Думаю, если у Петракова вклады в «Балчуге», то у Мельгунова — не иначе как на Западе. Ну а то, что они в связке, это очевидно.
На этот раз согласно кивнул даже вечный его недруг Жукович.
Забелин припомнил глаза «подпольного миллионера», заблестевшие при виде поданной на стол семги.
— Какие еще накоплены тонкие наблюдения?
— В последние дни в институте идут какие-то подвижки. — Насмешливые, неясного происхождения реплики шефа слегка сбивали Подлесного. — Мельгунов, до того управление институтом возложивший на Петракова, неожиданно активизировался. Даже представил еще одного зама — некто Флоровский. Детально пока не знаю, но тоже бывший сотрудник. Вернулся из США. Лошадка темная.
— То есть засланный казачок? — окончательно развеселился Забелин.
— Не исключено, — отрезал Подлесный. — Я уже говорил, что вокруг института американцы крутились. Так что прокачать бы стоило. Да, и еще. Реестр акций институт ведет сам. Ответственная — некая Власова. По ней информацию еще не подобрали. Но самая неприятная для нас вводная, — не дождавшись на сей раз реакции Забелина, продолжил докладчик, — позиция Мельгунова и совета директоров. Здесь вероятно активное противодействие. Они, видите ли, патологически не доверяют российским финансовым организациям.
— По-вашему, это патология? — лукаво, под общее веселое оживление прошелестел женский голос. Сама Юля при этом оставалась с невозмутимым лицом.
— Я с позиций наших интересов.
— Другими словами, отдаваться не захотят, — перевел Дерясин.
— Ну что ж, аналитические навыки вы продемонстрировали. А вот с фактами пока негусто, — оценил трехдневные хлопоты подчиненного Забелин. — Но даже из этого видны вводные! Во-первых, нам будет жестко противостоять руководству института, имеющему рычаги влияния на сотрудников. В позиции этой, впрочем, есть для нас и приятное — институт, похоже, девственно чист, то есть все акции на месте. Хотя напрягает связка «Балчуга» и Петракова. Здесь возможны сюрпризы. Поэтому, Вячеслав Иванович, углубляйте информацию в кратчайшие сроки. Теперь ставлю задачи по направлениям. Кредитование!
— К концу недели получаем первый транш, — горделиво доложил Дерясин.
— Второе — аукцион по сорока процентам. Здесь — ответственный Жукович. Вторым номером — Клыня. Через неделю мне подробный сценарий по всем позициям…
— Да все понятно, Палыч. Не первый год замужем, — с обычной развязностью отреагировал Жукович. — Даже не держи в голове — отсосем мы эти акции. Да и где еще другие психи найдутся, чтоб полезть без шансов скупить контроль?
— Через неделю — письменный сценарий… Третье, и самое трудное, — подготовить общую концепцию операции. — Предвидя реакцию, Забелин сделал паузу. — Это вам, Юля, гостинчик.
Оглядел вытянувшиеся лица.
— Отдельно для тугоумков: всю получаемую информацию — Лагацкой. Всю! — Он жестко посмотрел на скривившегося Жуковича. — И еще раз о конфиденциальности — все протоколы совещаний в одном экземпляре и только за моей подписью. Это понятно?
— Чего не понять? — За те полчаса, что шло совещание, возбуждение с Яны спало, и она сделалась какой-то неулыбчивой. Только теперь Забелин сообразил, что с момента появления Лагацкой он, а похоже, и остальные как-то забыли о сидящей в стороне эффектной секретарше.
Изнемогший от долгой, изнуряющей зимы Китай-город дождался апреля. Обмотанная развевающимися шарфами, надышавшаяся весеннего воздуха молодежь торжествующе облепила место своих сходок — памятник героям Плевны, только что освобожденный от досок, которыми он был заколочен на зиму.
Поколебавшись, Забелин повернул в сторону Варварки — из кадров дважды напоминали, что пора формализовать изменившийся статус в банке — подписаться под приказом о понижении.
Но главное — под этим предлогом Забелин хотел прощупать источник утечки информации. Кто-то же сообщил Онлиевскому о начале скупки. Но еще важнее было понять, догадываются ли в банке об истинной договоренности между ним и Второвым. И прежде всего в главном сосредоточении информации — в кадрах.
В связи с последними событиями Забелин все чаще возвращался к занимающим его мыслям о потаенном могуществе кадрового аппарата. Этом термометре, безошибочно оценивающем, здоров ли ты, а если болен, то есть ли перспективы выздоровления. Этом сейсмографе, предугадывающем глубинные, пластовые подвижки. Грубы порой кадровики в общении, но — тонки их натуры. Над тобой еще ясно, ты, кажется, всевластен. И тот же начальник кадров при встрече бежит к тебе с вытянутой издалека рукой. Но вот мимо проскакивает тихонько его подчиненный, вместо привычного искательного взгляда вдруг — рысий рывок в сторону, и твоему секретарю нужную выписку приносят не тотчас, и указание твое выполняется не сразу, а как бы куда-то проваливается. И всякий имеющий аппаратные уши понимает — барометр ждет над тобой грозы. Бывает и напротив. На тебя хлещет, просто-таки заливает и нет спасения. И смышленые сослуживцы не торопятся первыми поздороваться, и ушлые, держащие нос по ветру хозяйственники, в предвидении близкого твоего падения, не меняют вовремя перегоревший кофейник, приносят сервиз не того качества, задерживают машину на профилактике. А кадровики у всех на глазах мчатся с зонтом на помощь, рискуя вроде бы навлечь на себя немилость руководства. И ты понимаешь — в этот раз тебя вынесет. Порой кажется, что перед тобой самонастраивающаяся система, подчиняющаяся единственно внутренней, недоступной посторонним логике. И сам этот аппарат создает и формирует то, что потом руководители принимают за собственные решения. Вот почему хотелось Забелину при встрече с Каплуном посмотреть, поверил ли тот в разрыв между ним и Второвым, — обмануть ожидания профессиональных лицемеров потрудней, чем механический детектор лжи.
Впрочем, кое-что можно определить и по косвенным признакам. Вот первый из них.
Увидев привычный «БМВ», охранник на въезде с механической приветливостью поднял шлагбаум. Стало быть, из элитарного списка имеющих право проезда во внутренний дворик Забелин пока не вычеркнут. Возможно, впрочем, всего лишь по забывчивости исполнителей.
Без предъявления пропуска прошел он и внутрь банка. И здесь оказался остановлен радостным приветствием поспешившего к нему от лифта полненького человека с вплюснутой в плечи головой — начальника расчетно-кассового центра банка Николая Николаевича Клыни.
Забелин в досаде остановился. Во-первых, стремясь избежать лишних объяснений, специально подгадал время визита под обед, во-вторых, предположил, что, несмотря на искательную улыбку старшего Гайшени, разговор получится не из легких. Как Тарас Бульба в Сечь, Николай Николаевич привел за собой в банк двух своих сыновей. И в недолгой пока истории банка семейство Клыней заняло особую, знаковую ступень. Всякий раз на годовом собрании Второв воспроизводит абзац о преемственности поколений, и всякий раз Николай Николаевич, потея от волнения в первых рядах, ожидает услышать в качестве вдохновляющего примера короткую ссылку на отца и сыновей Клыня, локоть о локоть несущих трудовую вахту на благо… и прочая. А услышав, неизменно искоса, стараясь не подать виду, ревниво ищет реакции окружающих, трогательно гордясь сыновьями. Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.
— Николай Николаевич. — Забелин, опережая упрек, приобнял старика. — Видит Бог, не хотел я Юру забирать.
— Все знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж лучше при вас. Да?
Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, — год назад Клыня овдовел.
— А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? И то сказать, такие понабежали — это ж ужас. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация — это пульс банка. И как же зачастил! Я ничего не хочу сказать насчет Звонаревой. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.
Клыня воспроизвел неудовольствие многих в стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал «выдергивать» управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.
В кабинет начальника кадров, или, на новороссе, директора департамента персонала, Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых «спивок», как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.
Главный персональщик, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь взглядом законно раздраженного человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций — привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение — официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.
С этим выражением Каплун и поднялся.
— Не ждал без звонка, — признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме — как бы не уволили парня.
— Так твои изнапоминались. Давай приказ — подмахну. — Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки — было жарко — и, не церемонясь, заглянул в оставленный Каплуном текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение «Система внутренних коммуникаций — это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка».
— Не пишется, — пожаловался Каплун. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. — Как ты там?
— Там — это где?
Каплун мелко засмеялся, словно заслышав изящнейшую шутку.
— Ну темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.
— Так и спекулируем помаленьку.
«Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?» — М-да. Зол на тебя Папа, — посочувствовал Каплун. — До сих пор зол.
— Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.
— Это есть, — голосом увеличивая дистанцию, согласился Каплун.
— А что у вас новенького?
— Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.
Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос об истинной договоренности между ним и Второвым Каплун — а уж он-то из ближних! — не знал. И жесткое «мы», которым начальник кадров отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово «чистимся». Да, Второв последователен и в этом — времени не теряет.
— Сам-то к нам не надумал? — придвинулся Каплун. — Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Папа тебя ценит — уж я знаю. Хочешь, сведу?
Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.
— Что, уж и зайти не считаешь нужным? — игнорируя неловко приподнявшегося Каплуна, напустился он на Забелина.
— После планировал, — слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.
— Тогда все совпало. Пошли ко мне. — В речи Керзона не было обычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение начальника кадров, коротко приказал: — Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль уж в тягость? — И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся кадровику туго обтянутым банкирским задом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
На этот раз согласно кивнул даже вечный его недруг Жукович.
Забелин припомнил глаза «подпольного миллионера», заблестевшие при виде поданной на стол семги.
— Какие еще накоплены тонкие наблюдения?
— В последние дни в институте идут какие-то подвижки. — Насмешливые, неясного происхождения реплики шефа слегка сбивали Подлесного. — Мельгунов, до того управление институтом возложивший на Петракова, неожиданно активизировался. Даже представил еще одного зама — некто Флоровский. Детально пока не знаю, но тоже бывший сотрудник. Вернулся из США. Лошадка темная.
— То есть засланный казачок? — окончательно развеселился Забелин.
— Не исключено, — отрезал Подлесный. — Я уже говорил, что вокруг института американцы крутились. Так что прокачать бы стоило. Да, и еще. Реестр акций институт ведет сам. Ответственная — некая Власова. По ней информацию еще не подобрали. Но самая неприятная для нас вводная, — не дождавшись на сей раз реакции Забелина, продолжил докладчик, — позиция Мельгунова и совета директоров. Здесь вероятно активное противодействие. Они, видите ли, патологически не доверяют российским финансовым организациям.
— По-вашему, это патология? — лукаво, под общее веселое оживление прошелестел женский голос. Сама Юля при этом оставалась с невозмутимым лицом.
— Я с позиций наших интересов.
— Другими словами, отдаваться не захотят, — перевел Дерясин.
— Ну что ж, аналитические навыки вы продемонстрировали. А вот с фактами пока негусто, — оценил трехдневные хлопоты подчиненного Забелин. — Но даже из этого видны вводные! Во-первых, нам будет жестко противостоять руководству института, имеющему рычаги влияния на сотрудников. В позиции этой, впрочем, есть для нас и приятное — институт, похоже, девственно чист, то есть все акции на месте. Хотя напрягает связка «Балчуга» и Петракова. Здесь возможны сюрпризы. Поэтому, Вячеслав Иванович, углубляйте информацию в кратчайшие сроки. Теперь ставлю задачи по направлениям. Кредитование!
— К концу недели получаем первый транш, — горделиво доложил Дерясин.
— Второе — аукцион по сорока процентам. Здесь — ответственный Жукович. Вторым номером — Клыня. Через неделю мне подробный сценарий по всем позициям…
— Да все понятно, Палыч. Не первый год замужем, — с обычной развязностью отреагировал Жукович. — Даже не держи в голове — отсосем мы эти акции. Да и где еще другие психи найдутся, чтоб полезть без шансов скупить контроль?
— Через неделю — письменный сценарий… Третье, и самое трудное, — подготовить общую концепцию операции. — Предвидя реакцию, Забелин сделал паузу. — Это вам, Юля, гостинчик.
Оглядел вытянувшиеся лица.
— Отдельно для тугоумков: всю получаемую информацию — Лагацкой. Всю! — Он жестко посмотрел на скривившегося Жуковича. — И еще раз о конфиденциальности — все протоколы совещаний в одном экземпляре и только за моей подписью. Это понятно?
— Чего не понять? — За те полчаса, что шло совещание, возбуждение с Яны спало, и она сделалась какой-то неулыбчивой. Только теперь Забелин сообразил, что с момента появления Лагацкой он, а похоже, и остальные как-то забыли о сидящей в стороне эффектной секретарше.
Изнемогший от долгой, изнуряющей зимы Китай-город дождался апреля. Обмотанная развевающимися шарфами, надышавшаяся весеннего воздуха молодежь торжествующе облепила место своих сходок — памятник героям Плевны, только что освобожденный от досок, которыми он был заколочен на зиму.
Поколебавшись, Забелин повернул в сторону Варварки — из кадров дважды напоминали, что пора формализовать изменившийся статус в банке — подписаться под приказом о понижении.
Но главное — под этим предлогом Забелин хотел прощупать источник утечки информации. Кто-то же сообщил Онлиевскому о начале скупки. Но еще важнее было понять, догадываются ли в банке об истинной договоренности между ним и Второвым. И прежде всего в главном сосредоточении информации — в кадрах.
В связи с последними событиями Забелин все чаще возвращался к занимающим его мыслям о потаенном могуществе кадрового аппарата. Этом термометре, безошибочно оценивающем, здоров ли ты, а если болен, то есть ли перспективы выздоровления. Этом сейсмографе, предугадывающем глубинные, пластовые подвижки. Грубы порой кадровики в общении, но — тонки их натуры. Над тобой еще ясно, ты, кажется, всевластен. И тот же начальник кадров при встрече бежит к тебе с вытянутой издалека рукой. Но вот мимо проскакивает тихонько его подчиненный, вместо привычного искательного взгляда вдруг — рысий рывок в сторону, и твоему секретарю нужную выписку приносят не тотчас, и указание твое выполняется не сразу, а как бы куда-то проваливается. И всякий имеющий аппаратные уши понимает — барометр ждет над тобой грозы. Бывает и напротив. На тебя хлещет, просто-таки заливает и нет спасения. И смышленые сослуживцы не торопятся первыми поздороваться, и ушлые, держащие нос по ветру хозяйственники, в предвидении близкого твоего падения, не меняют вовремя перегоревший кофейник, приносят сервиз не того качества, задерживают машину на профилактике. А кадровики у всех на глазах мчатся с зонтом на помощь, рискуя вроде бы навлечь на себя немилость руководства. И ты понимаешь — в этот раз тебя вынесет. Порой кажется, что перед тобой самонастраивающаяся система, подчиняющаяся единственно внутренней, недоступной посторонним логике. И сам этот аппарат создает и формирует то, что потом руководители принимают за собственные решения. Вот почему хотелось Забелину при встрече с Каплуном посмотреть, поверил ли тот в разрыв между ним и Второвым, — обмануть ожидания профессиональных лицемеров потрудней, чем механический детектор лжи.
Впрочем, кое-что можно определить и по косвенным признакам. Вот первый из них.
Увидев привычный «БМВ», охранник на въезде с механической приветливостью поднял шлагбаум. Стало быть, из элитарного списка имеющих право проезда во внутренний дворик Забелин пока не вычеркнут. Возможно, впрочем, всего лишь по забывчивости исполнителей.
Без предъявления пропуска прошел он и внутрь банка. И здесь оказался остановлен радостным приветствием поспешившего к нему от лифта полненького человека с вплюснутой в плечи головой — начальника расчетно-кассового центра банка Николая Николаевича Клыни.
Забелин в досаде остановился. Во-первых, стремясь избежать лишних объяснений, специально подгадал время визита под обед, во-вторых, предположил, что, несмотря на искательную улыбку старшего Гайшени, разговор получится не из легких. Как Тарас Бульба в Сечь, Николай Николаевич привел за собой в банк двух своих сыновей. И в недолгой пока истории банка семейство Клыней заняло особую, знаковую ступень. Всякий раз на годовом собрании Второв воспроизводит абзац о преемственности поколений, и всякий раз Николай Николаевич, потея от волнения в первых рядах, ожидает услышать в качестве вдохновляющего примера короткую ссылку на отца и сыновей Клыня, локоть о локоть несущих трудовую вахту на благо… и прочая. А услышав, неизменно искоса, стараясь не подать виду, ревниво ищет реакции окружающих, трогательно гордясь сыновьями. Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.
— Николай Николаевич. — Забелин, опережая упрек, приобнял старика. — Видит Бог, не хотел я Юру забирать.
— Все знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж лучше при вас. Да?
Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, — год назад Клыня овдовел.
— А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? И то сказать, такие понабежали — это ж ужас. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация — это пульс банка. И как же зачастил! Я ничего не хочу сказать насчет Звонаревой. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.
Клыня воспроизвел неудовольствие многих в стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал «выдергивать» управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.
В кабинет начальника кадров, или, на новороссе, директора департамента персонала, Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых «спивок», как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.
Главный персональщик, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь взглядом законно раздраженного человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций — привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение — официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.
С этим выражением Каплун и поднялся.
— Не ждал без звонка, — признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме — как бы не уволили парня.
— Так твои изнапоминались. Давай приказ — подмахну. — Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки — было жарко — и, не церемонясь, заглянул в оставленный Каплуном текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение «Система внутренних коммуникаций — это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка».
— Не пишется, — пожаловался Каплун. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. — Как ты там?
— Там — это где?
Каплун мелко засмеялся, словно заслышав изящнейшую шутку.
— Ну темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.
— Так и спекулируем помаленьку.
«Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?» — М-да. Зол на тебя Папа, — посочувствовал Каплун. — До сих пор зол.
— Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.
— Это есть, — голосом увеличивая дистанцию, согласился Каплун.
— А что у вас новенького?
— Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.
Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос об истинной договоренности между ним и Второвым Каплун — а уж он-то из ближних! — не знал. И жесткое «мы», которым начальник кадров отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово «чистимся». Да, Второв последователен и в этом — времени не теряет.
— Сам-то к нам не надумал? — придвинулся Каплун. — Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Папа тебя ценит — уж я знаю. Хочешь, сведу?
Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.
— Что, уж и зайти не считаешь нужным? — игнорируя неловко приподнявшегося Каплуна, напустился он на Забелина.
— После планировал, — слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.
— Тогда все совпало. Пошли ко мне. — В речи Керзона не было обычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение начальника кадров, коротко приказал: — Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль уж в тягость? — И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся кадровику туго обтянутым банкирским задом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44