Не знаю, правда, как здесь, а в России этот промысел сейчас в ходу. И охрана эта не может быть слишком серьезной - человек пять-шесть, вряд ли больше. И рассредоточена она почти на полкилометра: от крайнего "тигра" до штабного блиндажа. И если все это так, то на первом этапе наша задача: незаметно отключить двоих, переодеться в их камуфляж, а уже потом, под видом своих, разоружить и запереть в штабном блиндаже и остальную охрану, обрезав им все средства связи. А там можно будет переходить и ко второму этапу.
Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти сразу сказал:
- Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке.
Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме "тигра", второго с фланга, в свободной позе расположился боец "Эста". Лежал он на спине, закинув руки за голову, нога на ногу, "калаш" рядом. Его поза показалась мне странной. И только потом я сообразил, что это как раз тот "тигр", на котором Артист вывез "языка". Его все-таки сумели вернуть на позицию, и разогретая от бешеного напряжения двигателя броня еще хранила тепло.
- Во дает! - сказал Муха. - Часовой! Часовой должен прежде всего охранять себя. Потом - вверенный ему объект. А этот валуй кого охраняет? Или решил, что не от кого? Опасное заблуждение!
Но меня интересовало другое.
Один. А где остальные? Больше никого не было видно. Я осмотрел всю позицию и передал бинокль Мухе. Но и Муха никого не увидел. Он даже расстроился:
- Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас, получается, будет только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет. Идет, голуба, идет!
К "тигру" неторопливо приблизился второй спецназовец, забрался на танк, пристроился рядом с первым. Мы еще немного выждали. Больше никого не было.
- Пора, - кивнул я.
Муха наскреб подмерзшей грязи, растопил ее в ладонях, умылся ею, скользнул в кустарник и исчез в темноте. Я тоже прошелся по физиономии грязью и взял левее.
И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни воздуха, ни земли. Я сам был воздухом, землей, пространством и временем. Я словно лежал на месте, а все наплывало на меня: обступали холмы, изрытые траншеями, надвигались сверху осветительные фонари, вырастали темные туши "тигров". Иногда я оказывался на пути зарослей ивняка или орешника и тогда просто отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению, пропускал их мимо себя. Муху я не видел и не мог видеть, но точно знал, где он в какую секунду. И он знал, где в любую секунду я.
Вот и левая гусеница "тигра" приблизила траки вплотную к моему лицу.
Вот сверху донеслась мягкая эстонская речь с ее протяжными гласными и дифтонгами.
И вдруг все движение прекратилось. Это означало: начали.
И мы начали.
Я сбросил ближнего ко мне спецназовца с брони, подхватил его автомат и сунул ствол в его раскрытый от неожиданности рот.
- Спокойно, - негромко сказал я. - Все в порядке, ты у друзей.
Не знаю, что в это время происходило с правой стороны танка, но через десяток секунд раздалось натужное пыхтение, Муха приволок на мою сторону своего клиента, потом сходил за его "калашом". Вернувшись, объяснил:
- Больно уж здоров. Пришлось отключить.
По мысли создателей спецподразделения "Эст", оно должно было выполнять антитеррористические и полицейские функции, поэтому в штатное снаряжение каждого бойца входила пара австрийских наручников. Что было для нас очень кстати. Мы сковали браслетками руки наших пленников и посадили рядом, прислонив спинами к гусеничным каткам. Клиент Мухи уже пришел в себя, только все время вертел головой, будто шею ему сдавливал слишком тугой галстук. А мой все отплевывался, хотя ствол "калаша", который он некоторое время держал во рту, был чистый. Ну разве что в смазке. А если в смазке, сам виноват, личное оружие после чистки и смазки нужно протирать досуха. Вот теперь и отплевывайся.
- Где остальные? - спросил я моего клиента, рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и что-то произнес по-эстонски.
- Говори по-русски, - попросил я.
- Не понимаешь по-эстонски?
- Не понимаю.
- Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно сказал:
- Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не обязаны знать эстонский. А будешь в...ться, схлопочешь. Имя?
- Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения "Эст", - отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не предусмотренным Женевской конвенцией.
- Хватит, хватит, - остановил его Муха. - Никогда не говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе, Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты понял?
- Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже, - поспешно ответил Валдис.
- Сколько их там?
- Четыре человека.
- Сколько всего в охране?
- Они и мы. Больше нет.
- Что они делают в блиндаже?
- Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда пришел.
- Что они там делают, Петер? - спросил Муха у второго.
- Играют в карты. В покер.
- А ты почему не играешь?
- Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
- Во сколько смена? - спросил я.
- В шесть утра. В шесть ноль-ноль, - отрапортовал Валдис.
Я взглянул на свою "Сейку". Два ночи. Нормально.
- Поднимайтесь, - приказал я. Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на полголовы выше.
- Опять моего размера нет! - снова расстроился Муха.
- А что ты хотел? Эстонцы - самая высокая нация в мире. Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! - приказал я Валдису.
- Я не могу голый, - запротестовал он. -Я могу простудиться!
- Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего человека не жалко. Быстро! - приказал я.
Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он был от Хуго Босса, а потому, что его выбрала и купила мне Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения "Эст". Не поймет.
Все-таки в "Эсте" кое-чему учили неплохо. Через две минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто был в моей одежде, а я в его камуфляже. И даже ботинки подошли по размеру.
- А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж. Без фокусов, предупредил я. - Убивать мы вас не будем, но колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда подойдем, постучите и попросите отпереть.
- Они не запирают, - сказал Петер. - От кого?
- Тем лучше. Тогда просто войдете.
- А потом будет что?
- Потом будет ничего. Останетесь играть в карты. До конца смены. Все ясно? Двинулись!
Я прошел вперед - на случай, если еще кто-нибудь из охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод. Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать нам возможность смыться.
Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером "эсты" не сразу поняли, кто мы такие и что нам нужно. А когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к сопротивлению.
Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей войны. И воевали мы в Чечне не с солдатами. В чечне мы воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть.
Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково - как бойцы спецподразделения "Эст". Только Муха был толще: он натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы заперли блиндаж снаружи на все засовы, свалили их "калаши" у стены, потом умылись из лужи и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть часовые, сдав разводящему свои посты, - не слишком медленно и не слишком быстро: "калаши" на плече, небрежно сдвинутые на затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
Сошло.
Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было учитывать и то, что весь командный состав "Эста" вздрючен разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу, в общем-то, постороннему и не слишком серьезному - к кино. А кино - это развлечение.
И все-таки.
Главное в таких ситуациях - расслабиться. Тоже как бы раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы. Не всегда это получается. Но на этот раз у нас получилось.
Два бойца "Эста", курившие у ворот КПП, очень удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы наших "калашей", и никак не могли понять, чего хотят от них эти солдаты, такие по виду свои. Ну это дело мы им быстренько объяснили. Четверых "эстовцев", несущих ночную вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику караула, велели проводить нас на гаупвахту.
По его приказу часовой отпер дверь "губы", а больше нам ничего и не требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили двери камер.
Но в этом гарнизоне "губа" была необычная. Камеры отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего на "губе" было четыре камеры. Две из них пустовали, а две другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно подкравшись, была прямо-таки умилительной.
На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в котором он ходил за "языком", сушилось на батарее. Обняв руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки ему рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с короткими голенищами стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в них сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это было в феврале сорок четвертого, "нах вестей".
Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту ее содержание.
Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше всего напоминала "губу". Скорее, номер в приличной гостинице: мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57