— Сейчас я вам показывать, — испугала она меня, вдруг показав себе на спину. — Расстегнуть в помочь!
Ужасы и любовь (ужа-а-асная любовь)
Я понял, что должен расстегнуть сзади молнию на ее платье. Поколебавшись некоторое время, я осторожно опустил вниз собачку молнии, причем Матильда давала указания: “Пониже попка!” Я расстегнул длиннющую молнию до конца, до “пониже попка”. Старуха, не поворачиваясь, сняла платье до пояса и заверила меня, что сейчас я буду видеть невероятное качество омолаживающих кремов фирмы “Юниус”. И повернулась передом. У меня потемнело в глазах.
— Нравится? — спросила она странным голосом. Я разглядывал ее девичью грудь, чудные гладкие плечи и не имел сил ответить.
— Это мы убирать, — вдруг заявила Матильда и с силой стащила с головы назад парик.
Мне стало нехорошо. У нее совершенно не было волос! Абсолютно выбритый череп со странными складками сероватой кожи. Я решил, что это от постоянного закрепления парика клеем.
— Кремы фирмы “Юниус” делать и лицо юным! — заявила она и вдруг, как в кошмаре, стала стаскивать это самое свое лицо с подбородка — вверх!
Меня отнесло от нее. Помню, что нащупал позади себя край дивана и свалился, не в силах вздохнуть. Я не считаю себя слабонервным — просто меня расслабила совершенно чудная и невероятно красивая ее грудь. Если бы бабушка сначала стащила парик и содрала с себя лицо, я бы не утратил исследовательской отстраненности, но грудь повернула мои мысли совсем в другое русло.
Когда Матильда со странным звуком хлопнувшей резины сняла с головы и лицо, я закричал. Она бросилась ко мне, закрыла рот своей рукой и вдруг захохотала знакомым грудным смехом, и в глазах моих красными пятнами полетели шляпы над могилами — много шляп над множеством могил. Ты поняла, да? Это была Анна.
— Ничего не поняла! — созналась я. — Почему в виде старухи?
— Она сказала, что смогла только так попасть в Россию, что у нее здесь дела, — все это шепотом, покусывая мое ухо.
Мы провели совершенно дикую ночь.
Наутро в дверь постучали в семь тридцать — “Матильда” на это время заказала машину. До шести мы с нею кувыркались по всей квартире, а с шести часов наклеивали лицо и гримировали руки. В голове моей творилось нечто невообразимое — я то и дело срывался на нервный крик. В дверях она приказала мне сидеть дома и “не отлючаться”, потом погрозила пальцем, напомнив, что в восемь вечера мы должны “кушать ресторанный индюшат и вам стоит успевать выбрать смокинг”!
Она спускалась вниз по ступенькам — “я не любить лифты, клаустрофобия в таких маленьких комнатках, понимаетесь?” — я видел ее покачивающуюся внизу шляпу и бормотал, бормотал как заведенный: “Господи, спаси!” Двое дежуривших в подъезде помогли мне вернуться в квартиру, уложили на диван, быстренько осмотрели комнаты; потом стали надо мной — строго, ровно, как над покойником, — и от души посочувствовали: “Ну ты, мужик, попался, так попался! Кто же мог знать, что у американок в семьдесят два наступает сексуальное бешенство!”
Когда они ушли, я бросился искать микрофоны.
Никаких перспектив в бизнесе и ракеты на Кубе
За неделю “Матильда” посетила косметическую фабрику в Москве и Ленинграде, фабрику игрушек и завод железобетонных изделий где-то за городом. Я совершенно не понимал, чего она добивается. В основном потому, что вообще почти не соображал — совершенно не высыпался: по ночам мы занимались громким диким сексом, а днем я спал урывками — часа по два-три. Несмотря на отменную еду, я обессилел, ходил, пошатываясь, с красными белками — полопались сосуды; даже соглядатаи сжалились надо мной и дважды подсовывали Анне неотразимого блондина (он пошел с нею в Большой театр) и жгучего брюнета (соответственно, в консерваторию). Как же она потом веселилась ночами, как хохотала и издевалась над их ужимками! Еще она любила пошутить. Могла приказать остановить автомобиль у перекрестка, выйти, ощупать застывшего истуканом постового и потом приказывала прислать его вечером в квартиру в той же экипировке. За час до назначенного срока звонила по телефону, отменяла заказ: “У меня зуб вспучился, я не иметь сил отдыхать!” — и мы ставили пластинку с оперой и запирались в ванной часа на полтора.
Когда подошло время ей уезжать, я сам не знал — радоваться мне или огорчаться. В последний наш вечер, под шум включенных в ванне кранов, Анна в общих чертах объяснила мне полную бесперспективность вложения в России денег во что бы то ни было. Она с удивительным знанием дела провела анализ развития в нашей стране промышленности, покритиковала экономические изъяны пятилеток, вскользь посетовала на невозможность обмена опытом с зарубежными фирмами. Потом описала мне страхи Америки перед Хрущевым, перед его попытками установить ракеты на Кубе и, взяв мое лицо в ладони, со слезами предложила на всякий случай попрощаться навсегда, потому что, если Хрущев эти ракеты установит, не будет больше ни Америки, ни России.
Я, естественно, ничего не знал о ракетах на Кубе и из ее разговоров понял только одно — мы можем больше не увидеться.
“Нет-нет, — заверила меня Анна. — Я обязательно приеду к тебе через год, клянусь! Я найду способ, как-нибудь все устрою. Я бы и сейчас осталась жить с тобой (от этих ее слов у меня странно заныло в желудке), если бы знала, что здесь есть куда вложить деньги! Увы — никаких перспектив! Но как только я пристрою мой капитал, я найду способ приехать”.
— Это смешно. Какой капитал? Где ты могла взять капитал, который нужно пристраивать на мировом рынке? — удивился я.
И Анна серьезно и многозначительно ответила: “Заработала компаньонкой”.
И уехала. Два года — ни слуху ни духу.
Я, обеспокоенный, как бы она ни оказалась наследницей миллионера или грабителем банков, навел справки о жене помощника посла во Франции и узнал много интересного. Она оказалась дочерью русских эмигрантов первой волны, осевших в деревне на побережье и занявшихся сельским хозяйством. Ее отец преуспел в виноградарстве, кроме Анны в семье еще четверо дочерей. С шестнадцати лет она пыталась сниматься в кино, кое-какие мелкие роли ей вполне удавались, но после двадцати пяти лет поняла, что время ушло, возможности стать великой актрисой тают с каждым годом, и вовремя перешла на административную работу. С будущим мужем познакомилась на кинофестивале — он приехал в Канны из Советского Союза с делегацией.
Что еще меня поразило: дважды задерживалась полицией, один раз — с пикетчиками возле здания французского парламента — студенты протестовали против полицейского режима в вузах; а во второй — проходила по делу о мошенничестве, до суда дело не дошло. Узнать что-либо подробней возможности не было, эти сведения я с большим трудом добыл в архиве МИДа.
Через два года случился следующий переполох: с миссией Красного Креста в Москву опять приезжает Матильда Ринке и остановиться она хочет, естественно, у дорогого ее сердцу Богдана Халея. В этот раз мне было выдано особое партийное поручение. Я должен был уговорить Матильду посодействовать налаживанию связей с европейскими представительствами этой организации и отговорить дотошную старушку от посещения глухих уголков некоторых союзных республик. Ее пустили в страну только потому, что миллионерша Матильда Ринке обещала учредить несколько денежных фондов.
Уникальные кремы фирмы “Юниус”

С трапа самолета ко мне спустилась изрядно помолодевшая темноволосая женщина. Больше шестидесяти ей нельзя было дать. Сопровождающие дольше, чем обычно, проверяли документы, я тоже ничего не понимал, а “Матильда” взахлеб объясняла свое омоложение уникальными кремами от морщин фирмы “Юниус”. Она стала говорить по-русски куда более правильно (“прошла серьезные курсы”), укоротила длину юбок и всем желающим объясняла, что волосы на голову ей пересадили из одного “очень интимного места” и место это теперь осталось “совершенно лысым”.
Я не понимал, почему Анна так рискует, пока она не показала контракт, подписанный в Америке с фирмой… правильно — “Юниус”. По этому контракту, семидесятидвухлетняя Матильда Ринке, сфотографированная более двух лет назад — до употребления кремов, лосьонов и туалетной воды “Юниус” — должна была ежемесячно предъявлять кожу своего лица крупным планом в рекламных журналах и, чтобы кожа эта постепенно приобретала новую молодость, Матильду должен был пользовать целый штат гримеров.
“Представь их рожи! — веселилась Анна. — Я приезжаю на съемку через месяц, а у меня исчезла половина морщин! Как, отчего?.. Я твержу, как полагается по контракту: “Конечно, из-за кремов “Юниус!” Через полгода я перестала гримировать руки и отказалась от накладной жидкой кожи — волшебное действие кремов “Юниус”! Мое лицо на обложках всех модных журналов, у меня берут интервью, меня приглашают на высокие приемы! “Если дело так пойдет дальше, — предупредили меня, — вы станете самой известной леди и можете баллотироваться в конгресс США!” В данный момент у меня двадцать два контракта на рекламу мыла, зубного порошка, крема от морщин, стягивающих поясов, силиконовых грудей, губной помады, которая размягчает кожу губ до детской упругости, лосьона для роста волос и укрепителя ягодиц!”
— А ты не боишься разоблачения? — поинтересовался я.
“Что это — разоблачение? Кто-нибудь силой разденет меня перед видеокамерой? Какая реклама омолаживающим кремам фирмы “Юниус”!”
— А что на эту тему думает старушка Ринке, с документами которой ты сюда приехала?
“О, не волнуйся, она уже давно ничего не думает, — отмахнулась Анна. — Я вот о чем хотела посоветоваться. Группа медиков просила разрешения на изучение процесса омоложения моего тела. Думаю, их страшно интересует, превращусь ли я лет через пятьдесят в подростка!”
Анна хохочет. Я — в полной депрессии. Куда она дела старушку Ринке? На все мои вопросы о ней Анна отмахивается. Тогда я интересуюсь, что такое укрепитель ягодиц?
“Это такое смешно устройство, вроде вибратора для задницы”.
— Вибратора?..
“Ну, представь: ты стоишь неподвижно, подставив попу дергающейся туда-сюда ленте. Эта лента натирает ягодицы со страшной скоростью, отчего они должны подтягиваться и становиться упругими”.
В этот приезд Анна забеременела.
Она пробыла в Москве два месяца — шестьдесят дней. Сорок два дня из них я ежедневно выслушивал невероятные прожекты то родов у семидесятичетырехлетней старушки, то ее внезапной смерти в водах Москвы-реки, то покупку всеми женскими журналами снимков обнаженной Матильды Ринке на девятом месяце беременности. Я начал сомневаться в умственном здоровье моей возлюбленной и поставил своей целью выяснить судьбу этой самой Ринке.
“Не волнуйся, — успокаивала меня Анна, — у нас с ней договор. Все очень просто. Если через пять лет после нашей встречи она станет всемирно известна, я стану богатой наследницей. Считай, что договор выполнен. Надеюсь, бабушке Тили приходят в Египет журналы из Америки, надеюсь, она смотрит телевизор…”
Мне была рассказана удивительная история о посещении Матильдой Ринке вместе со своей компаньонкой Анной Италии, Греции и Египта.
“Более зловредной и капризной старухи я не видела! Бывали минуты, когда казалось, что больше я не выдержу, но гонорар, обещанный мне за сопроводительство ее никчемности графини Ринке, был таким огромным, а мне так хотелось порадовать тебя домиком на побережье Франции!..”
Несколько убийственных историй о Матильде Ринке
Предчувствуя трагическую концовку вредной графини, я попросил не приплетать меня к этой истории.
“Она оказалась выносливой, как лошадь! Прекрасно переносит жару — в отличие от меня. Может проехать полдня на верблюде, а потом еще взобраться на пирамиду, пока я, с растопыренными ногами, брожу в тени этой самой пирамиды, пытаясь восстановить после тряски между горбами свою летящую походку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46