Чуть поодаль, за елкой, под белой крахмальной скатертью --сервированный стол, заставленный салатами, закусками, но Рушану прежде всего бросились в глаза две высокие вазы: одна с крупными золотистыми мандаринами, другая с красным алма-атинским апортом, -- с тех пор у него Новый год ассоциируется с запахом яблок. Рушан уже четыре года обитал в общежитии на Деповской, в комнате на восемь человек, и единственный дом в городе, где он бывал -- это дом на Почтовой, 72, где жил его друг Роберт.
В те же минуты он ощутил уют, тепло и надежность этого дома, и был рад, что не ошибся, представляя жизнь Светланки именно такой, что она, как редкий и нежный цветок, росла в любви и заботе. В ту пору считалось хорошим тоном бывать в доме у девушки, с которой встречался, -- старые, милые традиции их провинциального городка, и Рушан понимал, что настал и его час, ведь в особняк на 1905 года его никогда не приглашали, и этот фактор играл в ту ночь немаловажную роль. Все навалилось на него неожиданно, стремительно, поистине -- новогодний сюрприз.
Не успел он осмотреться, обвыкнуться, как Светланка вдруг сказала:
-- Простор зала и этот огромный стол просто гнетут меня. Ты не возражаешь, если мы переберемся в мою комнату?..
Рушан, до сих пор ничего не понимая, словно в прострации, лишь кивнул головой и привстал с кресла.
Ее комната, довольно-таки большая, выходящая окном во двор, оказалась смежной с залом, и в приоткрытую дверь хорошо виделась в темноте светящаяся мерцающими гирляндами наряженная елка. Между книжными шкафами, занимавшими стену напротив окна, располагался уютный уголок с двумя глубокими кожаными креслами и низким столиком, обтянутым зеленым сукном. У изголовья одного из старинных кресел склонился стеклянный абажур диковинного бронзового торшера. Рушан вмиг представил Светланку, забравшуюся с ногами в просторное кресло, с книжкой в руках, и даже укутанную тяжелым шотландским пледом, которым была покрыта ее низкая деревянная кровать.
Но что-то инстинктивно насторожило Рушана. Подняв тревожный взгляд от ее ложа с двумя туго взбитыми подушками, он сразу увидел на стене приколотую кнопками большую фотографию улыбающегося Мещерякова. Он так растерялся, что не мог отвести от фотографии взгляда, и Светланка, вошедшая в эту минуту в комнату со скатертью в руках, застала его в замешательстве.
-- Это маман, ее происки. Где-то откопала любимого Славика. Видимо, решила новогодний сюрприз мне устроить, -- прокомментировала она и, тут же сорвав фотографию, разорвала ее на клочки. -- Потом, взяв Рушана за плечи, в своей лукавой манере сказала: -- Жаль, у тебя нет подходящего фотопортрета, а то я бы организовала ответный сюрприз.
Она умела разрядить любую грозовую атмосферу, и Рушан ни на минуту не усомнился, что все так и есть на самом деле -- Леди отличалась искренней прямотой, и в этом было ее очарование. Они часто общались, хорошо знали друг друга, возможно, и сегодняшний выбор Светланки скорее всего не был минутным капризом.
Высокие напольные часы известили глухим боем, что до Нового года осталось лишь четверть часа, и Светланка попросила его помочь. Вдвоем они быстро перенесли закуски и фрукты с праздничного стола в зале в ее комнату, без пяти двенадцать она зажгла на столе свечи в тяжелом, под стать торшеру, бронзовом подсвечнике, и, показав глазами на шампанское, волнуясь, сказала:
-- Вот так я задумала неделю назад, и рада, что моя мечта сбылась. С Новым годом, Рушан!
Они соединили бокалы, и звон хрусталя слился с боем часов в темном зале...
XVIII
Та новогодняя ночь и дорога к дому Резниковой воспринимается через годы как огромная и важная часть его жизни. Но в воспоминаниях ему ни разу не удалось пробыть с ней весь этот вечер от порога до порога, хотя он помнит, что находился там шесть часов. И все равно, чтобы описать эту встречу, понадобится целый роман, и в никакой телесериал она не уложится, ибо через годы всплывают вдруг в памяти забытые слова, оттенки и краски, жесты и взгляды, шум и шорохи, запах и мелодии той ночи. Однако заставь его кто-нибудь однажды записать хронологию новогодней ночи в доме Резниковой, он бы не смог. Но почему? Если помнил все до мельчайших подробностей, если пронес это волшебное свидание через всю жизнь? Но это и есть та тайна, магия любви, которая не всякому открывается, не открылась и Рушану, хотя ему дано было почувствовать волшебное дыхание любви. Кто-нибудь черствый, наверное, сказал бы: вкусил - и отравился. Пусть так. Или не так. Или совсем не так...
Как-то давно в одной компании зашел разговор о любви, в котором он не принимал участия. Но когда возвращались домой, товарищ, видимо, не остывший от горячего спора, полюбопытствовал:
-- А как выглядела твоя первая любовь?
Рушан, вмиг вспомнив девушку с улицы 1905 года, ответил без раздумий:
-- Красивая. Очень красивая.
-- Это не ответ, слишком обще, -- рассмеялся приятель. -- Какие у нее были ноги, грудь, талия?
Видя, что Рушан надолго замолк, товарищ решил, что Дасаев обиделся, но он не отвечал по другой причине.
Рушан просто не мог сказать, какие у нее ноги или грудь, он никогда не думал об этом. Правда, он помнил ее глаза -- большие, карие, с влажной поволокой; мог еще сказать о трогательной родинке на правой щеке чуть выше уголка хорошо очерченного рта; мог долго рассказывать, как она смеялась, каким задумчивым бывал у нее взгляд, как она хмурила брови, как загадочно улыбалась, но ноги, грудь...
Нет, этого он не мог вспомнить, как не мог воспроизвести в памяти целиком и тот вечер в особняке напротив "Железки", -- это тоже было из области таинств любви.
Каждый ждет от Нового года удач, радости, исполнения давних желаний, тем более на пороге взрослой жизни -- Рушан получал в тот год диплом, Светланка -- аттестат. И так случилось, что в преддверии этого единственного праздника, в котором есть привкус волшебства и с которым люди связывают надежды, они оба оказались, по выражению самой Светланки, "отверженными". Да, так случилось, как это ни странно, хотя знакомства, дружбы с Рушаном и со Светланкой искали многие. Нет, не был случаен в тот день выбор Резниковой, и не нашлось бы парня, отказавшегося провести новогодний вечер с Леди, попасть в ее очаровательный плен.
Возможно, одного не учла Резникова -- что Дасаев, безнадежно влюбленный в недоступную Давыдычеву, никогда не слышал таких волнующих слов, не ощущал на себе нежные взгляды, никогда еще не смущался по-девичьи от ласковых и горячих рук, не задыхался от сладких губ.
А уж самому Дасаеву и на миг не могла прийти мысль, что эти слова, поцелуи, объятия, долго вызревавшие в душе девушки, предназначались совсем не ему, а иному, да хранить их было трудно. Разрывалось от тоски и одиночества девичье сердце в праздник, суливший другим счастье и любовь, а тут подвернулся Рушан -- знакомый, печальный, одинокий. Наверняка "роман" с ним сразу вызовет разговоры, и ее перестанут жалеть... Может, это и не совсем так, но теперь Рушан думал, что именно это толкнуло Резникову к нему.
Скорее всего, слова, жесты и поцелуи Светланки можно было соотнести с криком в горах после долгого и обильного снегопада, или ударом кочерги о летку кипящего мартена, -- в обоих случаях рождалась лавина - снега или горячего, брызжущего огнем металла, удержать которые никому не удавалось. Подобное произошло и с Рушаном: копившуюся годами в его душе страсть, нежность, любовь, не имевшую выхода, тоже прорвало в ту ночь, и Светланка, сама раненная в сердце, услышала то, что жаждала услышать ее изболевшаяся душа. Проще -- встретились два сердца, открытых для любви.
Они были пьяны не от бутылки шампанского, которую, кажется, и не опорожнили до конца, их пьянила нежность слов, искренность взглядов, жестов, чистота помыслов, неожиданно открывшееся родство душ. Наверное, тому способствовала и музыка. В ту новогоднюю ночь в комнате, освещенной лишь жарко оплывающими свечами, звучала разная музыка, но чаще минорная, она больше соответствовала настроению, -- их любимый Элвис Пресли в тот вечер не понадобился.
Запомнилась и главная мелодия той ночи: та зима оказалась звездным часом легендарного, рано ушедшего из жизни Батыра Закирова с его знаменитым "Арабским танго". Под щемящую грусть танго они танцевали в зале у светящейся елки, и казалось, сама богиня любви Афродита одарила их улыбкой, и не было, наверное, в ту ночь более счастливых влюбленных, чем они...
Все способствовало тому, чтобы их отношения развивались стремительно, по нарастающей, и обстановка праздника окружала их долго, как по специальному сценарию. Начинались школьные каникулы, а это значит -- две недели подряд новогодние балы в "Железке", в ОДК, в "Большевике" под джаз-оркестр братьев Лариных, в каждой школе. Они жили в атмосфере праздника, музыки, веселья почти весь январь, потому что выпали еще и три-четыре дня рождения, на которые они оказались приглашенными, дважды были званы и к Стаину, на вечеринки.
Они виделись каждый день и проводили по многу часов вместе. Иногда в общежитии раздавался звонок и Светланка говорила с волнением в голосе: "Приходи, я соскучилась". Отодвинув дипломную работу в сторону, Рушан спешил в особняк за зеленым дощатым забором. Кстати, первый в жизни номер телефона, который он выучил наизусть - именно Резниковой, он помнит его до сих пор: 3-32.
В ту пору многое для него открывалось впервые. В начале февраля, опять же впервые, в их город приехал на гастроли Государственный эстрадный оркестр Азербайджана под управлением Рауфа Гаджиева. Красочные, яркие афиши, фотографии оркестра, певцов, танцовщиков, известного в ту пору конферансье Льва Шимелова, самого композитора Гаджиева украшали людные места их города, не избалованного вниманием артистов. Казалось, на концерт не попасть, но выручил Роберт -- достал для него билеты, да еще на первый ряд, а уж сам он ходил туда каждый день, перезнакомился со всеми музыкантами.
Сегодня, хочет он того или нет, "роман" с Резниковой предстает в воспоминаниях как сплошной праздник -- так вышло, так случилось. Разве не праздник, что они сидят в первом ряду концертного зала ОДК, а перед ними на эстраде в четыре яруса, полукругом, восседает чуть не до самого потолка огромный оркестр? Продуманное освещение, мерцающие в темноте юпитеры, серебро труб, черные фраки и ослепительные парчовые жилеты оркестрантов, золотые зевы саксофонов, а на самой верхотуре -- блеск меди и перламутровых, огненных боков барабанов ударника. Тяжелый занавес, меняющийся в каждом отделении, хорошо продуманные задники, появляющиеся с каждым новым исполнителем, настоящие театральные декорации в концертной программе, -- то, к чему пришли звезды мировой эстрады сегодня, начиналось именно тогда.
Фантастика? Да, пожалуй, при нынешнем упрощении всего и вся, но в профессионализме оркестр Рауфа Гаджиева и еще несколько, о которых Рушан узнал позже -- например, оркестр Орбеляна из Армении, Гобискерии из Тбилиси, Лундстрема из Москвы, Вайнштейна из Ленинграда, любой из джазов Кролла, --вряд ли в мастерстве уступали столь обласканным артистам Поля Мориа.
Это было так давно, что еще не существовало знаменитого вокального квартета "Гайя", распавшегося уже много лет назад, а Теймур Мирзоев, Рауф Бабаев, Левка Елисаветский, Ариф Гаджиев просто пели вместе, и в ту пору, наверное, Лева не помышлял, что когда-то покинет воспеваемый им в песнях любимый Баку. А кто теперь помнит лирический тенор Октая Агаева, ведущего певца и любимца оркестра?
Но Рушану не забыть, как тогда Михаил Винницкий, подойдя к краю рампы и чуть склонившись в зал, глядя прямо на Светланку, повторил рефрен грустной песни: "Придешь ли ты?", а она инстинктивно прижалась к Рушану, хотя, наверное, ее волновало, что именно ее, единственную, певец выделил из партера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60