— Предложения мои прочитать не удосужились?
— По-ра-жен! Просто-таки даже уязвлен. Вот чего не пойму, как в таком тельце — простите, сморозил…
— Ничего, я привыкла, — охотно простила Юля.
— Но в самом деле, откуда?
— То есть понравилось?
— Не то слово. Остап Бендер перед вами шкодник. А уж мы-то все — сие есть просто ничтожества.
Услышав про «сие есть», Юля было вновь встревожилась, но тотчас расслабилась, изумленная новыми, веселыми комплиментами сдержанного до сих пор руководителя.
— И еще… — При виде ее изумления Забелин смешался и, почему-то не найдя более в себе энергии поддерживать легкий шутливый разговор, вернулся к спасительному деловому тону. — Придется вам взять на себя организацию скупки в институте. Не возражаете?
— Это самое простое. Значит, с завтрашнего дня начинаем регистрировать вам компанию на Кипре. Нет возражений? Только, когда все будет готово, придется вам туда слетать.
— НАМ придется. Если верить объективке, у вас свободный английский.
— А тебе, козлу, чего ее английский? — Рядом с ними остановились и недоброжелательно оглядывали Забелина два основательно подвыпивших парня. — Вербуешь? А ты, масенькая, не бойся, защитим.
— Точно, шпиен. По роже видать. Пристает, да?
— К сожалению, нет. — Юля неожиданно для Забелина улыбнулась, отчего лицо ее из пасмурного сделалось лукавым. Увидев, что подошедшие шутки не поняли и начинают теснить Забелина, поспешно добавила: — Идите своей дорогой, ребята. Муж это мой!
Кто из троих больше поразился, сказать трудно. Один из парней, переглянувшись с приятелем, лишь пробормотал:
— Это надо. Вроде девка классная.
— Иде ты только такого старпера нашла? — посочувствовал другой. — И оба, разочарованные, поволоклись дальше, к троллейбусной остановке.
А Забелин так и остался стоять на месте.
— Простите, пошутила по-дурацки, — и, вспомнив первый их разговор, Юля уточнила: — Исключительно для пользы дела.
— Надеюсь, что нет, — припомнил тот разговор и Забелин.
— Тогда до завтра? — Она помедлила.
Он лишь тупо кивнул. Какое-то время смотрел вслед, пока девушка не скрылась в тоннеле метро. А в голове все вертелось поразившее: «Вроде девка классная». Два пьяных мужика походя увидели то очевидное, что столько времени не мог разглядеть он.
Выезжая со стоянки, увидел боковым зрением, как притормозил резко встречный «Сааб», из которого суетливо махала ему новый вице-президент банка Леночка Звонарева, но предпочел не заметить. Лишь ободряюще кивнул тому же охраннику на шлагбауме — судя по его насупленному виду, с взысканием Каплун не задержался.
Забелин проскочил по залитой майским солнцем Солянке и остановился в потоке поднимающихся к Лубянской площади машин. Скучая в пробке, нащупал мобильный телефон.
— Дэ-э! — значительно произнесли на том конце.
— Макс?
— Слушай, Стар! Я сегодня просто самый счастливый. Никогда не догадаешься.
— Заткнись, — без затей остановил нарождающийся поток Забелин. — Звоню доложить — схема полностью готова, можно согласовывать.
— Вот за то тебя люблю я. Когда и где?
— Где скажешь. Только не в казино.
— Нетонкий ты, Алексей Павлович, человек. Злопамятный. Тогда у тебя дома?
— Но без девок.
— Какие еще девки? Развратник ты старый. Я ж тебе полчаса как втолковать пытаюсь — Наташка приняла мое предложение. Пока лишь сходить в театр. Но — шажок! Кстати, в институте налоговая объявилась. Копают по-черному. Какой-то Астахов. Не знаешь, часом? Нет? Тогда чао-какао.
Слева, из парка донеслись бодрые выкрики. У того же памятника героям Плевны, где за час до этого нежились парочки, теперь проходил митинг — возле красного знамени ожесточенно жестикулировали десятка полтора человек. Среди них он с удивлением узнал своего соседа по дому — вышедшего в отставку полковника. Милого, улыбчивого человека. С искаженным от возбуждения лицом он яростно размахивал рукописным плакатом «Фюрера Бориску — на рельсы!». Столпившиеся рядом вздымали кулаки, стараясь привлечь внимание прохожих. Но те продолжали идти непрерывным потоком, не останавливаясь и лишь чуть косясь на привычную картину, — у каждого были свои, куда более важные дела. Где-то среди снующего множества людей затерялась сейчас худенькая фигурка, несущая в себе какое-то внезапно обнаруженное, неведомое ему горе.
Максим вошел в зал совета с радостным, исполненным уверенности видом.
— Ну что, отцы командиры, будем из дерьма выбираться? — в предвкушении предстоящего выступления, едва войдя, поинтересовался он.
Но услышал его лишь сидевший в одиночестве у входа круглолицый, с тщательно разложенными по лысине волосками мужчина в вытертом вельветовом пиджаке. Мужчина внимательно разглядывал через лупу разложенные ветхие нотные листы — доктор наук Федор Олегович Шишаев был широко известен в искусствоведческих кругах: на досуге он писал либретто для старинных итальянских опер. В своем увлечении Шишаев продвинулся так далеко, что по воскресеньям вел специальную передачу на телевизионном канале «Культура».
— Максим Юрьевич! При женщинах-то! — не отрываясь от драгоценных страничек, посетовал он. И, не удержавшись, похвастался: — Друзья из Италии прислали. Вещь у нас просто неизвестная. Фантастика!
Что касается оберегаемых им женщин, они вместе с остальными членами ученого совета сгрудились в дальнем углу, где шло какое-то энергичное обсуждение.
— Да что ж он, не мужик? — непривычно возбужденно вопрошал возвышающийся над остальными могучий Григорий Яковлевич Пуринашвили — когда-то знаменитый ватерполист. — Это какое счастье для страны, что у нее президент — прошу прощения у дам — с членом. Наш мормудон и рад бы — а кроме собственной страны, никого другого э… не в состоянии.
— А я согласна с Григорием Яковлевичем! — боясь быть перебитой, выкрикнула кудрявая женщина, в фигуре которой угадывалось прежнее изящество, — заслуженный деятель науки Клавдия Васильевна Шергова. — Зажрались они, вот что я скажу. И это, помянете меня, точка отсчета их конца. Проблем у них настоящих нет, если всей страной уж с полгода обсуждают, имел он ее или не имел.
— Нет уж, давайте не передергивать! — потребовала раскрасневшаяся, задыхающаяся Анна Владимировна Галанина. Расползающаяся талия ее была затянута тоненьким игривым пояском, и поэтому говорить она могла только короткими фразами. Судя по азарту, именно ее предыдущая реплика вызвала реакцию и Пуринашвили, и Шерговой. — С кем он там и что, — Анна Владимировна запунцовела с новой силой, — это не знаю. Но есть ложь под присягой. И тут происходящему иная цена. Нам пока недоступная.
— Что значит — недоступная? Кому? Вы на что намекаете?! — с удивительной остротой отреагировала Шергова.
— Что считала нужным, то и сказала. — В голосе Галаниной моментально пробудилось ответное раздражение.
— А право на частную жизнь уж и в расчет не принимаем? — желчно крикнули от окна. Судя по дребезжащему голосу, спорящие разбудили старейшего члена совета — Николая Павловича Станковича.
— Николай Павлович, господа, только не волнуйтесь, — не в первый раз напомнила находящаяся в гуще возбужденных мэтров науки и улыбающаяся навстречу приближающемуся Максиму Наташа Власова.
На сей раз страсти кипели по поводу романа Клинтона и Моники Левински.
— А, Максим! Ну-ка отчитайтесь! — азартно разглядел Флоровского согнувшийся от замучивших колик в почках доцент Рюмин. — Что в Белом доме говорят по этому поводу?
— Как раз только оттуда! Говорят, пора завязывать, а то в России из-за этого все ученые перессорились. Просто-таки стагнирует наука! — бодро отшутился Максим.
По укоризненному взгляду Наташи, по ставшими отчужденными лицам увидел, что шутка не принята, и оттого обозлился:
— Да что, в самом деле! Других проблем у нас нет? Есть!
— Именно! — поддержал входящий следом Юрий Игнатьевич Мельгунов. — И не какие-то там заокеанские… Прошу рассаживаться, коллеги! — а как раз от нас с вами зависящие. Как сделать, чтоб перестать существовать, а начать, будем говорить, жить. Для того и собрал вас.
И, демонстрируя значимость происходящего, Мельгунов не пошел в президиум, а уселся тут же, среди прочих, за огромным овальным столом, показав Максиму кресло справа от себя.
— Никого из не относящихся напрямую к сегодняшней повестке не пригласил, — разъяснил он, уловив несколько ищущих взглядов. — Здесь только те, кого знаю за соратников в прошлом и — как это теперь? Да! — компаньонов в будущем!
Он требовательно оглядел приосанившихся компаньонов.
— Такие вот времена, господа совет! Но, — он поколебался, показал, что колеблется, и с тем большей силой произнес, — как ни ненавистно нам существующее время, мы не можем допустить, чтоб дело всей жизни окончательно разрушили тупые, алчные люди, пришедшие к власти! Не им торговать достоянием России. А накопленные наши наработки — это без преувеличения — великое достояние. Надо развивать, надо поддерживать молодых.
— Костик Мишулин — очень талантливый у меня мальчик! — выкрикнула Шергова и, смущаясь неловкого молчания, закончила: — С квартирой бы помочь. Сманят ведь.
— Поможем, дай бог, — осадил ее Мельгунов. — Еще, глядишь, и тех, что разъехались, соберем. Только деньги нужны, чтоб все это поставить.
— Да уж! — вздохнул Пуринашвили. Заслуженный мастер спорта, доцент, автор нескольких изобретений, чей широкий грузинский стол был хлебосолен для всякого здесь сидящего, в последние годы тяжко, до сердечных приступов, переживал нахлынувшую нужду.
Закивали озабоченно остальные.
— Но и без хитрости теперь нельзя! — продолжил Мельгунов. — Знать надо досконально материю, в которую нас загнали. Чтоб воров этих не подпустить. Чтоб через законы, ими под себя писанные, их же и вокруг пальца обвести.
Он сделал паузу. «Да, знать бы», — читалось тоскливое на лицах членов совета.
— Есть среди нас такой человек! — значительно произнес Мельгунов, и все обратились на Максима.
— Давай! — подбодрил его Мельгунов. — Все начистоту — здесь чужих нет. Но чтоб не заумно.
— Есть не заумно! — И, подхватив на ходу чуть не забытую на столе папку, Максим пошел к трибуне, беспрерывно реагируя на бесконечные кивки и вопросы.
— И регламент. — Мельгунов снял с сухого запястья и значительно положил перед собой часы.
Взобравшись на трибуну, Максим огладил ладонью растрепавшиеся некстати вихры, оглядел сидящих — сморкающихся, подкашливающих, отирающих влажные губы, — как-то особенно стало видно, как разом постарели они — недоступные прежде вершители судеб научного молодняка. Снисходительные небожители, благосостояние которых казалось недостижимым верхом стремлений. Чего стоил очаровательный бабник Пуринашвили, использовавший всякие свободные несколько дней, чтоб быстренько смотаться в Сочи от ненаглядной своей Лианочки. Теперь огрузневший, покрытый перхотью Григорий Яковлевич шумно дышал среди прочих. Да, не случись событий последнего десятилетия, сейчас на месте многих из них восседали бы такие, как они с Алешкой Забелиным. Максим встретил прямой, подбадривающий взгляд Наташи — умный, все понимающий взгляд. Как съехидничал когда-то Алеха, в Наталье, в отличие от прочих, хватает ума понять предел своего ума.
— Буду краток. Есть, как сказал Юрий Игнатьевич, цель и есть средства ее реализации. Цель, господа совет, святая, — Максим повел плечами, в нем разгоралось вдохновение, — спасти нашу с вами науку, довести те великолепные наработки, что, будучи завершенными, составят новое слово. Оградить институт, нашу альма-матер, от растаскивания теми, о ком резко, но справедливо говорил здесь Юрий Игнатьевич. Сохранить, а где-то и восстановить научный костяк, обеспечить преемственность поколений, то есть растить, пока в силе еще такие киты, как вы, новых ученых, да наконец, и о земном — просто обеспечить приемлемый, — да что приемлемый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44