Но я не жалею. Есть очень мало вкусов на свете, которые трудно забыть.
— Минуточку…
Не выдержав вида моих голых ступней, Поспелов ушел в дом и вернулся с курткой и шлепанцами.
— Антон Сидоркин не курил, — заметила я, укутавшись в куртку.
— Мне нужно об этом знать? — удивился Поспелов.
— Так, на всякий случай, если опять предложите какой-нибудь утопленнице грязную прокуренную телогрейку.
— А что же рыба, эта… фугу? Вкусная?
— Не знаю, — я задумалась. — После нее во рту остается сильный привкус, такое, знаете, пощипывание и вязкость… Как будто жуешь листок молодой крапивы, залитый спермой. Вы пробовали когда-нибудь сперму?
Поспелов закашлялся, потом уставился на меня с интересом. По его лицу и напряженной позе сразу заметно — решает, издеваюсь я или сама по себе такая простая. Так ничего и не решив, он потоптался, покашлял, два раза многозначительно вздохнул и раздраженно подвел итог:
— И вы, значит, теперь эту дорогую рыбу сушите и грызете потихоньку на ночь, для остроты воспоминаний? А лягушек, которые своей шкуркой выделяют слизь — сильнейший галлюциноген, — вы, случайно, не облизывали? Тоже, знаете, говорят, незабываемые ощущения остаются потом на всю жизнь, плюс ожог на языке. — Он вытащил из коробочки какую-то гадость и потряс ею перед моим лицом.
— Не советую вам грызть сушеного иглобрюха, — отшатнулась я. — Его можно есть только свежим и приготовленным хорошим специалистом.
— И не собираюсь. Возьмите, это ваше. — Он ткнул мне в грудь коробку, закинув на рыбешек странный лоскут шкурки какой-то ящерицы.
— Спасибо, — машинально поблагодарила я, совершенно не представляя, что с этим делать.
Благодарность мою следователь воспринял как оскорбление и ушел в дождь, сердито разбрызгивая небольшие лужицы на траве.
Выбросив коробку в мусорное ведро, я поднялась наверх под нестройное пение соединившегося за кухонным столом семейства — Коля дирижировал и мычал, мамочка пыталась брать высокие ноты, папочка изображал тенора и ударный инструмент одновременно — он пел и стучал двумя ложками по столу.
Я посмотрела на спящих детей и улеглась между ними.
Помню, что девочка проснулась уже в темноте и стала дергать меня за руку.
Мы спустились в кухню, она сама взяла из холодильника какую-то банку и быстро поела, настороженно осматривая семейство Сидоркиных, залегших головами на столе.
Потом мы с ней пошли в ванную, я совсем забыла и чуть было не повела ее в грязную, на первом этаже.
Когда вернулись в спальню, проснулся мальчик. Он редко плачет, может быть, потому, что, как только проснется, я его кормлю, а покормленный он сразу же засыпает… Попросила девочку принести памперс снизу, она тут же вцепилась в меня холодными ручками, и я потрогала батарею у окна. Еле теплая. Ладно, так не хочется идти вниз, воспользуемся пеленками. Мою мальчика под струей воды, он висит, ухватившись ручками за мои указательные пальцы, надувает щеки и закрывает глаза, когда вода попадает в лицо. Девочка стоит рядом, держась за желтые с бабочками пижамные брюки.
Ее очень устроило, что после мытья мы все отправились на супружескую кровать. И вот, лежа между двумя детьми, под теплым шерстяным одеялом, я вдруг ловлю себя на том, что тихо напеваю. И не напеваю даже, а мычу. Мы стали покачиваться на мягком матраце в такт моему мычанию, и я почувствовала, что девочка улыбается.
Поздно ночью нас разбудил Коля, отвоевавший свою часть супружеской кровати. Он бесцеремонно лег посередине, стало теплее.
Папа Сидоркин проснулся с мамой Сидоркиной в гостиной внизу от холода. Он встал, потрогал батареи — холодные, укрыл маму ее же пальто, а сам решил найти часы (чтобы посмотреть время) и сына (чтобы выяснить наконец все окончательно, пока мама спит).
Часы он нашел быстро. Было чуть больше трех ночи. А Коля нигде не находился, более того, после безрезультатных странствий по первому и второму этажу и по мастерской, в которую он зачем-то спустился, папа понял, что не только Коли нет. Совершенно пропали и двое детей вместе с Лялей. Бродя по затихшему темному дому, папа Сидоркин старался не шуметь и света не зажигать. Он осмотрел на ощупь две тахты в гостевой комнате, детскую, кабинет, ударился больно ногой о подставку под вазу в коридоре и нерешительно остановился у дверей супружеской спальни. Рука сама поднялась, чтобы постучать, и папа убрал ее другой рукой, совершенно не понимая, что такое с ним произошло и как он умудрился так грандиозно напиться.
Он вошел в спальню на цыпочках, подошел к кровати и легко провел по вспучившемуся одеялу кончиками пальцев. Ясно, там кто-то лежит, но кто?.. А вдруг там его сын с этой женщиной, с этой…
Папа опустился на пуфик и несколько минут ждал, когда перестанет колотиться сердце. За эти минуты он в подробностях вспомнил, как впервые увидел Лялю, ее нежное золотое свечение волос, всегда настороженные, испытующие глаза, родинки на шее за ухом, резкий рисунок губ, слишком резкий для бесхарактерных, размытых черт лица. Вспомнил свое удивление — он не ожидал, что старший брат выберет именно такую (какую?!) жену. Любую другую, но не такую, не этот сгусток света и напряжения, лукавства и похоти, легкой ранимости и почти тупого упорства.
Папа встал и решительно сдернул одеяло. Его отнесло назад, он упал на пуфик и еще продолжал падать, дергая ногами в воздухе, пока не уперся руками в пол сзади.
Сын лежал, широко расставив ноги и открыв рот в счастливом пьяном сне. Между ног его устроилась маленькая Сюша, она спала, сложившись зародышем, с засунутым в рот большим пальцем левой руки. Под одной рукой сына лежал младенец, запеленатый так, как сейчас уже не делают, — тугим коконом, а под другой… Именно когда папа увидел женщину, его и отнесло назад.
Кое-как встав, папа опять склонился над кроватью и почувствовал, что весь покрылся пупырышками ужаса. Женщина, спящая под рукой его сына, была со странно выбритой головой, будто неумелый парикмахер водил машинкой наугад в темноте, оставляя на бритой голове полосы ежика. Ее волосы валялись на полу, и никто на свете уже не смог бы убедить папу, что этот безжизненный серый клочок и есть остатки прохладного тяжелого золота, когда-то молочной июньской ночью, на пляже у Петропавловки, на одну только минуту закрывшего его голую влажную грудь.
Угодив ногой в парик, папа закричал дурным голосом и так громко, что разбудил даже маму в гостиной под пальто. Спросонья, обнаружив себя в чужом темном месте, мама бросилась на крик, они столкнулись внизу лестницы, оба упали и еще кричали некоторое время от боли.
Потом папа побежал в коридор и там еще долго не мог сдернуть с вешалки свою куртку, а мама побежала наверх, на второй этаж, чтобы немедленно выяснить, что случилось такого страшного с ее сыном.
Папа и мама Сидоркины обнаружили себя часа через два на проселочной дороге в мутном рассвете, вцепившимися друг в друга и медленно бредущими на далекие огни. Они осмотрели и ощупали друг друга, избегая говорить о сыне и о странной обритой женщине на кровати с ним. К этому времени родители совершенно протрезвели и ужасно обрадовались, что живы и что вместе, а значит, все преодолимо!., все, кроме накрапывающего дождя и этой ужасной грязи, потому что в домашних шлепанцах не очень хорошо по ней ходится…
АРЕСТ
В четыре часа тридцать минут утра со следователем Поспеловым связался дежурный оператор из фургона и доложил, что сорок минут назад из дома поспешно выбежали мужчина и женщина и отправились в неизвестном направлении. А пять минут назад, воспользовавшись отмычками, в дом проник неизвестный.
— Как это вы определили, что он воспользовался отмычками? — начал просыпаться Поспелов.
— Он открывал замки ворот и входной двери методом подбора. Либо это были отмычки, либо ключи от дома, совершенно ему незнакомые.
— Что слышно?
— Тишина. В ванной на первом этаже течет вода.
— Течет?.. — задумался Поспелов. — Ладно, спасибо. Передай дежурному, что мне хватит четырех человек. Пусть подъезжают. — Он отложил рацию, встал с неудобной широкой скамьи и развернул плащ, который подкладывал под голову.
В сарайчике светилась раскаленная проволока самодельного обогревателя. После визита неизвестной дамы, смывшей подслушку в унитаз, Поспелов стал задумчив и рассеян, больше не вспоминал о двух месяцах до пенсии и категорически отказался идти ночевать в эту ночь к Пете. Он объяснил свое поведение предчувствием, остался на ночь в сарае, и, чтобы спасти московского следователя от холода, хозяин Чукчи накрутил на асбестовую трубу, установленную на кирпичах, проволоку спиралью, а потом воткнул ее концы в розетку. Следователь топтался и вздыхал у розетки минуты три, но так и не решился выдернуть концы проволоки. Ограничился отбрасыванием ногой всякого мусора подальше от обогревателя и раздраженными междометиями.
Коля Сидоркин просыпался мучительно, ему снилось, что он открыл краны в загаженной ванной и из носика полилась черная вода, журча и брызгаясь. Коля дернулся и с ужасом нащупал голову Сю-ши внизу живота, приподнял ее и кое-как выбрался из-под одеяла — писать хотелось нестерпимо, еще бы несколько секунд такого сна, и…
Он вышел из спальни и угодил в прямоугольники холодного голубоватого света на полу — полнолуние. Огромная, как ему показалось, круглая льдинка луны висела в окне, ужасная, как смертный приговор. В туалете Коля сидел на унитазе минут десять, получая удовольствие и безостановочно зевая. Дверь он не закрывал и где-то на восьмой минуте явственно услышал шум внизу и вспомнил о родителях. Он встал, протянул было руку к кнопочке на унитазе, чтобы смыть, но потом передумал шуметь и тихо-тихо, как только мог с загипсованной ступней, спустился вниз.
В кухне горел свет, но никого не было. Стол весь заставлен грязной посудой и бутылками, раковина — полная, на полу — шкурки от бананов и растоптанные кружочки колбасы. Услыхав шум в ванной, Коля поморщился. Все понятно, мама не выдержала вида ванны и пошла ее мыть в… Были же где-то часы… О господи, в пять утра!
Он заглянул в приоткрытую дверь и удивился. Это не мама. Над ванной склонился мужчина в синем комбинезоне и красных резиновых перчатках. Одной рукой он держал душ, иногда направляя его в определенные места, а в другой — пинцет, им мужчина ковырялся в жутких отложениях на дне ванны. Вот что-то его особенно заинтересовало, мужчина приладил душ на стену и наклонился. Коля осторожно вошел и тоже наклонился над ванной. Почти вся черная жижа была смыта, рука в красной перчатке осторожно придерживала какую-то странную металлическую кнопку на дне ванны, и, когда вода стекла, мужчина снял перчатку и забрал кнопку пальцами. Он выпрямился, и Коля выпрямился и чуть не закричал — на голове мужчины оказался странный прозрачный противогаз с висящим под подбородком баллончиком.
Мужчина, застыв, смотрел несколько секунд на Колю, потом достал из нагрудного кармана комбинезона пластиковый пакетик и осторожно засунул в него металлическую бляшку. После чего взял вантуз и стал прочищать сток. У него получилось не очень хорошо, хотя из отверстия снизу и выбулькнулось пару раз нечто, что Коля не решился рассмотреть, а мужчина, напротив, казалось, только этого и ждал — он наклонялся так низко в своем дыхательном аппарате, так тщательно ковырялся в выплывших сгустках слизи, что Коля наконец понял.
— Вы — сантехник! — радостно объявил он. — Как хорошо, а то, знаете, батареи совсем холодные и ванна засорилась!
Мужчина отложил вантуз, снял перчатки и стащил с головы устройство с баллоном.
Коля попятился. На него теперь смотрели совершенно холодные и какие-то неуловимые глаза.
— Пойдем, — сказал странный сантехник и силой потащил Колю за руку, совершенно не реагируя на его хромоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47