— В центре квадрата возникла жирная синяя точка. — Здесь засела группа бандитов…
— Мне ясно, Петр Анисимович. К чему идет дело, я уже понял. Но удивляться не перестаю. Между нами, настоящим большим начальником вы никогда не станете.
— Почему? — Горчаков улыбнулся. — Я уже и сейчас большой начальник.
— Большой, но не настоящий. Настоящие знаете как поступают? Вызывают бравого солдата Швейка, то бишь Клокова, рисуют схему и говорят: «Здесь посадите снайперов, здесь поставите заслон из трех человек, а сами вдвоем вот отсюда начнете штурм».
Горчаков засмеялся.
— До штурма я действительно не допер.
— Зря. У настоящих начальников штурм — главное в тактике. Штурмом взяли Кенигсберг. Штурмом захватили афганский кишлак Хархушой. Штурмом овладели городом Грозным.
— Что за кишлак? Клоков хмыкнул.
— Хархушой по-афгански ишачье дерьмо. Потому что все, взятое нами штурмом, в конце концов им и оказывается. А мы со своими настоящими большими начальниками садимся в него по самые уши.
— Чтобы такого не было, Юрий Павлович, вы уж подумайте сами над этой дурацкой схемой. Над украинской колбасой, как вы ее метко определили.
Клоков зажал подбородок в кулак. Внимательно вгляделся в рисунок. Потом поднял голову.
— На операцию мне потребуется приказ Кольцова.
— Я знаю.
— Он уже есть?
— Он будет. Собирайте своих людей. Мы едем в Тавричанку. Кольцов, по моим сведениям, уже там.
— Людей у меня маловато, — мрачно сообщил Клоков.
— Знаю и постараюсь усилить. Дам трех своих офицеров-афганцев. Еще двух милиционеров — Лекарева и Катрича.
— Катрича? Это серьезно.
— Знаете его?
— Хорошо знаю.
— Что ж до сих пор к себе не взяли? У него работы нет.
— Пытался. Даже дважды. Думал, пойдет ко мне замом. Господин Кольцов оба раза решительно воспротивился.
— Теперь, думаю, возьмете.
* * *
Горчаков, Рыжов и Лекарев поднялись на второй этаж дворца господина Гуссейнова вслед за тем, как там прозвучал выстрел. В столовой еще пахло порохом. Валялась сброшенная со стола вместе со скатертью битая посуда.
Кольцов лежал на спине. Рядом валялся его пистолет. Пуля вошла полковнику в лоб и вылетела у макушки. Он еще был жив.
— Кто тебя? — спросил Горчаков, нагнувшись.
— Сво-о-олочь… Сад-дам…
Кольцов выговаривал слова через силу, запинался, кашлял. При этом из раны на макушке вылетали серые брызги и осколки кости.
— За что?
— Теперь… все равно…
Кольцов замолчал. Тело его свело судорогой. Он вздрогнул, попытался прогнуться, приподнять грудь, но тут же, обессилев, упал. Лекарев взял его за руку. Пульса не было…
Жизнь — это сегодняшний день. С утра до полуночи… Завтра — будущее. Оно может и не наступить. Но и у мертвого есть своя судьба.
— Все, — сказал Лекарев, отпустив руку шефа. Она упала, глухо стукнув об пол. — Кончился.
Горчаков повернулся к Рыжову. Спокойным голосом, не выдававшим ни торжества, ни сожаления, произнес:
— Иван Васильевич, нужно составить акт о ЧП. По всем правилам. Полковник Кольцов пытался задержать уголовного авторитета Гуссейнова и был зверски убит выстрелом в упор. Убит.при исполнении… Подчеркните верность Кольцова профессиональному долгу. Его мужество в критических обстоятельствах.
— Я понял. — Рыжов, соглашаясь, кивнул. Потом посмотрел на Горчакова пристально. — Понял, но до крайности поражен. Неужели вы заранее рассчитывали именно на такой исход?
Горчаков грустно улыбнулся. Сложная ситуация развязалась сама по себе, и это сняло с его плеч груз тяжелых проблем. Теперь, когда пришло облегчение, Горчаков не боялся сказать Рыжову правду.
— О том, что здесь все кончится стрельбой, я догадывался. Верил: Кольцов постарается убрать подельников. И тогда нам пришлось бы оказывать ему почести прижизненно. Как же — герой-милиционер в одиночку пошел на бандитов! Произошло другое. Тем не менее герой-милиционер нужен для дела. Потому пишите, Иван Васильевич. Пишите. И не жалейте красивых слов. Чем больше их будет, тем меньше вопросов нам зададут покровители героя…
Клоков, увидевший шефа, лежащего в луже крови, не выразил ни удивления, ни сочувствия. С минуту глядел на тело, словно пытался запомнить все как есть, потом отвернулся и вышел.
— Что скажете, Юрий Павлович? — спросил Горчаков, остановив спускавшегося по лестнице подполковника.
Клоков остановился. Посмотрел на Горчакова отрешенным взглядом. Так, словно не узнавал его.
— Банду надо брать. Немедленно. Какие люди на наших глазах гибнут! Столпы демократии…
Сказал и ссутулившись пошел к машине.
Горчаков ошеломленно посмотрел ему во след. Он никогда не думал, что Клоков мог знать о Кольцове так много. Клоков знал. Это облегчало дело.
Быстрым шагом Горчаков догнал подполковника. Остановил его за руку.
— Юрий Павлович, только не горячитесь. На сегодня нам хватит одной потери.
Клоков засветло вывел отряд на исходные позиции. Группе, которой предстояло блокировать отход боевиков в сторону леса и принять на себя главный удар, пришлось сделать немалый крюк. Два микроавтобуса, проехав полевыми дорогами, добрались до восточной опушки леса без приключений. Высадку несколько задержал грузовик, который ехал за ними от соседнего хутора. В зеркало заднего вида Клоков разглядел раздолбанный грунтовками «ЗИЛ» и решил пропустить его вперед. Стекла на микроавтобусах стояли тонированные и разглядеть, кто находился внутри, снаружи не было возможности.
Микроавтобусы съехали на обочину и остановились. Клоков выскочил из машины и направился в кусты. Все выглядело предельно естественно. Грузовик, качаясь на выбоинах, проехал мимо и скрылся за увалом.
Тогда обе машины СОБРа съехали с дороги и по пахоте, поросшей сорняками, двинулись к лесу. Ломая мелкий кустарник, втянулись под сень деревьев. Водители заглушили моторы. Крепкие мужики в камуфляже стали неторопливо разбирать боевую экипировку.
Снаряжались серьезно. Здесь никто не боялся показаться трусом. Каждый давно наделе проверил, чего стоит сам и на что способны его товарищи.
Помогая друг другу, надевали тяжелые штурмовые бронежилеты «варан», способные защитить от прямого попадания пуль автоматов «узи» и АК-74. Прилаживали на головах пулезащит-ные шлемы, которые между собой называли «глобусами». Проверяли ножи, автоматы, гранаты.
Свой план Клоков строил на том, что боевики никогда не примут предложение сдаться властям. Волки, которых пестовали за колючим забором на деньги Саддама и его подельников, несомненно, волокли за собой такие хвосты преступлений, что у них не оставалось выбора — лечь костьми или прорваться и уйти. Если посылка верна, думал Клоков, то нужно заранее создать вокруг базы ситуацию, в которой боевикам для прорыва придется избрать лишь одно направление. Одно, но именно то, которое определит он, Клоков.
Второй задачей было сохранение жизни людей. Клоков не хотел иметь ни раненых, ни тем более убитых. Можно ли это сделать? Да, если так провести ликвидацию банды, чтобы исключалась необходимость подставляться под пули. Тех, кто поднимет руки, можно пощадить. С теми же, кто пойдет на прорыв, придется вести автоматные «переговоры».
Исходя из своих посылок, Клоков разбил отряд на три группы. В случае отказа боевиков от капитуляции первая группа должна продемонстрировать на западной окраине базы сильное огневое присутствие. Это вынудит боевиков уходить на восток, к лесу, где их будет ожидать самая сильная группа, засевшая в засаде. Лишь трех человек Клоков выделил для прикрытия дороги на Тавричанку. Здесь могли пойти на прорыв только автомобили с боевиками высшего ранга. Справиться с ними помогут Гончаров и люди, которые будут с ним.
Перед началом операции Клоков, как всегда, стал нудно наставлять бойцов. Он знал — в повторении прописных истин его люди давно не нуждаются. Суровые воины, испытавшие на своей шкуре знойные ветры пустыни Регистан и пронизывающий холод чеченских гор, знали цену жизни и меткого выстрела. С самого начала они не выбирали свою судьбу. Им ее назначили политики, считавшие, что «интернациональный долг» и «восстановление конституционного порядка» не война, а благородное дело, возносящее вождей на пьедестал славы и несущее счастье облагодетельствованным народам.
Собровцы лучше других знали, что слова «за вами сила закона» — пустое лицемерие болтунов, облеченных властью. После первого выстрела каждый боец остается наедине с собой и с пулей, которая в него направлена. Кому не повезет, тот поймает ее собственной грудью, которую не прикроешь самым толстым томом свода законов.
Все это знал и понимал Клоков, но не мог не повторять своих наставлений в десятый, в сотый раз. Боевой командир, он никогда не имел дела со сводками потерь, которые проглядывает высшее начальство. Потери — убитых и раненых — Клоков всегда видел собственными глазами: кровь, вспоротые животы, синеватые кишки, вываливающиеся наружу, оторванные руки и ноги. Для него потери были конкретными людьми, с именами и фамилиями, его друзьями, которых он ни за что не хотел терять.
Бойцы слушали командира хмуро: неужели не надоело твердить всякий раз одно и то же? Даже они не понимали его.
Пройти лес оказалось делом нетрудным. Он только издали казался густым и темным, а на деле здесь можно было проехать даже на джипе. Конечно, если хорошо и быстро крутить руль.
Катрич занял свое место в цепи. По привычке он шел. быстро, напористо. Примерно каждые пятьдесят метров останавливался и оглядывался. Потом, наметив удобный маршрут, шагал дальше.
С обеих сторон до него доносились негромкие звуки. Рядом шли остальные бойцы. То треснет под чьей-то стопой сучок, то прошелестит задетый ногами куст.
Не выходя на опушку, цепь задержалась. Предстояло занять позицию, которая отвечала бы замыслу Клокова.
Уже стемнело, когда на двух машинах Горчаков, Рыжов, три автоматчика и радиоспециалист подъехали к базе и остановились в сотне метров от ворот. Радист — расторопный и суетливый парень — настроил громкоговорящую установку. «Матю-гальник» — мощный переносной репродуктор — он унес в сторону от машин и установил его на специальном штативе. Наладив систему, передал микрофон Горчакову. Тот проверил время. Было двадцать три ноль две. На базе только что дали отбой. К этому сроку все участники операции должны были занять исходные позиции.
— Можно говорить? — спросил Горчаков радиста. Тот блеснул армейской выучкой.
— Так точно, товарищ полковник! И сразу громыхающий голос ударил в уши, пролетел над полем, эхом отразился от леса и вернулся назад.
— Господа боевики! Существование вашей базы незаконно. Она стала местом, где укрываются уголовные преступники. В вашем арсенале оружие, приобретенное незаконным путем. Предлагаем вам не оказывать сопротивления. Не брать оружия. Всем выйти на плац и сдаться властям. Гарантирую всем сдавшимся снисхождение, законное рассмотрение их дел. Невиновные и обманутые будут освобождены…
— Бу-у-дут жце-ны, — эхом вернулось назад. Со стороны базы хлопнул выстрел. Меткий. «Матюгальник» екнул, захрипел и умолк.
Горчаков вернул микрофон радисту.
— Снайпер, собака! Эти не сдадутся.
— Вы до сих пор сомневались? — Рыжов не сдержал эмоций.
— Нет, но приказ стрелять можно отдать, когда знаешь — иного пути нет.
Лампочка, освещавшая территорию базы, внезапно погасла. От казармы прозвучала автоматная очередь. Сверкающие искры трассирующего огня прочертили пунктир высоко над группой Горчакова. Боевик не стрелял прицельно. Он лишь обозначал готовность драться.
— «Восьмой», «десятый»! — Горчаков держал в руке черный пенал портативной рации «алан». — Начали. Начали!
* * *
Лекарева назначили в группу обозначения огневого налета. В наступившей темноте четыре автоматчика, растянувшись как можно шире, но не теряя друг друга из виду, приблизились к колючке, опутавшей базу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Мне ясно, Петр Анисимович. К чему идет дело, я уже понял. Но удивляться не перестаю. Между нами, настоящим большим начальником вы никогда не станете.
— Почему? — Горчаков улыбнулся. — Я уже и сейчас большой начальник.
— Большой, но не настоящий. Настоящие знаете как поступают? Вызывают бравого солдата Швейка, то бишь Клокова, рисуют схему и говорят: «Здесь посадите снайперов, здесь поставите заслон из трех человек, а сами вдвоем вот отсюда начнете штурм».
Горчаков засмеялся.
— До штурма я действительно не допер.
— Зря. У настоящих начальников штурм — главное в тактике. Штурмом взяли Кенигсберг. Штурмом захватили афганский кишлак Хархушой. Штурмом овладели городом Грозным.
— Что за кишлак? Клоков хмыкнул.
— Хархушой по-афгански ишачье дерьмо. Потому что все, взятое нами штурмом, в конце концов им и оказывается. А мы со своими настоящими большими начальниками садимся в него по самые уши.
— Чтобы такого не было, Юрий Павлович, вы уж подумайте сами над этой дурацкой схемой. Над украинской колбасой, как вы ее метко определили.
Клоков зажал подбородок в кулак. Внимательно вгляделся в рисунок. Потом поднял голову.
— На операцию мне потребуется приказ Кольцова.
— Я знаю.
— Он уже есть?
— Он будет. Собирайте своих людей. Мы едем в Тавричанку. Кольцов, по моим сведениям, уже там.
— Людей у меня маловато, — мрачно сообщил Клоков.
— Знаю и постараюсь усилить. Дам трех своих офицеров-афганцев. Еще двух милиционеров — Лекарева и Катрича.
— Катрича? Это серьезно.
— Знаете его?
— Хорошо знаю.
— Что ж до сих пор к себе не взяли? У него работы нет.
— Пытался. Даже дважды. Думал, пойдет ко мне замом. Господин Кольцов оба раза решительно воспротивился.
— Теперь, думаю, возьмете.
* * *
Горчаков, Рыжов и Лекарев поднялись на второй этаж дворца господина Гуссейнова вслед за тем, как там прозвучал выстрел. В столовой еще пахло порохом. Валялась сброшенная со стола вместе со скатертью битая посуда.
Кольцов лежал на спине. Рядом валялся его пистолет. Пуля вошла полковнику в лоб и вылетела у макушки. Он еще был жив.
— Кто тебя? — спросил Горчаков, нагнувшись.
— Сво-о-олочь… Сад-дам…
Кольцов выговаривал слова через силу, запинался, кашлял. При этом из раны на макушке вылетали серые брызги и осколки кости.
— За что?
— Теперь… все равно…
Кольцов замолчал. Тело его свело судорогой. Он вздрогнул, попытался прогнуться, приподнять грудь, но тут же, обессилев, упал. Лекарев взял его за руку. Пульса не было…
Жизнь — это сегодняшний день. С утра до полуночи… Завтра — будущее. Оно может и не наступить. Но и у мертвого есть своя судьба.
— Все, — сказал Лекарев, отпустив руку шефа. Она упала, глухо стукнув об пол. — Кончился.
Горчаков повернулся к Рыжову. Спокойным голосом, не выдававшим ни торжества, ни сожаления, произнес:
— Иван Васильевич, нужно составить акт о ЧП. По всем правилам. Полковник Кольцов пытался задержать уголовного авторитета Гуссейнова и был зверски убит выстрелом в упор. Убит.при исполнении… Подчеркните верность Кольцова профессиональному долгу. Его мужество в критических обстоятельствах.
— Я понял. — Рыжов, соглашаясь, кивнул. Потом посмотрел на Горчакова пристально. — Понял, но до крайности поражен. Неужели вы заранее рассчитывали именно на такой исход?
Горчаков грустно улыбнулся. Сложная ситуация развязалась сама по себе, и это сняло с его плеч груз тяжелых проблем. Теперь, когда пришло облегчение, Горчаков не боялся сказать Рыжову правду.
— О том, что здесь все кончится стрельбой, я догадывался. Верил: Кольцов постарается убрать подельников. И тогда нам пришлось бы оказывать ему почести прижизненно. Как же — герой-милиционер в одиночку пошел на бандитов! Произошло другое. Тем не менее герой-милиционер нужен для дела. Потому пишите, Иван Васильевич. Пишите. И не жалейте красивых слов. Чем больше их будет, тем меньше вопросов нам зададут покровители героя…
Клоков, увидевший шефа, лежащего в луже крови, не выразил ни удивления, ни сочувствия. С минуту глядел на тело, словно пытался запомнить все как есть, потом отвернулся и вышел.
— Что скажете, Юрий Павлович? — спросил Горчаков, остановив спускавшегося по лестнице подполковника.
Клоков остановился. Посмотрел на Горчакова отрешенным взглядом. Так, словно не узнавал его.
— Банду надо брать. Немедленно. Какие люди на наших глазах гибнут! Столпы демократии…
Сказал и ссутулившись пошел к машине.
Горчаков ошеломленно посмотрел ему во след. Он никогда не думал, что Клоков мог знать о Кольцове так много. Клоков знал. Это облегчало дело.
Быстрым шагом Горчаков догнал подполковника. Остановил его за руку.
— Юрий Павлович, только не горячитесь. На сегодня нам хватит одной потери.
Клоков засветло вывел отряд на исходные позиции. Группе, которой предстояло блокировать отход боевиков в сторону леса и принять на себя главный удар, пришлось сделать немалый крюк. Два микроавтобуса, проехав полевыми дорогами, добрались до восточной опушки леса без приключений. Высадку несколько задержал грузовик, который ехал за ними от соседнего хутора. В зеркало заднего вида Клоков разглядел раздолбанный грунтовками «ЗИЛ» и решил пропустить его вперед. Стекла на микроавтобусах стояли тонированные и разглядеть, кто находился внутри, снаружи не было возможности.
Микроавтобусы съехали на обочину и остановились. Клоков выскочил из машины и направился в кусты. Все выглядело предельно естественно. Грузовик, качаясь на выбоинах, проехал мимо и скрылся за увалом.
Тогда обе машины СОБРа съехали с дороги и по пахоте, поросшей сорняками, двинулись к лесу. Ломая мелкий кустарник, втянулись под сень деревьев. Водители заглушили моторы. Крепкие мужики в камуфляже стали неторопливо разбирать боевую экипировку.
Снаряжались серьезно. Здесь никто не боялся показаться трусом. Каждый давно наделе проверил, чего стоит сам и на что способны его товарищи.
Помогая друг другу, надевали тяжелые штурмовые бронежилеты «варан», способные защитить от прямого попадания пуль автоматов «узи» и АК-74. Прилаживали на головах пулезащит-ные шлемы, которые между собой называли «глобусами». Проверяли ножи, автоматы, гранаты.
Свой план Клоков строил на том, что боевики никогда не примут предложение сдаться властям. Волки, которых пестовали за колючим забором на деньги Саддама и его подельников, несомненно, волокли за собой такие хвосты преступлений, что у них не оставалось выбора — лечь костьми или прорваться и уйти. Если посылка верна, думал Клоков, то нужно заранее создать вокруг базы ситуацию, в которой боевикам для прорыва придется избрать лишь одно направление. Одно, но именно то, которое определит он, Клоков.
Второй задачей было сохранение жизни людей. Клоков не хотел иметь ни раненых, ни тем более убитых. Можно ли это сделать? Да, если так провести ликвидацию банды, чтобы исключалась необходимость подставляться под пули. Тех, кто поднимет руки, можно пощадить. С теми же, кто пойдет на прорыв, придется вести автоматные «переговоры».
Исходя из своих посылок, Клоков разбил отряд на три группы. В случае отказа боевиков от капитуляции первая группа должна продемонстрировать на западной окраине базы сильное огневое присутствие. Это вынудит боевиков уходить на восток, к лесу, где их будет ожидать самая сильная группа, засевшая в засаде. Лишь трех человек Клоков выделил для прикрытия дороги на Тавричанку. Здесь могли пойти на прорыв только автомобили с боевиками высшего ранга. Справиться с ними помогут Гончаров и люди, которые будут с ним.
Перед началом операции Клоков, как всегда, стал нудно наставлять бойцов. Он знал — в повторении прописных истин его люди давно не нуждаются. Суровые воины, испытавшие на своей шкуре знойные ветры пустыни Регистан и пронизывающий холод чеченских гор, знали цену жизни и меткого выстрела. С самого начала они не выбирали свою судьбу. Им ее назначили политики, считавшие, что «интернациональный долг» и «восстановление конституционного порядка» не война, а благородное дело, возносящее вождей на пьедестал славы и несущее счастье облагодетельствованным народам.
Собровцы лучше других знали, что слова «за вами сила закона» — пустое лицемерие болтунов, облеченных властью. После первого выстрела каждый боец остается наедине с собой и с пулей, которая в него направлена. Кому не повезет, тот поймает ее собственной грудью, которую не прикроешь самым толстым томом свода законов.
Все это знал и понимал Клоков, но не мог не повторять своих наставлений в десятый, в сотый раз. Боевой командир, он никогда не имел дела со сводками потерь, которые проглядывает высшее начальство. Потери — убитых и раненых — Клоков всегда видел собственными глазами: кровь, вспоротые животы, синеватые кишки, вываливающиеся наружу, оторванные руки и ноги. Для него потери были конкретными людьми, с именами и фамилиями, его друзьями, которых он ни за что не хотел терять.
Бойцы слушали командира хмуро: неужели не надоело твердить всякий раз одно и то же? Даже они не понимали его.
Пройти лес оказалось делом нетрудным. Он только издали казался густым и темным, а на деле здесь можно было проехать даже на джипе. Конечно, если хорошо и быстро крутить руль.
Катрич занял свое место в цепи. По привычке он шел. быстро, напористо. Примерно каждые пятьдесят метров останавливался и оглядывался. Потом, наметив удобный маршрут, шагал дальше.
С обеих сторон до него доносились негромкие звуки. Рядом шли остальные бойцы. То треснет под чьей-то стопой сучок, то прошелестит задетый ногами куст.
Не выходя на опушку, цепь задержалась. Предстояло занять позицию, которая отвечала бы замыслу Клокова.
Уже стемнело, когда на двух машинах Горчаков, Рыжов, три автоматчика и радиоспециалист подъехали к базе и остановились в сотне метров от ворот. Радист — расторопный и суетливый парень — настроил громкоговорящую установку. «Матю-гальник» — мощный переносной репродуктор — он унес в сторону от машин и установил его на специальном штативе. Наладив систему, передал микрофон Горчакову. Тот проверил время. Было двадцать три ноль две. На базе только что дали отбой. К этому сроку все участники операции должны были занять исходные позиции.
— Можно говорить? — спросил Горчаков радиста. Тот блеснул армейской выучкой.
— Так точно, товарищ полковник! И сразу громыхающий голос ударил в уши, пролетел над полем, эхом отразился от леса и вернулся назад.
— Господа боевики! Существование вашей базы незаконно. Она стала местом, где укрываются уголовные преступники. В вашем арсенале оружие, приобретенное незаконным путем. Предлагаем вам не оказывать сопротивления. Не брать оружия. Всем выйти на плац и сдаться властям. Гарантирую всем сдавшимся снисхождение, законное рассмотрение их дел. Невиновные и обманутые будут освобождены…
— Бу-у-дут жце-ны, — эхом вернулось назад. Со стороны базы хлопнул выстрел. Меткий. «Матюгальник» екнул, захрипел и умолк.
Горчаков вернул микрофон радисту.
— Снайпер, собака! Эти не сдадутся.
— Вы до сих пор сомневались? — Рыжов не сдержал эмоций.
— Нет, но приказ стрелять можно отдать, когда знаешь — иного пути нет.
Лампочка, освещавшая территорию базы, внезапно погасла. От казармы прозвучала автоматная очередь. Сверкающие искры трассирующего огня прочертили пунктир высоко над группой Горчакова. Боевик не стрелял прицельно. Он лишь обозначал готовность драться.
— «Восьмой», «десятый»! — Горчаков держал в руке черный пенал портативной рации «алан». — Начали. Начали!
* * *
Лекарева назначили в группу обозначения огневого налета. В наступившей темноте четыре автоматчика, растянувшись как можно шире, но не теряя друг друга из виду, приблизились к колючке, опутавшей базу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70