— Остыньте. Пойдемте на кухню — посмотрим, что приготовила ваша мама. О! — принюхивается он с порога. — Голубцы!
— Опять голубцы, — тяжко вздохнула я, вспомнив чудную курицу Клавы.
— Вы можете не есть. Садитесь и слушайте. В карманах обеих жен Богдана Халея я обнаружил сильнодействующее снотворное двух видов. Соответственно, отравлены они были именно этими препаратами, добавленными в больших дозах в коньяк, — то есть они отравили друг друга. И я подозреваю, что тут не было никакого сговора, просто бабушки сели выпить-закусить, одна решила избавиться от другой, а другая… В общем, здесь все понятно. Вы только прочувствуйте, дорогая Фло, иронию данного смертельного случая. Две жены одного и того же человека — молодая и старая — спонтанно решили отравить друг друга! — Урса ставит на стол огромное блюдо с десятком голубцов и сладострастно его обнюхивает. — Чувствуете запах интриги? Нет? А ваша мама передала мне в подробностях последний ваш с бабушками разговор в ее квартире.
— Она могла что-нибудь напутать, она в конце сильно рассердилась и была совершенно не в себе, — предупреждаю я.
— Да. Я знаю. — Урса, к моему ужасу, засунул в рот целый голубец и, закрыв глаза, начал пережевывать. Шумно проглотив его, он удовлетворенно вздохнул и заметил: — Я знаю, что старушки хотели от вас за подаренную собственность.
— Ерунда все это, не слушайте маму — она…
— Она на редкость разумный человек, — перебил Урса. — И я уверен, что она не станет переодеваться в мужскую одежду, чтобы проследить за кем-то в клубе для геев. Ей такое просто в голову не придет. Чувствуете пронзительную чистоту помыслов вашей мамы?
— Чувствую, — кивнула я и стала ждать, пока Урса прожует и проглотит следующий голубец.
— Аквиния хотела, чтобы вы нашли ожерелье, а Анна, чтобы вы нашли убийцу Халея и сдали его правосудию. Так?
— Почти. Аквиния думала, что…
— Не будем останавливаться на деталях, — опять перебил Урса. — Важно, что они обе знали о вас нечто такое!..
— Они обе все знали и про ожерелье, и кто убил Богдана. Они сами мне сказали. По секрету. Тайком друг от друга. Анна попросила не искать бриллианты, а Аквиния предупредила, чтобы у меня и в мыслях не было искать убийцу, иначе всем будет плохо.
— Благодарю вас, драгоценная моя Фло, — пропел Урса и поднес ко рту голубец.
— Стойте! — остановила я его. — За что это вы с такой самонадеянностью меня благодарите?
— Вы только что помогли мне раскрыть преступление.
— Как это? — Видя, что Урса опять поднял вилку с нацепленным голубцом, я схватила его за руку. — Какое преступление? Вы только что сказали, что старушки отравили друг друга!
— Вы помогли мне раскрыть убийство Богдана Халея.
От неожиданности я отпустила руку Урсы, он тут же засунул в рот заготовленный голубец. Стекающий по подбородку соус Урса с осторожным благородством промокнул вышитой салфеткой.
— Эти салфетки вышивала Аквиния! — злорадно заметила я.
Он только кивнул, выражая восторг глазами.
— Я могу рассказать, как все было, — предложил Урса, завершив процесс заглатывания.
— Представляю!..
— Аквиния в подзорную трубу видела в тот вечер в квартире Халея его дочь Людмилу Камарину и вашу маму. Вот и вся история.
— Что это значит?
— Она видела, как Людмила Богдановна убила своего отца.
— Чушь! Что вы сейчас сказали о моей маме?
— Ваша мама тоже заходила сюда в тот вечер, после Людмилы Камариной.
— Неправда, — прошептала я.
— Она мне сама сказала. Она пришла поговорить с ним, чтобы старик оставил в покое вас, ее дочь.
— Я не хочу с вами больше разговаривать!
— А вы не разговаривайте — вы слушайте. Она пришла, когда Халей уже был убит. Я ей верю. Значит, его убила Людмила Камарина, которая пришла перед вашей мамой.
— Да оставьте вы в покое Люсю!
— Она мне сама сказала, что была здесь, — объявил Урса, и я захлебнулась на вздохе. — А что тут странного? — поинтересовался Кохан. — Он испортил жизнь ее матери. И потом, вы же сами говорили: редкий случай параноидальной шизофрении. Теперь что получается? Получается, что Аквиния, видевшая в тот вечер Люсю, которая помолвлена с ее младшим сыном, не хотела, чтобы вы искали убийцу Богдана. Она попросила вас найти для будущей невестки бриллианты. И почему, спрашивается, вас? Потому что видела, как после Люси в квартиру приходила ваша мама!
— А по… А по-по-чему тогда Анна не хотела, чтобы я искала бриллианты? — тряслась я на стуле.
— Замерзли? — проявляет участие Урса. — Я вам говорил не ходить в легком платьице! Зима на дворе. А потому Анна не хотела искать бриллианты, что они уже давно были у нее!
— Ка-как эт-т-то?
— Очень просто. Ваша мама — человек категорически справедливый и суеверный к тому же — отдала ожерелье единственному, с ее точки зрения, имеющему на это право человеку. Людмиле Богдановне!
— Урса Венедиктович, вы — гений! — заявляет моя мама, входя на кухню. — Ничего, что я немного послушала в коридоре? Я вам принесла кетчуп. Вы говорили, что любите голубцы с кетчупом, и я подумала, как он там их ест?
— Мама! — Сидя, я обхватила ее и прижала к себе. — Что это значит? Ты взяла из квартиры Богдана это ожерелье?! Я не верю…
— И правильно делаешь, Фросик, что не веришь. Но какая потрясающая интуиция у этого мужчины! Я вас боготворю, Урса Бенедиктович!
Урса встал, поклонился, как тогда в поезде, и очень галантно поднес руку мамы к губам. Я обхватила маму сильнее и притянула к себе. Урса не отпускал руку, тогда мама ласково потрепала его за ухо свободной ладошкой.
— Знаете, что я хочу вам сказать! — заявила моя совершенно счастливая мама, погладив меня той же ладошкой по голове. — Как я рада, что все так хорошо закончилось!
— Отлично все закончилось, — поддержал ее Урса. — Аквиния сказала Анне, что видела Люсю-убийцу; возмущенная Анна сообщила, что ожерелье уже у дочери, но та не собирается ехать в Америку, и обе старушки, рассердившись, помогли друг дружке уйти в мир иной. Вместе, держась за руки, так сказать… — Он наткнулся на мой взгляд, хмыкнул, замолчал и сел.
Мама отошла к плите:
— Мне отсюда вас обоих лучше видно, а вы кушайте, Урса Бенедиктович, кушайте!.. — И с умилением на лице пронаблюдала процесс заталкивания в рот Урсой целого голубца. — Вы кушайте, а я вам вот что скажу. Конечно, Люся никого не убивала, это понятно. Но что касается ожерелья…
— Она мне сама призналась, что ожерелье у нее и что вы его ей дали! — с полным ртом возмутился Урса.
— Да вы кушайте!
— Ты приходила в тот вечер к Богдану? — решила я все выяснить.
— Да, Фросик, я пришла к нему, а он уже мертвый, а на ступеньках у лифта сидит девушка и плачет. А на улице идет дождь, я присела к ней. “Голубушка, — говорю, — вы ему кто?” А она говорит: “Дочка”. Тут и я заплакала. “Мою дочку, — говорю, — всю истерзал, колдун проклятый, а его, законная, плачет за дверью!” Поплакали мы с нею так, поговорили. Я вижу, она в себя приходит и говорит: “Пойду, маме скажу, что он с собой покончил, то-то она обрадуется!” — “Как же это, — говорю, — твоя мама может такому обрадоваться?” А она только рукой махнула. А на улице дождь, а дверь в эту квартиру раскрытая стоит, как Люся ее и оставила раскрытой. И тогда я взяла зонт из коридора: “Иди домой, дочка, не стоит тут сидеть, позже приходи с матерью”. Она и ушла. И я эту дверь прикрыла и ушла к себе. Минуты через три — звонок. Открываю, а там девушка эта стоит, мокрая вся, и странно так на меня смотрит. “Вы, — говорит, — дали мне зонт…” — “Дала”, — говорю. “Спасибо, он дырявый”. И ушла. А я спустилась и повесила этот зонт на место, где он и висел. Вот так все и было. Не убивала она. Сказала, что отец покончил с собой. Это потом две эти вертихвостки стали мне объяснять: дескать, не мог Богдан этим ножом зарезаться! Вот этим мог, а этим не мог! Ерунда. Что было под рукой, тем и воспользовался. Урса Венедиктович, съешьте последний голубец — что ж его один оставлять?..
Раскопаем эту могилу вместе!
Ночью мне стало вдруг так страшно и одиноко, что я перебралась в кровать к маме.
— Фросик, — бормотала она, — не толкайся коленками, что за привычка? С двадцати недель как начала толкаться!..
В шесть утра я была уже на ногах. Позвонила Лумумбе. Вкратце описала все свои сомнения и выводы насчет Ланского.
— И ты хочешь туда вернуться?
— Прослежу сегодня за ним до полудня и невзначай попадусь на глаза. Пусть думает, что он меня случайно нашел.
— Фло, что ты хочешь доказать?
— Что он — не Кира Ланский. Это раз. И, скорее всего, не психиатр. Это два. И он толкает своих же пациентов к самоубийствам. Это три.
— Фло, мне страшно, поговори со мной, — просит Лумумба на том конце провода. — Расскажи, что ты намыслила?
— Я должна поехать в Новгород и раскопать могилу.
— Нет! — сказала Лумумба.
— Да! — сказала я. — Если там лежат чьи-то останки, я напишу заявление в милицию, пусть проверят, кто сейчас под именем Киры зарабатывает себе деньги научным шпионажем! Этот самозванец выбирает себе в пациенты весьма интересных личностей! Он узнает заранее, чем эти люди занимаются в профессиональном плане, потом предлагает сделку. Самоубийство за деньги.
— Ох! — громко вздохнула Лумумба.
— И ничего не “ох”! Тебе ли не знать, что хроническии суицидник — тот же шизофреник: если его лечить в соответствующие периоды обострений, вполне может протянуть много лет. А если подталкивать? Обещать уладить все проблемы в жизни близких? Перевести деньги на лечение ребенка, на научные опыты в институт, на операцию матери за границей!
— Я не верю, что психиатр может такое…
— А он не психиатр! — закричала я и вдруг поняла. — Он… Он пациент! Господи, как же мне раньше это в голову не пришло?! Видела бы ты шкаф его умершей мамочки! Он был пациентом Ланского, он его хорошо знал, он сделал себе шрам на левой стороне груди! Он даже мог… Он мог для такой аферы даже подправить что-то в лице. Знаешь, что? — решилась я. — Не буду за ним следить, не буду сегодня попадаться на глаза!..
— Молодец, — похвалила Лумумба.
— Я сразу, сейчас, немедленно поеду раскапывать могилу!
Положив трубку, я нервно хожу по квартире и вдруг замечаю, что мама давно не спит. Более того — она собирает вещи.
— Куда ты собралась?
— Я с тобой, — говорит мама. — Чего мне здесь сидеть и киснуть? Позвоню с вокзала в издательство и отпрошусь за свой счет.
— Ты опять подслушивала?
— Зачем это? Ты кричишь громче водовоза в моем детстве. Я просто все слышала, я на твоей стороне!
— На какой еще стороне?.. Прекрати собирать чемодан, меня это угнетает!
— Я думаю, что женщина, которая любила мужчину так, как ты любила Киру Ланского, узнает его в любом облике. Даже если он превратится в обезьяну. Это на уровне обоняния, осязания и внутренних женских органов. — Она проводит перед моим обалдевшим лицом ладонями, закрывает глаза и глубоко вдыхает. — Не хочешь брать чемодан, собери сама дорожную сумку, а мне ничего не надо. Вот только возьму тапочки, шерстяные носки, безрукавку… платок пуховый. Кстати, о платках! Я видела, что ты вчера вечером оттащила к мусоропроводу охапку одежды. Учитывая все, что я тут услышала, это одежда умершей мамы этого, как его…
— Самозванца!
— Да. Самозванца. Так вот, я забрала платок и принесла его в квартиру Богдана. При случае отнесешь его этому Ланскому обратно.
— Это еще зачем?
— Затем, что ты не понимаешь. Не кричи. Я же не принесла юбку или пояс для чулок. Человек может быть фетишистом, а может и не быть, но мамин платок должен лежать в его доме, а не валяться на свалке.
— Делай с этим платком что хочешь, только не надо со мной ехать!
— Фросик, посмотри на меня.
— Ну, смотрю!..
— Как я выгляжу?
— Отлично выглядишь, а что?
— Мне нравится Урса Бенедиктович.
— Что?..
— Да. Он мне очень нравится. Ничего не могу с собой поделать — он мне снится. Ты не знаешь точно, сколько ему лет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46