал от многих в Грузии. Самих грузин он всегда уважал — народ этот в большинстве состоял из порядочных, добрых, гордых, талантливых людей, знающих толк в дружбе. Прекрасная литература, лирическое кино — кого все это не очаровывало? Но перестройка и социальные потрясения за считанные годы искорежили, вывернули психику людей, подняли из глубин сознания и выплеснули наружу самое худшее — злобу, подозрительность, агрессивность, пещерный национализм.
Пустившийся в свободное плавание корабль грузинской государственности быстро получил такие пробоины, что начал черпать бортами воду. Конфликты с абхазами и осетинами, политики оголтелого фашиствующего националистического толка или просто обыкновенные воры и бандиты, надевшие смокинги и галстуки, рост преступности — все это превратило республику в некое место на карте, где жизнь постепенно становилась невозможной. Закрывались предприятия, уничтожалась промышленность. Дорвавшиеся до власти удельные князьки быстренько распродавали остатки полезных ископаемых и национальных богатств. Вековые сосны уникального заповедника — Боржомского ущелья — были под шумок наполовину вырублены, лес продан Турции, деньги, как положено, испарились. С приходом относительной стабилизации министр путей сообщения втихаря загнал в Азербайджан все более-менее современные вагоны.
Аверин по делу съездил в поселок в десяти километрах от Тбилиси. То, что он увидел там, повергло его в шок. Простому человеку добраться туда практически невозможно — бензин стоил безумно дорого, автобусы не ходили, так что крестьяне были предоставлены сами себе, живя как бы в натуральном хозяйстве. О том, что творится в большом мире, они знали приблизительно, поскольку электричество давно выключилось и телевизоры, радио не функционировали, зато иногда из города наведывались шайки на бронетранспортерах, как продотряды, выметали все запасы продовольствия, до которых могли дотянуться. Пенсионеры получали по пять-шесть долларов в месяц, не многим больше зарабатывали рабочие и служащие. Люди начинали умирать от голода.
Из Грузии потекли беженцы. Оставшиеся без крова люди из Цхинвали и из Сухуми покидали земли предков, оглядываясь на сожженные, разрушенные артобстрелами дома. Куда податься? В родной стране их не ждали. Оставалась Россия. Тяготели они к Москве. Русские беженцы расселялись в медвежьих краях. Националы, поддерживаемые финансовой мощью своих общин, имевших, как правило, разветвленные коррупционные связи, обосновывались в столице. И многие из них начинали делать деньги. А самый лучший способ делать деньги — преступление.
Вместе с беженцами двинули в Россию из Грузии воры в законе. К 1994 году их проживало в Москве более пятидесяти. В основном они прибыли из исконно воровских грузинских городов — Кутаиси, Тбилиси. По рангу и влиянию немного ниже их стояли воры из Абхазии и Мингрелии.
Вообще в СССР больше всего воров в законе обитало именно в Грузии. Так получилось, что республика стала в какой-то мере рассадником этой заразы. В России к началу семидесятых годов авторитет воров в законе, их влияние резко упали, возрождение этого исконно российского института началось с Грузии. Этому способствовали некоторые национальные особенности взглядов — издавна абрек, разбойник пользовался там особенным уважением. Снискали уважение и законники. Эта стезя стала популярной, иметь среди знакомых вора в законе считалось за честь. Огромные деньги, которые скапливались в общаках и лично у воров, открывали им дороги к властным структурам, славившимся своей продажностью с дореволюционных времен. Коррупцию там не смог перебороть и даже железный Иосиф, хотя попытки были — после войны терпение его истощилось и он велел выселить в Сибирь без разбора большую часть чиновников. Воры в законе к середине семидесятых годов удачно вписались в систему власти в Грузии. Многие вопросы люди шли решать к ним, а не к официальным властям. Доходило до абсурда: в некоторых районах секретари райкомов — власть высшая и непререкаемая — вызывали на ковер и взгревали за состояние правопорядка в районе начальника милиции и вора в законе. Но то, что в СССР, стабильном государстве, выглядело скорее сбоями в общем порядке, шалостями, приобрело сатанинский размах в свободной Республике Грузия. Получили что хотели — абреков во власти, абреков на улицах. Бандиты, входящие в какие-то полуправительственные формирования, врывались в дома, вытряхивали сундуки и выворачивали карманы, выкидывали на улицах из машин хозяев, реквизировали транспорт на «дело свободы Грузии». Они казались куда страшнее иноземных завоевателей — от них никуда нельзя скрыться, это были свои захватчики. Недаром власть в республике делили вор в законе Джаба Иосселиани и бывший министр внутренних дел Шеварднадзе.
В России грузинские преступные группировки действовали достаточно жестко, эффективно. Круг их интересов традиционно был весьма обширен. Они зарекомендовали себя всеядными и делали деньги любыми способами, лишь бы шел доход и преумножалось состояние. Узкая специализация имелась лишь у немногих, например, у сванов, которые избрали полем своей деятельности похищение, заложников с целью выкупа.
В Москве среди опорных грузинских точек оказались такие гостиницы, как «Россия», «Москва», «Академическая», кафе «Гурия», «Локомотив», «У Пиросмани», ресторан «Иверия». Группировки контролировали коммерческие структуры, рынки, палатки, несколько банков — стандартный набор объектов обычных мафиозных сообществ.
Преступный мир никогда не признавал деления на национальности. С обострением межнациональных конфликтов в начале перестройки было принято решение большого сходняка считать национализм в воровской среде за гадское дело и карать вплоть до смерти. И все равно национальные различия ощущались. Среди грузинских воров в законе стали частыми внутренние разборки, связанные с разборками большими, — Грузии с Абхазией, с Южной Осетией.
В Москве грузинские воры приобрели некий странный статус. Тесно связанные с государственными структурами, с органами госбезопасности Грузии, они часто просто представляли интересы своего государства, встречаясь с высшими представителями российской государственной элиты. Такие переговоры больше походили на сговор между шайками. Аверин был убежден, что власть не имеет права идти на переговоры и на раздел сфер влияния с организованной преступностью. А если идет на это, автоматически переходит на их поле игры.
Тандем грузинских властей и воров четко прослеживался в истории с Кэтмо, являвшимся крупным преступным авторитетом и лидером боевой организации «Белый орел». Отличились эти головорезы, преимущественно из уголовников Абхазии, расстрелами заложников, вырезанием целых селений, тем, что топили корабли с людьми. Кстати, еще Гамсахурдиа в бытность свою руководителем Грузии продемонстрировал опыт привлечения уголовников для решения политических проблем. Во время войны в Южной Осетии он объявил амнистию тем, кто согласится воевать на стороне свободной Грузии. Выпущенных из тюрьмы уголовников зачисляли в отряды МВД Грузии. Так что после боевых действий нередко находили трупы людей, у которых к удостоверениям сотрудников МВД прилагались справки об освобождении из колоний. Погуляли они в Осетии хорошо, специализировались больше на стрельбе из-за угла и на карательных акциях против мирных жителей, привнеся ряд своих изобретений, которые пополнили всемирную энциклопедию пыток и казней — например, заваривали людей живьем в трубы. Или тоже живьем варили в котлах — это практиковалось большей частью на русских офицерах, правда, втихую, чтобы никто не узнал. Наши военные, прознав про это, таким «милиционерам» пощады не давали, били жестоко — как и положено обращаться с бешеными псами.
В общем, в Москве грузинские воры пользовались почетом и уважением. Чувствовали себя прекрасно, а главное, до недавнего времени безопасно. Но вот начались отстрелы. Да и Аверин с товарищами тоже решили подорвать это ощущение безопасности, показать его тщетность.
— Ну что? — спросил Аверин шепотом, стоя на лестничной площадке в стороне от двери съемной бандитской хаты.
— Надо входить, — Савельев погладил железную дверь, которую с ходу не взломаешь.
— Предлог?
— А, чего гадать, — Савельев встал перед дверью и нажал на кнопку звонка.
Оперативники прижались к стене, готовясь к броску.
— Кто? — послышался голос.
— Мне Гоги.
— А это кто?
— Григорий я.
— Не знаю такого.
— Да открой, перекинуться словечком надо. Ты что, боишься, да?
Эти слова оказали волшебное действие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54