Он воевал не за фашистов. Нет! Он воевал не против коммунистов! Срать ему было на тех и других! Он воевал за свое добро! За свою собственность! Он не верил, что советская власть в Эстонии навсегда. И ведь оказался прав, старый козел! Но немножечко ошибся в сроках. Всего на каких-то шестьдесят лет.
- Он не был старым козлом, - поправил Мюйр. - В тридцать девятом году ему был тридцать один год. На два года меньше, чем сейчас вам.
- Да? В самом деле. Тогда понятно, почему он ошибся. Молодости свойственно торопить будущее. Но все равно я начинаю его уважать.
Томас вновь занырнул в историю и тут же вынырнул как ошпаренный.
- Вы только посмотрите! - завопил он, размахивая одной из купчих. - Это же Вяйке-Ыйсмяэ!
- Совершенно верно, -кивнул Мюйр. -Таллинские "Черемушки". Они построены на вашей земле.
- Нет, они построены при советской власти, - со вздохом напомнил Томас. - Как телецентр, как санатории на побережье. И как все остальное. В том числе и дом президента.
- Но земля принадлежит вам. Вы вправе потребовать выкупить ее. Или назначить арендную плату.
Томас бережно собрал купчие, перевязал их шпагатом, свернул опись и аккуратно уложил в кейс.
- Это бесценные бумаги, господин Мюйр. Отнесите их в исторический музей, - посоветовал он. - Их место там, в Большой Гильдии. Под стеклом на стендах.
- Да, до недавнего времени эти бумаги имели только историческую ценность, - подтвердил Мюйр. - Но после того как был принят закон о реституции, они обрели вполне реальную цену. Сейчас они стоят от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Но не исключено, что и сто. Это зависит от конъюнктуры. Вас это по-прежнему не колышет?
Внук национального героя Эстонии взъерошил волосы, поскреб в затылке и впал в ступор. Благоприобретенная осторожность боролась в нем с верой в удачу, в счастливую свою звезду. Но звезда была слишком яркой, а удача слишком большой. Так не бывает. Или бывает? Или не бывает? Или все же бывает?
Рита Лоо была права: его не обували, его уже давно обули. Но гораздо раньше, чем он согласился встретиться е Матти Мюйром. Он думал, что у него есть выбор. А я почему-то был уверен, что никакого выбора у него нет.
Старый паук, он же король пик и он же отставной генерал-майор КГБ господин Матти Мюйр сидел в слишком глубоком для него кресле, положив на кожаные подлокотники маленькие сухие руки, наигрывал пальцами на коже какой-то одному ему слышный марш и с интересом наблюдал, как вяло дергается в его паутине муха по имени Томас Ребане. Он не спешил. Куда ему было спешить? Он знал, что добыча от него не уйдет.
- Сколько? - спросила Рита, прерывая затянувшееся молчание.
- Это уже деловой разговор, - одобрил Мюйр. - За купчие - ну, скажем, пятьдесят тысяч долларов. Для начала, на первом этапе.
- Для начала? Это подразумевает какое-то продолжение. А на втором этапе?
- Пятьдесят процентов, госпожа Лоо.
- От чего?
- От всего. От стоимости недвижимости. От аренды за землю. От всего.
- Пятьдесят процентов?! - изумился Томас, выведенный из ступора такой наглостью. - Это же пятнадцать миллионов от тридцати! Двадцать пять от пятидесяти!
- Или пятьдесят от ста, - подтвердил Мюйр.
- Вы считаете это справедливым? - загорячился Томас. - Мой дедуля за эти бабки ночами не спал! Думал о солдатиках, которые едят гнилое мясо, и плакал! Мучился угрызениями совести! Он за них кровь проливал на фронтах Великой Отечественной войны! Хоть и с другой стороны. Вы грабите национального героя Эстонии! Это непатриотично, господин Мюйр!
- Во всем нужна мера, дорогой Томас. Чрезмерный патриотизм - это национализм.
Рита Лоо вернула разговор в деловое русло:
- Если мы заплатим вам пятьдесят тысяч долларов за купчие, с какой стати нам отдавать что-то еще?
- Да! Целую половину! - горячо поддержал Томас.
- Очень хороший вопрос, - похвалил Мюйр. - Ответ такой: потому что без меня вы не получите ничего. Чтобы у вас на этот счет не оставалось сомнений...
Он вынул из бокового кармана кейса какую-то бумагу и подал Томасу, как бы приглашая его занять более активную жизненную позицию:
- Ознакомьтесь с этим документом.
Томас пробежал глазами текст и молча передал бумагу Рите. Она тоже прочитала и бросила ее на стол. Поскольку я был уже посвящен во все эти дела, то счел для себя возможным тоже ознакомиться с документом. Он играл, как я понял, роль козырного туза. Туза пик.
Это и был туз пик.
Это была ксерокопия завещания. Бумага не гербовая, самая обычная, очень старая, с обветшавшими углами, отчетливо видными на оттиске. Прыгающий машинописный текст. Текст русский. Место и время составления завещания тщательно затушеваны черным фломастером. Сначала с завещания сняли ксерокопию, а потом затушевали текст.
"Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все принадлежащее мне имущество гр. (фамилия зачеркнута).
Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, из которых один выдается на руки завещателю Ребане Альфонсу, а второй хранится в делах нотариуса по адресу (адрес зачеркнут).
Завещание подписано гр. Ребане Альфонсом в моем присутствии после прочтения текста вслух. Личность завещателя установлена, дееспособность проверена".
Фамилия нотариуса и все его реквизиты были тщательно вымараны. Даже на круглой гербовой печати был замазан адрес нотариальной конторы.
- Что скажете? - поинтересовался Мюйр.
- Это копия. А где подлинник? - спросил Томас.
- Вы увидите его. В моих руках. И после этого я его уничтожу. При вас. Когда получу дарственную на половину наследства вашего деда.
- Кому он все завещал?
- Не вам.
- Не мне. Это понятно. Я бы очень удивился, если бы мне. Потому что он не подозревал о моем существовании. Он умер в пятьдесят первом году. Я родился в шестьдесят третьем. Кому?
- А вот этого вы не узнаете никогда. И не нужно вам этого знать. Скажу только одно, чтобы вас не мучили угрызения совести. То лицо, которому ваш дед завещал свое имущество, не примет наследства. Откажется от него в пользу государства. Мы с вами, разумеется, патриоты. Но не до такой же степени, не так ли? Дарить государству сто миллионов долларов - это уже не патриотизм.
- А что? - заинтересовался Томас. - Национализм?
- Идиотизм. Я оставлю вам эту ксерокопию. Изучите. Завещание - ключ к тем самым миллионам. Подлинник, разумеется, а не ксерокопия. И он пока останется у меня.
Мюйр закрыл кейс и обернулся ко мне:
- Проводите меня, юноша. Вообще-то я всегда хожу пешком. Это полезно для здоровья. Но сегодня мне нужно кое-куда заехать. Надеюсь, Томас разрешит мне воспользоваться его автомобилем. И, если честно, я немного устал. Больше семидесяти восьми лет мне, конечно, чаще всего не дают. Но все-таки мне уже семьдесят девять.
У дверей кабинета его остановил вопрос Риты:
- Господин Мюйр, зачем вам пятьдесят миллионов долларов? Вы собираетесь жить вечно?
Мюйр остановился и с интересом взглянул на нее.
- Вы задали забавный вопрос, госпожа Лоо. Очень забавный. Зачем мне пятьдесят миллионов долларов? Право, не знаю.
Он немного подумал, затем пригладил кончиком мизинца усы и ответил:
- Впрочем, нет. Знаю. Это меня развлечет.
С тем и вышел, унося с собой всю мерзость уходящего века, из которого, как из змеиной кожи, уже выползал новый век, двадцать первый от Рождества Христова.
Но и век двадцатый был еще жив, еще смердел.
- Рита Лоо, свяжитесь с приемной господина Анвельта, президента компании "Foodline-Balt", - распорядился Томас. - Передайте Крабу, что господин Ребане желает видеть его у себя через час. И пусть не опаздывает, бляха-муха!
Президент компании "Foodline-Balt" Стас Анвельт, которого его сотрудники за глаза, а чаще даже только про себя называли Крабом, слушал отчет начальника юридического отдела, когда в его кабинет вошла секретарша и на своем аристократичном эстонском сообщила, что позвонила пресс-секретарь господина Ребане и распорядилась передать господину Анвельту, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта у себя в номере гостиницы "Виру" через час и хочет, чтобы господин Анвельт прибыл без опоздания.
Анвельт даже не сразу понял, о чем речь:
- Кто позвонил?
- Пресс-секретарь господина Томаса Ребане госпожа Рита Лоо.
- И что? О чем она распорядилась?
- О том, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта...
- Так и сказала? - перебил Анвельт. - "Желает видеть"?
- Не совсем. Я передаю смысл.
- А как она сказала?
- Я не уверена, что мне следует это повторять.
- А я уверен!
- Она сказала: "Передайте своему Крабу, что господин Ребане..."
- Хватит! Я понял. Передайте этой сучонке, чтобы она передала своему Фитилю, что господин Анвельт...
- Будет у него точно в назначенное время, - закончила его фразу Роза Марковна. - Спасибо, деточка. Идите работайте.
Секретарша вышла. Анвельт с недоумением уставился на Розу Марковну.
- Я хотел сказать не это!
- "Это" вы скажете ему при встрече. Но на вашем месте я бы сначала послушала, что скажет он. Это может быть важным.
- Важным?! - переспросил Анвельт. - То, что скажет Фитиль? Он может сказать мне что-то важное?! Он - мне?!
- Мы поговорим об этом потом, - прервала его Роза Марковна. Продолжайте, - кивнула она юристу.
Совещание продолжилось. Стас Анвельт закурил "гавану", утопил короткое тяжелое тело в мягком офисном кресле с высокой спинкой, спрятался в нем, как краб в нору, поглядывал оттуда остро, злобно своими маленькими кра-бьими глазками. Он почти не слушал. Он думал.
Совещания, которые в конце каждого месяца президент компании "Foodline-Balt" проводил со своими ведущими специалистами, правильнее было назвать собеседованиями. Сам он называл это "подбивать бабки". Собственно, все бабки были к этому дню уже подбиты, все отчеты составлены - и официальные, для налоговиков, и неофициальные, для себя. Совещания преследовали другую цель. Они были не коллективные. Главные менеджеры, экономисты и юристы входили в кабинет президента по одному, отчитывались о своей работе за минувший месяц и излагали планы на будущее. Анвельт молча слушал, изредка задавал уточняющие вопросы, и порой создавалось впечатление, что целью его было не выслушать человека, а пристально его рассмотреть, просветить, как рентгеном. Понять.
Да так оно, пожалуй, и было.
Третьим участником этих собеседований всегда была Роза Марковна Штейн. В штатном расписании компании она значилась главным менеджером по кадрам, но все знали, что Анвельт без ее одобрения не принимает ни одного важного решения. В ход совещаний она никогда не вмешивалась, сидела в стороне седая, грузная, в неизменной черной хламиде до пят, с выражением холодности на патрицианском лице - курила коричневые сигареты "More" и время от времени делала какие-то пометки в узком черном блокноте. Когда собеседования заканчивались, она еще некоторое время оставалась в кабинете Анвельта, потом уходила, а он вызывал секретаршу и диктовал приказ.
"Подбивание бабок" завершалось совещанием Анвельта с начальником охраны Лембитом Сымером, необщительным эстонцем с холодными рыбьими глазами, бывшим офицером полиции. Никто не знал, о чем они говорят, но через некоторое время выяснялось, что строптивый партнер пошел на уступки, а возникший конкурент вдруг утратил интерес к оптовой торговле продуктами.
На следующее утро приказ вывешивали на доске объявлений в холле. Из него сотрудники узнавали, что кому-то повышен оклад, кому-то срезан, а кто-то уволен. Без объяснения причин. Не за ошибки, за ошибки Анвельт вздрючивал в рабочем порядке и в выражениях не стеснялся. Главная причина всегда была в другом: человек исчерпал свой ресурс, стал ненужным. И все в компании знали, что окончательный вердикт выносит эта пожилая дама, а Стас Анвельт только утверждает его своей старательной подписью, украшенной завитушками таким образом, что первая буква напоминала $.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
- Он не был старым козлом, - поправил Мюйр. - В тридцать девятом году ему был тридцать один год. На два года меньше, чем сейчас вам.
- Да? В самом деле. Тогда понятно, почему он ошибся. Молодости свойственно торопить будущее. Но все равно я начинаю его уважать.
Томас вновь занырнул в историю и тут же вынырнул как ошпаренный.
- Вы только посмотрите! - завопил он, размахивая одной из купчих. - Это же Вяйке-Ыйсмяэ!
- Совершенно верно, -кивнул Мюйр. -Таллинские "Черемушки". Они построены на вашей земле.
- Нет, они построены при советской власти, - со вздохом напомнил Томас. - Как телецентр, как санатории на побережье. И как все остальное. В том числе и дом президента.
- Но земля принадлежит вам. Вы вправе потребовать выкупить ее. Или назначить арендную плату.
Томас бережно собрал купчие, перевязал их шпагатом, свернул опись и аккуратно уложил в кейс.
- Это бесценные бумаги, господин Мюйр. Отнесите их в исторический музей, - посоветовал он. - Их место там, в Большой Гильдии. Под стеклом на стендах.
- Да, до недавнего времени эти бумаги имели только историческую ценность, - подтвердил Мюйр. - Но после того как был принят закон о реституции, они обрели вполне реальную цену. Сейчас они стоят от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Но не исключено, что и сто. Это зависит от конъюнктуры. Вас это по-прежнему не колышет?
Внук национального героя Эстонии взъерошил волосы, поскреб в затылке и впал в ступор. Благоприобретенная осторожность боролась в нем с верой в удачу, в счастливую свою звезду. Но звезда была слишком яркой, а удача слишком большой. Так не бывает. Или бывает? Или не бывает? Или все же бывает?
Рита Лоо была права: его не обували, его уже давно обули. Но гораздо раньше, чем он согласился встретиться е Матти Мюйром. Он думал, что у него есть выбор. А я почему-то был уверен, что никакого выбора у него нет.
Старый паук, он же король пик и он же отставной генерал-майор КГБ господин Матти Мюйр сидел в слишком глубоком для него кресле, положив на кожаные подлокотники маленькие сухие руки, наигрывал пальцами на коже какой-то одному ему слышный марш и с интересом наблюдал, как вяло дергается в его паутине муха по имени Томас Ребане. Он не спешил. Куда ему было спешить? Он знал, что добыча от него не уйдет.
- Сколько? - спросила Рита, прерывая затянувшееся молчание.
- Это уже деловой разговор, - одобрил Мюйр. - За купчие - ну, скажем, пятьдесят тысяч долларов. Для начала, на первом этапе.
- Для начала? Это подразумевает какое-то продолжение. А на втором этапе?
- Пятьдесят процентов, госпожа Лоо.
- От чего?
- От всего. От стоимости недвижимости. От аренды за землю. От всего.
- Пятьдесят процентов?! - изумился Томас, выведенный из ступора такой наглостью. - Это же пятнадцать миллионов от тридцати! Двадцать пять от пятидесяти!
- Или пятьдесят от ста, - подтвердил Мюйр.
- Вы считаете это справедливым? - загорячился Томас. - Мой дедуля за эти бабки ночами не спал! Думал о солдатиках, которые едят гнилое мясо, и плакал! Мучился угрызениями совести! Он за них кровь проливал на фронтах Великой Отечественной войны! Хоть и с другой стороны. Вы грабите национального героя Эстонии! Это непатриотично, господин Мюйр!
- Во всем нужна мера, дорогой Томас. Чрезмерный патриотизм - это национализм.
Рита Лоо вернула разговор в деловое русло:
- Если мы заплатим вам пятьдесят тысяч долларов за купчие, с какой стати нам отдавать что-то еще?
- Да! Целую половину! - горячо поддержал Томас.
- Очень хороший вопрос, - похвалил Мюйр. - Ответ такой: потому что без меня вы не получите ничего. Чтобы у вас на этот счет не оставалось сомнений...
Он вынул из бокового кармана кейса какую-то бумагу и подал Томасу, как бы приглашая его занять более активную жизненную позицию:
- Ознакомьтесь с этим документом.
Томас пробежал глазами текст и молча передал бумагу Рите. Она тоже прочитала и бросила ее на стол. Поскольку я был уже посвящен во все эти дела, то счел для себя возможным тоже ознакомиться с документом. Он играл, как я понял, роль козырного туза. Туза пик.
Это и был туз пик.
Это была ксерокопия завещания. Бумага не гербовая, самая обычная, очень старая, с обветшавшими углами, отчетливо видными на оттиске. Прыгающий машинописный текст. Текст русский. Место и время составления завещания тщательно затушеваны черным фломастером. Сначала с завещания сняли ксерокопию, а потом затушевали текст.
"Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все принадлежащее мне имущество гр. (фамилия зачеркнута).
Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, из которых один выдается на руки завещателю Ребане Альфонсу, а второй хранится в делах нотариуса по адресу (адрес зачеркнут).
Завещание подписано гр. Ребане Альфонсом в моем присутствии после прочтения текста вслух. Личность завещателя установлена, дееспособность проверена".
Фамилия нотариуса и все его реквизиты были тщательно вымараны. Даже на круглой гербовой печати был замазан адрес нотариальной конторы.
- Что скажете? - поинтересовался Мюйр.
- Это копия. А где подлинник? - спросил Томас.
- Вы увидите его. В моих руках. И после этого я его уничтожу. При вас. Когда получу дарственную на половину наследства вашего деда.
- Кому он все завещал?
- Не вам.
- Не мне. Это понятно. Я бы очень удивился, если бы мне. Потому что он не подозревал о моем существовании. Он умер в пятьдесят первом году. Я родился в шестьдесят третьем. Кому?
- А вот этого вы не узнаете никогда. И не нужно вам этого знать. Скажу только одно, чтобы вас не мучили угрызения совести. То лицо, которому ваш дед завещал свое имущество, не примет наследства. Откажется от него в пользу государства. Мы с вами, разумеется, патриоты. Но не до такой же степени, не так ли? Дарить государству сто миллионов долларов - это уже не патриотизм.
- А что? - заинтересовался Томас. - Национализм?
- Идиотизм. Я оставлю вам эту ксерокопию. Изучите. Завещание - ключ к тем самым миллионам. Подлинник, разумеется, а не ксерокопия. И он пока останется у меня.
Мюйр закрыл кейс и обернулся ко мне:
- Проводите меня, юноша. Вообще-то я всегда хожу пешком. Это полезно для здоровья. Но сегодня мне нужно кое-куда заехать. Надеюсь, Томас разрешит мне воспользоваться его автомобилем. И, если честно, я немного устал. Больше семидесяти восьми лет мне, конечно, чаще всего не дают. Но все-таки мне уже семьдесят девять.
У дверей кабинета его остановил вопрос Риты:
- Господин Мюйр, зачем вам пятьдесят миллионов долларов? Вы собираетесь жить вечно?
Мюйр остановился и с интересом взглянул на нее.
- Вы задали забавный вопрос, госпожа Лоо. Очень забавный. Зачем мне пятьдесят миллионов долларов? Право, не знаю.
Он немного подумал, затем пригладил кончиком мизинца усы и ответил:
- Впрочем, нет. Знаю. Это меня развлечет.
С тем и вышел, унося с собой всю мерзость уходящего века, из которого, как из змеиной кожи, уже выползал новый век, двадцать первый от Рождества Христова.
Но и век двадцатый был еще жив, еще смердел.
- Рита Лоо, свяжитесь с приемной господина Анвельта, президента компании "Foodline-Balt", - распорядился Томас. - Передайте Крабу, что господин Ребане желает видеть его у себя через час. И пусть не опаздывает, бляха-муха!
Президент компании "Foodline-Balt" Стас Анвельт, которого его сотрудники за глаза, а чаще даже только про себя называли Крабом, слушал отчет начальника юридического отдела, когда в его кабинет вошла секретарша и на своем аристократичном эстонском сообщила, что позвонила пресс-секретарь господина Ребане и распорядилась передать господину Анвельту, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта у себя в номере гостиницы "Виру" через час и хочет, чтобы господин Анвельт прибыл без опоздания.
Анвельт даже не сразу понял, о чем речь:
- Кто позвонил?
- Пресс-секретарь господина Томаса Ребане госпожа Рита Лоо.
- И что? О чем она распорядилась?
- О том, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта...
- Так и сказала? - перебил Анвельт. - "Желает видеть"?
- Не совсем. Я передаю смысл.
- А как она сказала?
- Я не уверена, что мне следует это повторять.
- А я уверен!
- Она сказала: "Передайте своему Крабу, что господин Ребане..."
- Хватит! Я понял. Передайте этой сучонке, чтобы она передала своему Фитилю, что господин Анвельт...
- Будет у него точно в назначенное время, - закончила его фразу Роза Марковна. - Спасибо, деточка. Идите работайте.
Секретарша вышла. Анвельт с недоумением уставился на Розу Марковну.
- Я хотел сказать не это!
- "Это" вы скажете ему при встрече. Но на вашем месте я бы сначала послушала, что скажет он. Это может быть важным.
- Важным?! - переспросил Анвельт. - То, что скажет Фитиль? Он может сказать мне что-то важное?! Он - мне?!
- Мы поговорим об этом потом, - прервала его Роза Марковна. Продолжайте, - кивнула она юристу.
Совещание продолжилось. Стас Анвельт закурил "гавану", утопил короткое тяжелое тело в мягком офисном кресле с высокой спинкой, спрятался в нем, как краб в нору, поглядывал оттуда остро, злобно своими маленькими кра-бьими глазками. Он почти не слушал. Он думал.
Совещания, которые в конце каждого месяца президент компании "Foodline-Balt" проводил со своими ведущими специалистами, правильнее было назвать собеседованиями. Сам он называл это "подбивать бабки". Собственно, все бабки были к этому дню уже подбиты, все отчеты составлены - и официальные, для налоговиков, и неофициальные, для себя. Совещания преследовали другую цель. Они были не коллективные. Главные менеджеры, экономисты и юристы входили в кабинет президента по одному, отчитывались о своей работе за минувший месяц и излагали планы на будущее. Анвельт молча слушал, изредка задавал уточняющие вопросы, и порой создавалось впечатление, что целью его было не выслушать человека, а пристально его рассмотреть, просветить, как рентгеном. Понять.
Да так оно, пожалуй, и было.
Третьим участником этих собеседований всегда была Роза Марковна Штейн. В штатном расписании компании она значилась главным менеджером по кадрам, но все знали, что Анвельт без ее одобрения не принимает ни одного важного решения. В ход совещаний она никогда не вмешивалась, сидела в стороне седая, грузная, в неизменной черной хламиде до пят, с выражением холодности на патрицианском лице - курила коричневые сигареты "More" и время от времени делала какие-то пометки в узком черном блокноте. Когда собеседования заканчивались, она еще некоторое время оставалась в кабинете Анвельта, потом уходила, а он вызывал секретаршу и диктовал приказ.
"Подбивание бабок" завершалось совещанием Анвельта с начальником охраны Лембитом Сымером, необщительным эстонцем с холодными рыбьими глазами, бывшим офицером полиции. Никто не знал, о чем они говорят, но через некоторое время выяснялось, что строптивый партнер пошел на уступки, а возникший конкурент вдруг утратил интерес к оптовой торговле продуктами.
На следующее утро приказ вывешивали на доске объявлений в холле. Из него сотрудники узнавали, что кому-то повышен оклад, кому-то срезан, а кто-то уволен. Без объяснения причин. Не за ошибки, за ошибки Анвельт вздрючивал в рабочем порядке и в выражениях не стеснялся. Главная причина всегда была в другом: человек исчерпал свой ресурс, стал ненужным. И все в компании знали, что окончательный вердикт выносит эта пожилая дама, а Стас Анвельт только утверждает его своей старательной подписью, украшенной завитушками таким образом, что первая буква напоминала $.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57