И при этом остаться живым.
Анвельт раздавил в пепельнице сигару, хмуро спросил:
- И что, по-вашему, мне теперь делать?
- Не знаю. Знаю, чего делать не нужно.
- Чего?
- Того, о чем вы думаете по ночам.
- Да откуда вам знать, о чем я думаю по ночам?! - взъярился он.
- Кредит вы взяли черным налом?
- И что? Все так делают!
- Об этом вы и думаете: как замочить кредитора. В чем дело? - перебила себя Роза Марковна, заметив гримасу, перекосившую лицо Анвельта. - Я сказала что-то не то?
- Вы очень грубо выражаетесь, - ответил он. - "Замочить". Так говорят бандиты.
- Я стараюсь говорить на понятном вам языке.
- Я бизнесмен, бляха-муха!
- Это я и имела в виду. Не понимаю вашего недовольства. "Замочить". Вполне приличный эвфемизм. Мне следовало сказать "убить"?
- Убрать, - буркнул Анвельт.
- Да, это не столь брутально. Ладно, убрать. Так вот, воздержитесь. На это есть две причины. И обе очень серьезные. Ситуация может сложиться для вас благоприятно. В Эстонии скоро может возникнуть ажиотажный спрос на жилье в России. Это поможет вам выкрутиться. Навара не получите, но концы с концами сведете.
- Спрос? - переспросил он. - С каких хренов ему возникнуть?
- Трудно иметь с вами дело, - вздохнула Роза Марковна. - Напрягитесь. Вы же умеете думать, когда захотите. Какое событие произошло в последние дни? О чем все говорят?
- Я понял, - сказал Анвельт. - Да, понял. Альфонса Ребане объявили национальным героем Эстонии. Это?
- Да. Поэтому вы поедете к его внуку и будете разговаривать с ним очень почтительно. Не думаю, что этот разговор будет для вас приятным. Насколько я понимаю, Томас намерен выставить вам счет за ту историю с компьютерами. И вам придется его оплатить.
- И не подумаю! - рявкнул Анвельт. Роза Марковна пожала плечами:
- Мое дело дать совет. Как вы им воспользуетесь - ваше дело.
- Вы сказали: две причины, - напомнил он. - Какая вторая?
- Вы сами ее прекрасно знаете, - сухо ответила Роза Марковна. - Только не признаетесь в этом самому себе. И тут я вам ничем помочь не могу. А теперь давайте закончим подбивать бабки. Вызывайте менеджера по продажам.
Для того чтобы слово, обозначающее неприличное действие, было приличным, оно должно быть неточным. "Трахаться" приличней, чем "совокупляться". А "заниматься любовью" приличней, чем "трахаться". Слово, выражающее грубое действие, тоже должно быть неточным, чтобы не быть грубым. Оно должно не описывать действие, а лишь слегка на него намекать. И чем намек легче и отдаленней, тем безобидней слово.
Для президента компании "Foodline-Balt" Стаса Анвельта слово "замочить" звучало гораздо более грубо, чем слово "убить". И даже чем "лишить жизни". Оно описывало действие с физиологической точностью.
Потому что первого человека, которого Стас Анвельт лишил жизни, он утопил.
Это произошло летом того года, когда разрешили кооперативы. Года он точно не помнил, но хорошо помнил, что стояло необычно жаркое для Прибалтики лето. В тот день он принимал у строителей пищеблок, в оборудование которого угрохал все свободные бабки. Но без него уже было никак. Из кафе позвонила сестра, сказала, что пришли какие-то люди и хотят с ним поговорить. Что-то в ее голосе заставило его бросить дела и ехать в кафе. Там его ждали четверо. И еще ни слова не было сказано, а он уже понял, что дело плохо.
Стас отстегивал кому надо - ментам и чиновникам из пароходства, чтобы не платить лишнего за аренду. Но к наезду он был не готов. Это в последующие годы такие дела стали обычными, а тогда, на заре частного предпринимательства, и слова-то "наезд" не знали, про "рэкет" слышали только по телевизору про ихнюю жизнь, а "крыша" означала кровлю. И что больше всего поразило Стаса, так это то, что наехал на него свой - Леха Чибис с тремя незнакомыми шестерками-мордоворотами.
Чибиса Стас хорошо знал, он работал на авторынке в прикрытии у кидал. Кличку свою он получил за то, что был похож на какую-то водоплавающую птицу. При большом теле у него была маленькая голова на тонкой шее с острым кадыком. Отношения со Стасом у него были вполне приятельские. Это и было причиной того, что Чибис долго и не без смущения подходил к делу, все время повторял: "Сам понимаешь, братан".
Когда Стас понял, к чему он ведет, кровь бросилась ему в лицо, и без того красное от стояния у плиты, руки-клешни задвигались - так свербело немедленно свернуть Чибису шею. Но он сдержался, только спрятал руки под стол. И даже когда Чибис назвал сумму отстежки - пятнадцать процентов от прибыли, Стас заставил себя добродушно усмехнуться и сказать, что это, блин, ничего, по-божески. Он легко, будто для него это было делом самым обычным, отдал Чибису всю дневную выручку, велел сестрам закрыть кафе и накрыть для его гостя стол, а сам принес из холодильника литровую бутылку польской "Выборовой", запасы которой держал для ментов и санэпиднадзора. Чибис отослал шестерок, расслабился. Он был рад, что нашел понимание. Дело и для него было новое, он передергался и налег на халявную выпивку.
Разговор пошел оживленный, о том о сем, о прошлых делах. Солнце припекало, в кафе было жарко, и Стас предложил перенестись на природу. Сестры собрали в корзину закуски, Стас достал еще бутылку водки, погрузились в "рафик". Старший брат отвез приятелей на озеро Харку. Выбрали место в стороне от пляжей, на каменистом берегу, безлюдное, чтобы можно было купаться голыми, так как плавок не взяли. Стас велел брату приехать за ними к вечеру. Искупались, продолжили. На солнцепеке Чибиса совсем развезло.
Через три часа, когда брат приехал, он обнаружил Стаса мертвецки пьяным на берегу, а Чибиса увидел не сразу - его прибило в прибрежные камыши.
Брат был человеком сообразительным и не стал ничего трогать, а сразу погнал за милицией. Менты и выловили Чибиса. Картина была ясной. На теле утопленника не было следов борьбы, купальщики с соседнего пляжа не слышали никаких криков. Опергруппу возглавлял старший лейтенант Лембит Сымер из таллинской уголовки. Он понимал, что все тут не так-то чисто, но оснований для возбуждения уголовного дела не было. Списали на несчастный случай на воде вследствие злоупотребления спиртными напитками.
Стас понял, что сидеть и ждать следующего наезда нельзя. С шестерками Чибиса, которые пришли к нему разбираться, он разобрался сам. Назначил им встречу за Дворцом спорта, как позже стали говорить - "забил стрелку", явился на нее с братьями. Шестерки пришли втроем, с обрезом. Волына им не помогла, не успели пустить ее в ход. Не прочувствовали ситуацию, толковище готовились начать издалека, как это было принято в те романтические времена. Стас не стал тратить время на разговоры. Приветливо поздоровавшись, он тут же куском трубы отключил того, что был с обрезом, братья взяли на себя двух других. Опергруппа, которую и на этот раз возглавлял Лембит Сымер, обнаружила утром три трупа с переломанными руками и разбитыми головами. Обрез валялся рядом.
Уголовное дело было возбуждено, но ничем не закончилось. Стаса и его братьев месяца три таскали на допросы, но ни на чем зацепить не смогли. В конце концов менты отвязались, а по Таллину пошли разговоры о том, что Краб -человек серьезный. Наезды на его закусочные прекратились. К нему стали обращаться другие кооператоры за защитой от непомерных поборов. Стас не мог отказать людям в помощи. Он собрал знакомых, которые раньше работали у "Березок" и на авторынке в силовом прикрытии. Народ был опытный и неболтливый. Они и составили костяк команды. Теперь отстегивали ему. Но он не сворачивал торговлю гамбургерами и хот-догами, а, наоборот, расширял. Его закусочные быстрого питания, что-то вроде маленьких "макдоналдсов" на колесах, можно было увидеть на всех вокзалах, рынках и автострадах Эстонии.
Своими руками Стас Анвельт больше не убивал никого. По его приказу убивали, случалось. Он шел на это лишь при крайней необходимости. Он понимал, что времена наступают крутые, дух экономической свободы рекрутирует все новых и новых волонтеров. И если не хочешь увязнуть в затяжных войнах, нужно действовать без всякой сентиментальности.
В теневом мире, который жил своей жизнью за праздничными фасадами Таллина, жестокость считалась проявлением силы. И потому, когда все средства исчерпывались и оставалось последнее, Стас обставлял акции так, чтобы эффект был максимальным. Обыватели хватались за валидол, читая расписанные газетчиками ужасы о садистски изуродованных трупах. Но это не было садизмом. Это было необходимостью. Малая кровь помогала избежать большой крови. А когда человек труп, ему уже неважно, в каком виде он предстанет перед общественностью.
Ему важно, в каком виде он предстанет перед Всевышним.
В каком виде перед Всевышнем предстанет он сам, Стас Анвельт не задумывался никогда. В последние годы, когда он занял видное место среди самых солидных бизнесменов Эстонии, ему приходилось бывать на праздничных мессах в костеле Пюхавайму. Это было прилично, так полагалось. Во время месс хорошо думалось о делах. Он щедро жертвовал на нужды костела, но тоже потому, что так полагалось, а не для того, чтобы получить искупление грехов.
Какие грехи? У него не было никаких грехов. Он никогда не делал того, к чему его не вынуждали. И потому никогда не испытывал никакого раскаяния. Да, его задело, когда Роза Марковна произнесла слово "замочить". Но лишь потому, что воспоминания о физических действиях, которые пришлось ему совершить, были ему неприятны.
"Замочить". Интеллигентный человек, доктор наук, а выражается неинтеллигентно, грубо.
Почему интеллигенция так западает на бандитский жаргон?
Наверное, хочет быть ближе к народу. А зачем? Чего в нем хорошего, в этом народе?
"Замочить". Вот же падла. Она вслух сказала то, в чем он боялся признаться даже самому себе. Хотя и в самом деле думал об этом ночами. Но думал как бы вообще, ощупывая мыслями саму возможность такого решения.
Вот есть, допустим, серьезный бизнесмен, своим горбом пробившийся в жизни, делающий полезное для людей дело, создающий рабочие места, способствующий развитию экономики республики. И есть некий банкир, который делает деньги из воздуха. Упырь болотный. От него никому никакой пользы, один вред. Из-за таких банковская система не обслуживает реальный сектор экономики, а выпивает из него соки. Сунься-ка получить в банке кредит. Такой процент объявят, что останешься без штанов. Да еще и набегаешься с бумагами. Вот и приходится идти к упырю. У него без бумаг. Он открывает сейф и выкладывает бабки. Сколько нужно? "Лимон"? Вот "лимон". Два? Вот два. Три? Вот три. Срок такой-то. Процент такой-то. Вот и вся процедура. Но у него и не пролонгируешь долг.
В срок не вернул - пошел счетчик. И то, что наживал годами, уплывает из-под тебя. Ты еще сидишь в своем кабинете, а он уже не твой. И "мерседес", в котором ездишь из загородного особняка в офис, не твой. И офис не твой. И сам особняк. Никто об этом еще не знает, но ты знаешь.
Так почему бы этому упырю, блин, не исчезнуть? Кому от этого будет хуже?
Роза Марковна ошиблась, предположив, что Анвельт думает о том, как убрать кредитора. Это не проблема. Лембит Сымер настоящий профессионал, он сумеет сделать все по уму. И сделает без лишних вопросов. Он всем обязан Стасу Анвельту. Да, всем. Анвельт подобрал Сымера, когда того выкинули из угрозыска. Формально - за превышение власти. На самом деле - за то, что полез не туда и не внял намекам. Он ревностно служил закону. Стал так же ревностно служить Анвельту. А кто бы не стал за шесть тысяч баксов в месяц?
Так что убрать - не проблема. Проблема - убрать так, чтобы при этом не засветиться. Как бы чисто это ни было сделано, все равно подумают на него, на Анвельта. Не полиция, там это дело зависнет "глухарем". Подумают те, на кого этот банкир работал.
А работал он на Юргена Янсена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Анвельт раздавил в пепельнице сигару, хмуро спросил:
- И что, по-вашему, мне теперь делать?
- Не знаю. Знаю, чего делать не нужно.
- Чего?
- Того, о чем вы думаете по ночам.
- Да откуда вам знать, о чем я думаю по ночам?! - взъярился он.
- Кредит вы взяли черным налом?
- И что? Все так делают!
- Об этом вы и думаете: как замочить кредитора. В чем дело? - перебила себя Роза Марковна, заметив гримасу, перекосившую лицо Анвельта. - Я сказала что-то не то?
- Вы очень грубо выражаетесь, - ответил он. - "Замочить". Так говорят бандиты.
- Я стараюсь говорить на понятном вам языке.
- Я бизнесмен, бляха-муха!
- Это я и имела в виду. Не понимаю вашего недовольства. "Замочить". Вполне приличный эвфемизм. Мне следовало сказать "убить"?
- Убрать, - буркнул Анвельт.
- Да, это не столь брутально. Ладно, убрать. Так вот, воздержитесь. На это есть две причины. И обе очень серьезные. Ситуация может сложиться для вас благоприятно. В Эстонии скоро может возникнуть ажиотажный спрос на жилье в России. Это поможет вам выкрутиться. Навара не получите, но концы с концами сведете.
- Спрос? - переспросил он. - С каких хренов ему возникнуть?
- Трудно иметь с вами дело, - вздохнула Роза Марковна. - Напрягитесь. Вы же умеете думать, когда захотите. Какое событие произошло в последние дни? О чем все говорят?
- Я понял, - сказал Анвельт. - Да, понял. Альфонса Ребане объявили национальным героем Эстонии. Это?
- Да. Поэтому вы поедете к его внуку и будете разговаривать с ним очень почтительно. Не думаю, что этот разговор будет для вас приятным. Насколько я понимаю, Томас намерен выставить вам счет за ту историю с компьютерами. И вам придется его оплатить.
- И не подумаю! - рявкнул Анвельт. Роза Марковна пожала плечами:
- Мое дело дать совет. Как вы им воспользуетесь - ваше дело.
- Вы сказали: две причины, - напомнил он. - Какая вторая?
- Вы сами ее прекрасно знаете, - сухо ответила Роза Марковна. - Только не признаетесь в этом самому себе. И тут я вам ничем помочь не могу. А теперь давайте закончим подбивать бабки. Вызывайте менеджера по продажам.
Для того чтобы слово, обозначающее неприличное действие, было приличным, оно должно быть неточным. "Трахаться" приличней, чем "совокупляться". А "заниматься любовью" приличней, чем "трахаться". Слово, выражающее грубое действие, тоже должно быть неточным, чтобы не быть грубым. Оно должно не описывать действие, а лишь слегка на него намекать. И чем намек легче и отдаленней, тем безобидней слово.
Для президента компании "Foodline-Balt" Стаса Анвельта слово "замочить" звучало гораздо более грубо, чем слово "убить". И даже чем "лишить жизни". Оно описывало действие с физиологической точностью.
Потому что первого человека, которого Стас Анвельт лишил жизни, он утопил.
Это произошло летом того года, когда разрешили кооперативы. Года он точно не помнил, но хорошо помнил, что стояло необычно жаркое для Прибалтики лето. В тот день он принимал у строителей пищеблок, в оборудование которого угрохал все свободные бабки. Но без него уже было никак. Из кафе позвонила сестра, сказала, что пришли какие-то люди и хотят с ним поговорить. Что-то в ее голосе заставило его бросить дела и ехать в кафе. Там его ждали четверо. И еще ни слова не было сказано, а он уже понял, что дело плохо.
Стас отстегивал кому надо - ментам и чиновникам из пароходства, чтобы не платить лишнего за аренду. Но к наезду он был не готов. Это в последующие годы такие дела стали обычными, а тогда, на заре частного предпринимательства, и слова-то "наезд" не знали, про "рэкет" слышали только по телевизору про ихнюю жизнь, а "крыша" означала кровлю. И что больше всего поразило Стаса, так это то, что наехал на него свой - Леха Чибис с тремя незнакомыми шестерками-мордоворотами.
Чибиса Стас хорошо знал, он работал на авторынке в прикрытии у кидал. Кличку свою он получил за то, что был похож на какую-то водоплавающую птицу. При большом теле у него была маленькая голова на тонкой шее с острым кадыком. Отношения со Стасом у него были вполне приятельские. Это и было причиной того, что Чибис долго и не без смущения подходил к делу, все время повторял: "Сам понимаешь, братан".
Когда Стас понял, к чему он ведет, кровь бросилась ему в лицо, и без того красное от стояния у плиты, руки-клешни задвигались - так свербело немедленно свернуть Чибису шею. Но он сдержался, только спрятал руки под стол. И даже когда Чибис назвал сумму отстежки - пятнадцать процентов от прибыли, Стас заставил себя добродушно усмехнуться и сказать, что это, блин, ничего, по-божески. Он легко, будто для него это было делом самым обычным, отдал Чибису всю дневную выручку, велел сестрам закрыть кафе и накрыть для его гостя стол, а сам принес из холодильника литровую бутылку польской "Выборовой", запасы которой держал для ментов и санэпиднадзора. Чибис отослал шестерок, расслабился. Он был рад, что нашел понимание. Дело и для него было новое, он передергался и налег на халявную выпивку.
Разговор пошел оживленный, о том о сем, о прошлых делах. Солнце припекало, в кафе было жарко, и Стас предложил перенестись на природу. Сестры собрали в корзину закуски, Стас достал еще бутылку водки, погрузились в "рафик". Старший брат отвез приятелей на озеро Харку. Выбрали место в стороне от пляжей, на каменистом берегу, безлюдное, чтобы можно было купаться голыми, так как плавок не взяли. Стас велел брату приехать за ними к вечеру. Искупались, продолжили. На солнцепеке Чибиса совсем развезло.
Через три часа, когда брат приехал, он обнаружил Стаса мертвецки пьяным на берегу, а Чибиса увидел не сразу - его прибило в прибрежные камыши.
Брат был человеком сообразительным и не стал ничего трогать, а сразу погнал за милицией. Менты и выловили Чибиса. Картина была ясной. На теле утопленника не было следов борьбы, купальщики с соседнего пляжа не слышали никаких криков. Опергруппу возглавлял старший лейтенант Лембит Сымер из таллинской уголовки. Он понимал, что все тут не так-то чисто, но оснований для возбуждения уголовного дела не было. Списали на несчастный случай на воде вследствие злоупотребления спиртными напитками.
Стас понял, что сидеть и ждать следующего наезда нельзя. С шестерками Чибиса, которые пришли к нему разбираться, он разобрался сам. Назначил им встречу за Дворцом спорта, как позже стали говорить - "забил стрелку", явился на нее с братьями. Шестерки пришли втроем, с обрезом. Волына им не помогла, не успели пустить ее в ход. Не прочувствовали ситуацию, толковище готовились начать издалека, как это было принято в те романтические времена. Стас не стал тратить время на разговоры. Приветливо поздоровавшись, он тут же куском трубы отключил того, что был с обрезом, братья взяли на себя двух других. Опергруппа, которую и на этот раз возглавлял Лембит Сымер, обнаружила утром три трупа с переломанными руками и разбитыми головами. Обрез валялся рядом.
Уголовное дело было возбуждено, но ничем не закончилось. Стаса и его братьев месяца три таскали на допросы, но ни на чем зацепить не смогли. В конце концов менты отвязались, а по Таллину пошли разговоры о том, что Краб -человек серьезный. Наезды на его закусочные прекратились. К нему стали обращаться другие кооператоры за защитой от непомерных поборов. Стас не мог отказать людям в помощи. Он собрал знакомых, которые раньше работали у "Березок" и на авторынке в силовом прикрытии. Народ был опытный и неболтливый. Они и составили костяк команды. Теперь отстегивали ему. Но он не сворачивал торговлю гамбургерами и хот-догами, а, наоборот, расширял. Его закусочные быстрого питания, что-то вроде маленьких "макдоналдсов" на колесах, можно было увидеть на всех вокзалах, рынках и автострадах Эстонии.
Своими руками Стас Анвельт больше не убивал никого. По его приказу убивали, случалось. Он шел на это лишь при крайней необходимости. Он понимал, что времена наступают крутые, дух экономической свободы рекрутирует все новых и новых волонтеров. И если не хочешь увязнуть в затяжных войнах, нужно действовать без всякой сентиментальности.
В теневом мире, который жил своей жизнью за праздничными фасадами Таллина, жестокость считалась проявлением силы. И потому, когда все средства исчерпывались и оставалось последнее, Стас обставлял акции так, чтобы эффект был максимальным. Обыватели хватались за валидол, читая расписанные газетчиками ужасы о садистски изуродованных трупах. Но это не было садизмом. Это было необходимостью. Малая кровь помогала избежать большой крови. А когда человек труп, ему уже неважно, в каком виде он предстанет перед общественностью.
Ему важно, в каком виде он предстанет перед Всевышним.
В каком виде перед Всевышнем предстанет он сам, Стас Анвельт не задумывался никогда. В последние годы, когда он занял видное место среди самых солидных бизнесменов Эстонии, ему приходилось бывать на праздничных мессах в костеле Пюхавайму. Это было прилично, так полагалось. Во время месс хорошо думалось о делах. Он щедро жертвовал на нужды костела, но тоже потому, что так полагалось, а не для того, чтобы получить искупление грехов.
Какие грехи? У него не было никаких грехов. Он никогда не делал того, к чему его не вынуждали. И потому никогда не испытывал никакого раскаяния. Да, его задело, когда Роза Марковна произнесла слово "замочить". Но лишь потому, что воспоминания о физических действиях, которые пришлось ему совершить, были ему неприятны.
"Замочить". Интеллигентный человек, доктор наук, а выражается неинтеллигентно, грубо.
Почему интеллигенция так западает на бандитский жаргон?
Наверное, хочет быть ближе к народу. А зачем? Чего в нем хорошего, в этом народе?
"Замочить". Вот же падла. Она вслух сказала то, в чем он боялся признаться даже самому себе. Хотя и в самом деле думал об этом ночами. Но думал как бы вообще, ощупывая мыслями саму возможность такого решения.
Вот есть, допустим, серьезный бизнесмен, своим горбом пробившийся в жизни, делающий полезное для людей дело, создающий рабочие места, способствующий развитию экономики республики. И есть некий банкир, который делает деньги из воздуха. Упырь болотный. От него никому никакой пользы, один вред. Из-за таких банковская система не обслуживает реальный сектор экономики, а выпивает из него соки. Сунься-ка получить в банке кредит. Такой процент объявят, что останешься без штанов. Да еще и набегаешься с бумагами. Вот и приходится идти к упырю. У него без бумаг. Он открывает сейф и выкладывает бабки. Сколько нужно? "Лимон"? Вот "лимон". Два? Вот два. Три? Вот три. Срок такой-то. Процент такой-то. Вот и вся процедура. Но у него и не пролонгируешь долг.
В срок не вернул - пошел счетчик. И то, что наживал годами, уплывает из-под тебя. Ты еще сидишь в своем кабинете, а он уже не твой. И "мерседес", в котором ездишь из загородного особняка в офис, не твой. И офис не твой. И сам особняк. Никто об этом еще не знает, но ты знаешь.
Так почему бы этому упырю, блин, не исчезнуть? Кому от этого будет хуже?
Роза Марковна ошиблась, предположив, что Анвельт думает о том, как убрать кредитора. Это не проблема. Лембит Сымер настоящий профессионал, он сумеет сделать все по уму. И сделает без лишних вопросов. Он всем обязан Стасу Анвельту. Да, всем. Анвельт подобрал Сымера, когда того выкинули из угрозыска. Формально - за превышение власти. На самом деле - за то, что полез не туда и не внял намекам. Он ревностно служил закону. Стал так же ревностно служить Анвельту. А кто бы не стал за шесть тысяч баксов в месяц?
Так что убрать - не проблема. Проблема - убрать так, чтобы при этом не засветиться. Как бы чисто это ни было сделано, все равно подумают на него, на Анвельта. Не полиция, там это дело зависнет "глухарем". Подумают те, на кого этот банкир работал.
А работал он на Юргена Янсена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57