Мой главный менеджер. По кадрам и по всему. Сука страшная. Но дело знает. Переговоры ведет - я тащусь. Доктор социологии, между прочим. И знает шесть языков. Шесть! Зачем oднoмv человеку знать столько языков? Не понимаю.
Роза Марковна оказалась грузной седой еврейкой в бесформенной черной хламиде до пят. В молодости она была, вероятно, красавицей. Остатки былой красоты и сейчас сохранились на ее высокомерном патрицианском лице. Выражение "сука страшная" подходило к ней как нельзя лучше, потому что она была лишена главного, что делает женщину женщиной, - сентиментальности.
При ее появлении Томас встал, как и полагается воспитанному человеку при появлении дамы, и слегка поклонился. Сочтя свои светские обязанности на этом исполненными, он опустился в кресло, с любопытством ожидая, что будет дальше.
- Томас Ребане, - представил его Краб. - Мой старый друг.
Роза Марковна внимательно посмотрела на Томаса. Очень внимательно. Гораздо внимательней, чем того требовали обстоятельства. Томас даже почувствовал себя неуютно под ее взглядом.
- Мечтает о политической карьере, - продолжал Краб. - Как, по-вашему, есть у него шансы?
Она без приглашения подошла к бару, плеснула в бокал джина "Бефитер". Водрузив толстый зад на край журнального стола, сделала глоток, закурила коричневую сигарету "More" и только после этого, как бы приведя себя в рабочее состояние, кивнула Томасу:
- Встаньте, молодой человек. Повернитесь. Пройдите до окна и обратно. Еще раз - медленней. Спасибо, - сказала она, когда Томас исполнил ее приказы. - А теперь скажите что-нибудь.
- Что? - спросил Томас.
- Да любую глупость, потому что ничего умного вы не сможете сказать при всем желании. Томас разозлился.
- Мадам, - галантно обратился он к этой старой суке. - Вам, вероятно, кажется, что у меня не много принципов. Но теми, что есть, я дорожу. И потому я не могу ответить вам так, как вы того заслуживаете.
Роза Марковна усмехнулась.
- Неплохо, - оценила она. - Еще что-нибудь. Можно не обо мне.
- О политике, - подсказал Краб. - Запузырь что-нибудь забойное.
- Стас Анвельт! - неодобрительно произнесла Роза Марковна.
- Извиняюсь, - спохватился Краб. - Я имел в виду: пусть скажет что-нибудь о политике.
- О политике? - переспросил Томас. - Ноу проблем. Господа депутаты! Я убежден и хочу убедить в этом всех вас, что любые намерения правительства сделать что-либо для блага народа должны пресекаться в самом зародыше и Даже рассматриваться как государственное преступление. Ибо все, что правительство делает для блага народа, оборачивается бедами для народа. И чем энергичней действия правительства, тем больше они приносят бедствий. Таков опыт нашей новейшей истории, таков опыт наших прибалтийских соседей, таков опыт России. Правительство национального бездействия - вот каким я вижу наш высший орган исполнительной власти.
Роза Марковна засмеялась:
- Очень неплохо. Даже не ожидала. А по психофизике - классический эстонский тип: судак снулый. Оказывается, если ему задницу подскипидарить, можно что-то и выжать. Но нельзя же скипидарить все время.
- Почему нельзя? - возразил Краб. - Все можно, если нужно.
- Нет, Анвельт. Для политического деятеля главное - воля к власти. А у вашего друга воля только выпить и затащить в постель какую-нибудь шлюху. Я могу, конечно, с ним поработать, но результата не гарантирую.
- Поработайте, - кивнул Краб. - Считайте, что это моя личная просьба.
- Цель?
- Парламент.
- Серьезное дело, - заметила Роза Марковна и обратилась к Томасу: Судимости? Отсидки? Только не врите.
- Была одна, - ответил за Томаса Краб. - По сто сорок седьмой, полгода.
Роза Марковна допила джин и безнадежно махнула рукой.
- С этого надо было начинать! Парламент! Какой парламент? Со статьей о мошенничестве? Он проиграет выборы последнему дебилу!
- Можно представить это как преследование КГБ, - предложил Краб. - За все эти дела: права человека и все такое.
- Пустой номер. Диссидентам давали семидесятую. И они все друг друга знают. В России это могло бы пройти, у нас - нет. Так что политическая карьера вашего друга закончилась, не начавшись. Но он, как мне кажется, не очень этим расстроен. Не так ли, Томас?
- А с чего мне расстраиваться? - ответил Томас. - Расстраиваются, когда что-то теряют. А у меня и не было ничего. Так что ничего я и не потерял, заключил он и махнул еще "Джонни Уокера", проявив тем самым верно подмеченную Розой Марковной волю к этому делу.
- Да и правильно, - одобрил Краб. - Ну их в баню с их парламентом. Только штаны просиживать. Мы тебе другое дело найдем. К чему бы нам его приспособить, Роза Марковна?
- Право, не знаю.
- Не знаете? - удивился Краб. - Да вы только на него посмотрите! Красивый эстонский парень! Национальный кадр! И для такого кадра у нас не найдется дела?
- Во-первых, давно уже не парень, - ответила Роза Марковна. - Насчет красивый - тоже большой вопрос. Я бы сказала так: импозантный эстонский мужчина. Не первой свежести, но еще ничего. Собственно, в этом качестве мы и можем его использовать. Через месяц приезжает эта старая выдра из Гамбурга. Томас, пожалуй, сможет произвести на нее впечатление. Это облегчит наши переговоры.
- Класс! - восхитился Краб. - Что для этого надо?
Роза Марковна критически оглядела Томаса:
- Не так уж и много. Приодеть. Прическу у хорошего мастера. Немного загара в солярии. И поработать над имиджем. Я бы сделала его художником-абстракционистом. Просвещенные западные дамы любят искусство. Во всяком случае, делают вид, что любят.
- Я - художник? - поразился Томас. - Да я зайца нарисовать не смогу! Уши смогу, а остальное - нет.
- Ты не расслышал, - объяснил Краб. - Тебе сказано: художником-абстракционистом. Неужели не сможешь наляпать такой вот херни? кивнул он на картины в простенках.
- Стас Анвельт, это же Кандинский, - укоризненно заметила Роза Марковна. Краб отмахнулся:
- Это вы знаете, что Кандинский. И я знаю, потому как платил. А кто не знает, тому это просто мазня. Вот и наляпаешь такой же мазни.
- Лучше пойти в Академию художеств и купить у студентов их работы, посоветовала Роза Марковна. - Не думаю, что они будут заламывать цены.
- Тоже верно, - одобрил Краб.
- И я, значит, должен буду охмурить эту даму из Гамбурга, чтобы облегчить вам переговоры? - уточнил Томас.
- Вник, - подтвердил Краб.
Моральные принципы, которыми в своей жизни руководствовался Томас, были достаточно эластичными и легко трансформировались под влиянием обстоятельств. Поэтому предложение Краба не вызвало в его душе протеста. Но он почувствовал, что если сейчас ответит согласием, то невозвратимо уронит себя в глазах не только этой старой падлы, но и самого Краба. Поэтому он ответил холодно и с достоинством:
- Ты предлагаешь мне то, что я умею делать и без твоих советов.
- Другие бабки, - заметил Краб.
- Не имеет значения. Это не дело. Это удовольствие. Или необходимость. А я пришел к тебе за советом о деле.
- Значит, нет? - спросил Краб.
- Нет, - подтвердил Томас.
- Роза Марковна, спасибо. Извиняйте, что побеспокоил зазря.
- "Извиняйте зазря", - брезгливо повторила Роза Марковна. - Вы бы еще добавили "бляха-муха".
- Прошу извинить, - поспешно поправился Краб и даже сделал такое движение, будто собирался привстать с дивана. - Благодарю вас за консультацию. Не смею более задерживать.
- Так-то лучше, - кивнула Роза Марковна, сползла со стола и направилась к выходу. С полдороги обернулась и вновь, как при знакомстве, как-то особенно внимательно посмотрела на Томаса.
- А вы мне понравились, молодой человек. И даже не совсем понимаю чем. Если смогу быть вам полезна - не стесняйтесь. Скажите, Альфонс Ребане знакомо вам это имя?
- Альфонс Ребане? - переспросил Томас. - Нет.
- Может быть, это ваш дядя, дед или какой-нибудь родственник?
- Нет, - повторил Томас. - Никогда о нем не слышал. А кто он такой?
- Вы не знаете?
- Нет.
- Тогда и не нужно вам этого знать, - сказала Роза Марковна и вышла.
- Знаешь, сколько я ей плачу? - спросил Краб. - По четыре штуки баксов в месяц. Я ее переманил из Академии наук, когда там все накрылось. Ее блатовали в одну очень серьезную фирму, предлагали три штуки. Но я перебил. И она стоит этих бабок. Надо же, понравился ты ей. Ей мало кто нравится. Даже со мной разговаривает через губу. Ладно. Чего же тебе, блин, присоветовать? Ничего даже в башку не приходит.
- Да ничего и не надо, - легко отмахнулся Томас. - Не приходит значит, не приходит. Давай дернем еще по одной, да я пойду, не буду отвлекать тебя от бизнеса.
- Погоди нарезаться, это успеется, - остановил его Краб. - Нет, Фитиль, не могу я тебя так отпустить. Ты пришел ко мне за советом, оказал уважение. И как ты меня отмазал от сто сорок седьмой, это я тоже помню. Ладно, дам тебе наколку. На серьезный бизнес. На очень серьезный. Сделай вот что. Поезжай в Россию и купи там двухкомнатную квартиру. Где-нибудь в Рязани, в Туле, под Питером. Все равно где. Только не в Питере и не в Москве, там дорого. Хату купи самую дешевую. Потом дашь объявление в наших газетах, в русских: "Меняю двухкомнатную в России на двухкомнатную в Таллине". Вник?
- Не совсем, - признался Томас.
- Считать не умеешь. Двухкомнатная в Рязани или где там обойдется тебе штук в пятнадцать гринов. А на сколько потянет двухкомнатная в Таллине? На полтинник!
- Да кто же пойдет на такой обмен? - удивился Томас.
- Найдутся.
- Потребуют доплату.
- Не потребуют. Еще и спасибо скажут. Не въезжаешь? Совсем ты, Фитиль, плохой. Ты газеты-то хоть читаешь? Телик смотришь?
- Ну иногда.
- Не то смотришь, - заявил Краб. - Заседания рийгикогу надо смотреть, а не голых баб. Скоро будут приняты законы о гражданстве и языке. В самых крайних вариантах. Понимаешь, о чем я?
- Не будут, - уверенно возразил Томас. - Наши рвутся в Совет Европы, а с такими законами Эстонию и близко к нему не подпустят.
- Рассуждаешь правильно, но по-мудацки. Как демократ. А политику у нас сейчас делают не демократы. Они только называют себя демократами. Сколько всего населения в Эстонии? Чуть больше миллиона. Так? А сколько из этого миллиона русскоязычных? Почти четыреста тысяч. Четыреста тысяч, Фитиль, вникни! И десять тысяч российских военных пенсионеров. Что такое десять тысяч российских военных пенсионеров? Это пятая колонна, Фитиль, если ты понимаешь, о чем я говорю.
Томас возмутился. Ему, Томасу, этот лапоть объясняет, что такое пятая колонна. Ему, Томасу, он читает лекцию, как профессор тупому студенту. И говорит настолько явно с чужих слов, что похож на балаганную марионетку. Господи милосердный, да за что же Ты подвергаешь меня такому унижению?
- Десять тысяч отставных капитанов, майоров и полковников - это, Фитиль, бомба, - самодовольно продолжал Краб и сигарой изобразил в воздухе бомбу, которая получилась похожей на брюкву. - В любой момент они могут превратиться в армию. Хорошо обученную и умеющую, блин, воевать. А оружия им Россия подбросит, за этим дело не станет. И от независимости Эстонии останется что? Правильно. Нужна нам эта головная боль? Потому и будут приняты такие законы, о каких я тебе сказал. С Советом Европы мы потом разберемся. А сейчас нужно выдавить из Эстонии максимальное число русских. И они побегут. Все, больше я тебе ничего не скажу. Остальное сам поймешь. Для кого-то это политика, а для кого-то - большой бизнес. Для очень серьезных людей, Фитиль. Ты можешь втихаря примазаться к этому бизнесу. Но о том, что я тебе сказал, не болтай. Вмиг шею свернут. А теперь давай вмажем и поехали ужинать. Гулять так гулять. За этими делами никакой жизни не видишь. Иногда я даже спрашиваю себя: а на кой хер мне все это надо? Но бизнес, Фитиль, это как ехать на велосипеде. Пока крутишь педали, едешь. Чуть перестал все, жопой в луже.
Томас понимал, чем вызвано предложение Краба вместе поужинать. Тот считал, что облагодетельствовал старого приятеля ценным советом, и оттого чувствовал к Томасу искреннюю доброжелательность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57