Его совершенно открыто, с немалой долей настырности и нахальства приглашали в криминальную организацию. Он мог сказать «вербовали» или «рекрутировали», но тогда бы ускользнул истинный смысл происходившего. Вербуют и рекрутируют прислугу, шестерок, солдат, наконец. А перед ним открывали вакансию в высшем эшелоне криминальной власти: в эшелоне, который надежно изолирован от подчиненных ему структур на случай возможных проколов и провалов. Что сегодня можно сделать гражданину Гуссейнову, которого бережет и защищает закон? Пусть он когда-то сидел, но зато полностью отбыл срок приговора и теперь ведет образ жизни, доказать криминальный характер которого нет возможности. На дело Гуссейнов не ходит. Рэкетом не занимается. Оружия в доме не хранит, в кармане не носит. Конечно, если потрясти его телохранителей, пистолеты у них обнаружить будет нетрудно. Но как доказать, что Гуссейнов знал об их существовании?
Столь же надежно будет огражден от любых обвинений и сам Кольцов. Он нужен этим людям, его не подставят, станут даже беречь. Ко всему он не мальчик и сам сумеет подстраховаться на всякий пожарный случай. Если пойдет нечестная игра, неизвестно, в чьих руках окажутся козыри, кто кого переиграет. А пока игра идет в открытую и ставки в ней столь велики, что отказаться от них мог только дурак.
Прошло ровно четыре дня, прежде чем поздним вечером в доме Кольцова зазвонил телефон. Трубку взяла жена — Калерия Викторовна. Выслушала. Сказала мужу:
— Кольцов,тебя.
Кольцов сразу узнал голос Гуссейнова — глуховатый, вкрадчивый.
— Здравствуй, командир. Так как, отдыхать едем?
— Это ты, Саддам?
В трубке послышался смех.
— Ай, молодец, Кольцов! Ну, молодец! Это мне в тебе нравится. Так что ответишь?
— Едем, конечно. Почему нет?
— Тогда распорядись: пусть нам готовят паспорта. Договорились?
— Точно.
Говорят: подай черту палец, он из тебя вытащит весь скелет. Кольцов смело подавал руку Гуссейнову. В игре, которая затевалась, роль черта он отводил самому себе. Было бы глупо влезать в авантюру, что станешь в ней простой фишкой. Нет, опыт и положение, а главное — знание криминального мира и противоречия в его кланах позволяют все взять под свой контроль и извлечь для себя немалую выгоду.
Кольцов начал с внедрения собственной, связанной только с ним, агентуры в группу Саддама. Помог удачный случай.
Постоянный информатор сообщил в управление о разборке, которая намечалась двумя группировками. Высланная в заранее известное место группа захвата взяла более двадцати пяти вооруженных боевиков из конкурирующих групп. Не обошлось без стрельбы. Три боевика были убиты, после того как сами же начали стрелять по милиции.
Утром следующего дня Кольцову позвонил Саддам. Спросил о здоровье жены, поинтересовался планами на воскресенье. Предложил съездить в рыбсовхоз на рыбалку и уху. Потом вдруг словно бы невзначай спросил:
— Говорят, ты вчера баранов загнал в кошару? Что решил с ними делать?
— Кое-кого придется перевести с вольной травы на казенную солому.
— Можно мне как-то взглянуть на твое стадо?
— Почему нет? Посмотри.
В обед они встретились. Саддам внимательно перебрал фотографии, привезенные Кольцовым. Одну карточку небрежно откинул:
— Это сявка. Отпусти его. Не надо задерживать.
— Твой человек? — Кольцов без особой спешки стал собирать фотографии в пачку.
— Нет. Он работает в техцентре у Парткома.
— Зачем тебе его нужно спасать? Саддам ухмыльнулся.
— Я человек справедливый. Говорю тебе — сявка. Зачем его держать?
— Понял.
Кольцов обстукал пачку, подравнивая листки, сунул в карман. Снимок, отобранный Саддамом, положил в кейс.
— Сявка так сявка. Сегодня же и дам ему коленом под зад. Вернувшись в управление, Кольцов бросил фотографии на стол. Вызвал заместителя.
— Вот это все, Олег Игнатьевич, — он подпихнул россыпь пальцем, — можете унести. А вот этого, — на стол лег снимок, отобранный Саддамом, — допрошу сам. Но вы сперва соберите все, что у вас на него имеется. Лады?
Вскоре к Кольцову привели чернобрового хитроглазого корейца. Он вошел в кабинет спокойный, уверенный в себе. Одет кореец был неряшливо: мятый серый костюм, коричневые ботинки, не знавшие после покупки ни крема, ни щетки. Черные, торчащие во все стороны волосы. Глаза глядели на мир из-под припухлых век с показным безразличием. Напряженная фигура показывала, что арестованный готов к сопротивлению. Он огляделся, повел носом, словно принюхивался. Показал руки, скованные наручниками.
— Снимите.
— Зачем? — Кольцов скривил губы в улыбке. — Привыкай. — Махнул рукой конвоиру. — Вы свободны, сержант. Когда дверь захлопнулась, кореец вдруг заявил:
— В наручниках показаний давать не буду.
— Как хочешь, — без сопротивления согласился Кольцов. — Присядь на минутку. Говорить буду я.
Кореец примостился на краешке стула, демонстрируя, что задерживаться не собирается. Правда, он уже обратил внимание на то, что Кольцов еще ни разу не назвал фамилии, под которой его задержали. Это слегка беспокоило.
Кольцов сдвинул в сторону бумаги, лежавшие перед ним, и посмотрел на корейца в упор. Взял в руки его паспорт. Раскрыл корочки. И назвал не то, что там было записано:
— Сергей Цой?
Кореец удивленно вскинул брови.
— Вы кого?
— Наверное, я ошибся. — Кольцов усмехнулся. — Ким Дык, верно?
— Не знаю, о чем вы. Я Нам Ир.
— Кличка Кореец?
— Кореец — моя национальность.
— Тоже верно, Ким Дык.
Кольцов нажал клавишу интерфона.
— Слушаю, товарищ майор. — Дежурный ответил без промедления голосом, полным служебного рвения.
— Ручьева ко мне.
Минуту спустя в кабинет без стука, громко топая коваными ботинками, вошел сержант — неуклюжий, с большой головой, вытянутой вверх как дыня, с большими желтыми зубами и сверкающей лысиной. Вирус дисциплины его, должно быть, не заразил.
— Пришел, — сказал он от двери, — меня звали?
— Ручьев, — Кольцов выглядел хмуро, — это правда, что корейца Ким Дыка в операции застрелили?
— Ну.
— Кто стрелял?
— Ну, я сам. Кто еще?
— Почему в рапорте не указано?
— Укажем, если надо.
— Ты что, Ручьев, с крыши съехал? Конечно, надо. Сколько убито — столько и покажи на бумаге. Нам укрывать жертвы ни к чему. Не то время. Мы даже стреляные патроны по акту списываем. А здесь человек был… Кореец.
— Понял. Акт сейчас дописать?
— Сейчас. Только пиши нежно. Мол, Ким Дык при задержании сопротивлялся, отстреливался. Там у тебя пушек много? Вот одну ему и припиши. Короче, подумай, как все сделать.
— Понял, подумаю.
Кореец слушал разговор, и пот холодной струйкой пополз по ложбинке вдоль его позвоночника. В безжалостном взгляде холодных глаз, в жесткой складке губ майора Кореец прочитал приговор и понял, насколько нешуточна угроза, только что высказанная вслух. И страшен не столько сам майор, сколько сержант Ручьев, один вид которого говорил о его готовности сделать все и даже больше, чем ему прикажут.
Кореец уже не раз слыхал от своих, что в милиции есть люди, предпочитающие без суда и следствия убирать тех, кто поднял руку на оперативных сотрудников. Леху Коновалова, который в парке культуры порезал патрульного, нашли с простреленной башкой в том же парке, в той же аллее, где он за два дня до того пролил кровь мента. Хасана Бродягу, лихого чеченца, застрелившего сотрудника железнодорожной милиции на станционных путях, через неделю обнаружили на товарной станции, разрезанного пополам тепловозом.
Следствие по этим случаям даже не назначали, уголовных дел не заводили. В первом случае убийство отнесли к разряду преступных разборок, во втором якобы имел место обычный несчастный случай. Сейчас, увидев Ручьева и услыхав его, Кореец понял, что и рядом с ним ходит несчастный случай и уйти от него позволит только согласие сотрудничать с майором. По всему было видно, что именно этого тот и желал добиться.
— Пусть уйдет, — попросил Кореец и кивнул на Ручьева.
— Хорошо, он уйдет, а ты опять начнешь финтить? Мне проще тебя списать в расход, чем возиться.
— Финтить не буду, гражданин майор. На мне ничего нет. В эту свалку я попал случайно. Шел, а там драка…
— Значит, ты чистый? Тогда я напомню.
— О чем?
— О «пальчиках», Кореец. Они у тебя почему-то не изменились с тех пор, как ты проходил по Актюбинскому делу. И на Весеннем бульваре были такие же найдены.
— А что там случилось? — Кореец заметно изменился в лице. — Я там не был.
Кольцов встал из-за стола и прошелся по кабинету. Придвинулся вплотную к арестованному со спины.
— Ничего особенного. Обычная невнимательность, господин Ким Дык. Ювелирку ты брал в перчаточках, а один пальчик порвался. И неплохо пропечатался на витрине. Стекло было чистое. Пальчик потный. — Кольцов блефовал смело. Со времени ограбления ювелирки прошел год, и Кореец мог не помнить, проверял он после дела перчатки или нет. Тем более что их сразу же нашли в мусорном ящике рядом с магазином. — Мы еще тогда заявили тебя в розыск. Куда уезжал? В Среднюю Азию?
Расчет оказался верным. Такого глупого прогара Кореец не ожидал. Он окаменел, не находя подходящих аргументов для отрицания. Но Кольцов будто и не обратил на это внимания.
— После ювелирки ты на кого работаешь? На Колыму или на Саддама?
— Я…
— Ручьев, забирай его к чертовой бабушке и исправляй рапорт.
— Начальник, что надо?!
— На кого ты работаешь?
— В автотехцентре я…
— Спрошено не где, а на кого. Есть разница?
Кореец тяжело вздохнул. Переступить через себя и сдаться ментам было не так-то просто. Признавшись, он, Ким Дык, ставил себя между двух огней. Вдруг кто-то из ментовкн стучит Саддаму? Тогда конец. Стукачей мочат без раздумий и сожалений. С другой стороны, и менты сегодня не те, что раньше. Понятие «социалистическая законность» им до фени. Попадись он в руки Ручьеву, тот шкуру будет спускать ремнями — это по его морде видно.
Выход был один, но и за него стоило поторговаться.
— Гражданин начальник, я могу все сказать. Могу, но боюсь. Меня мигом сдадут. У хозяина в ментухе свои люди. Блат у него здесь.
— Откуда знаешь?
— Слыхал.
— Фамилии известны?
— Кто же мне их скажет? Это хозяйские козыри. Разве он их раскроет.
— Давай так: кроме меня здесь с тобой общаться никто не будет. Пойдет?
— Куда мне деваться?
— Это ты правильно понял. Итак, на кого работаешь?
— На Саддама.
— Что делаешь в техцентре?
— Я слесарь.
— Попер по второму кругу? Не придуряйся.
— Слежу за Парткомом. В интересах Саддама.
— Хорошо. Сейчас мы с тобой оформим наши отношения бумажкой, и я тебя отпущу. Все, что накнацаешь для Саддама, в тот же час должно идти ко мне.
— Начальник, — голос Корейца звучал униженно, — не продашь?
— Дурак! Ты теперь мой человек, а своих я не подставляю.
В тот же день, проверяя вдруг возникшую мысль, Кольцов заехал в автотехцентр. Выложил полный набор фотографий перед Колосниковым.
— Взгляни, Сергей Сергеевич. Нет среди этой публики тех, кто на тебя наезжал?
Колесников пригласил Шубодерова.
— Вот просят посмотреть.
— На предмет? — Шубодеров был краток.
— Может, кто-то попадался тебе на глаза?
Шубодеров надел очки и принялся рассматривать фотографии. Каждую брал в руки, отодвигал от глаз, поворачивал так и сяк. Одну карточку задержал в руке. Снял очки. Спросил Кольцова:
— Они все под статьей?
— А что?
— Хочузаступиться.
— За кого?
Шубодеров протянул Кольцову фотографию. С нее испуганными глазами глядел малолетка с худым узким лицом.
— Кто он?
— Соседский сын. Лешка. Щукин. Связался с блатой, катится под гору. Неплохой парень, но может пропасть.
— Он работает здесь, у вас?
— Нет. — Шубодеров говорил уверенно. — Шестерит в городе у какого-то бугра.
— Чего ж вам за него хлопотать?
— Жалко. — Шубодеров сделал скорбное лицо. — Все же сын соседа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70