— Продавец. Крутой мужик. Салаг и лохов не любит. У нас в магазине все мужики или сидели, или служили в армии.
— Ну, Глебушка, миленький, — взмолилась Катя. — Я же знаю, вам лоточники позарез нужны. Ты же круче Андреича. Возьми Дениса. Если Андреич начнет наезжать, прикроешь его. Он хороший парень, честный.
— Честный? В торговле? По-твоему, это хорошо? — удивился Бычков.
— Я не это имею в виду. Он вообще честный, а не в торговле, — несколько туманно объяснила Катя. — В смысле, что на него можно положиться.
— Ладно, — согласился Глеб. — Загадаю ему загадку. Отгадает — возьму в лоточники.
— Согласен, — кивнул Денис.
— С когтями, но не птица. Летит и матерится. Что это такое?
— Десантник с парашютом?
Бык укоризненно покачал головой.
— Откуда же у десантника когти? Он ведь не мутант чернобыльский. Сразу видно, что в армии не служил. Это монтер со столба упал. Не повезло тебе, парень. Не прошел экзамен.
— Подожди! — вмешалась Катя. — Давай теперь я тебе загадку загадаю. Про собаку. Не отгадаешь — возьмешь Дениса в лоточники.
— Про собаку? — заинтересовался Глеб. — Ну, давай.
— Что женщина делает сидя, мужчина — стоя, а собака — поднимая лапу?
— Элементарно, Ватсон, — усмехнулся Бычков. — Писает.
— Ошибаетесь, Холмс, — подмигнула ему Серова. — Здоровается.
Психоз критически оглядел висящую над белым кожаным диваном картину «Иван Грозный делает контрольный выстрел». Ему показалось, что картина висит чуть-чуть кривовато. Опершись коленом о диван, он слегка передвинул нижний край рамы. Теперь все было в порядке.
Психоз любил это полотно, своеобразный римейк знаменитой картины Репина, написанный в порыве вдохновения после крутой пьянки с девочками и травкой Мишаней Блинковым, одним из лучших киллеров синяевской группировки.
Картина вызывала у криминального авторитета сентиментальные воспоминания. Два месяца назад козлы из армянской мафии расплющили Мишаню асфальтовым катком. Ну ничего, с армянами он еще разберется. Будет им и асфальтовый каток, и горячий утюг, и контрольный выстрел в яйца. У Психоза богатое воображение.
Сегодня все шло наперекосяк. Сначала он услышал по радио сообщение о смерти генерала Красномырдикова, а теперь вот менты арестовали Удмурта. Психоз почти не сомневался, что эти события должны иметь между собой какую-то связь.
Генерал Красномырдиков был крупнейшим поставщиком оружия. Пасюк перепродавал полученный от генерала товар, наваривая на этом хорошие бабки, а заодно обеспечивал синяевскую группировку незасвеченными «стволами» и самыми современными видами вооружений.
Банан, лидер синяевской мафии, толкал генеральский товар за рубеж, братским народам Аравийского полуострова, Африки и Латинской Америки. Многие зарубежные контакты также осуществлялись через Пасюка.
В данный момент Банан, обеспокоенный чересчур активной деятельностью УБОПа, отсиживается на своей вилле в горах Коста-Рики. Пока он, развалившись в шезлонге у бассейна, потягивает холодное пиво и размышляет о перспективах вторжения синяевской братвы на принадлежащие колумбийской наркомафии рынки сбыта, Психоз тут вынужден крутиться как белка в колесе, решая локальные российские проблемы.
Смерть генерала и арест Пасюка стали тяжелым ударом по группировке. Богдану предъявили обвинение в умышленном убийстве. Ловко придумали. На торговле оружием его взять так и не смогли. Теперь легавые попытаются раскрутить Удмурта на полную катушку. Ничего, с этим мы как-нибудь разберемся.
Хуже всего то, что в связи со смертью генерала может сорваться намеченная на начало июля крупная поставка оружия за рубеж. Срыв этой сделки равносилен потере лица. Это недопустимо. Если синяевская группировка что-то обещает, она выполняет свое обещание, иначе не будет доверия, иначе покупатели обратятся к конкурентам. Кроме того, придется выплатить неустойку. Очень большую неустойку.
Надо срочно спасать положение. В первую очередь следует освободить Удмурта. Кое-какие шаги для этого Психоз уже предпринял. Он связался по сотовому телефону с Александром Гаковым, заместителем мэра Москвы и, не называя своего имени, произнес несколько ни к чему не обязывающих фраз, между делом упомянув о том, что слышал об аресте некоего Богдана Пасюка, обвиняемого в предумышленном убийстве, и чрезвычайно гордится тем фактом, что московская милиция работает так четко и оперативно.
Итак, с Удмуртом все ясно. Теперь генерал. Кто же, все-таки его заказал?
«Съезжу-ка я завтра в Рузаевку, — подумал синяевский авторитет. — Пожалуй, стоит поговорить с Глебом Бычковым».
Ровно в девять утра Денис взволнованно прохаживался перед памятником Зое с кислотой. Сонный после ночной попойки с Моджахедом в недавно открывшемся под ментовской крышей ресторане со странным названием «Всеобщая ответственность», Глеб Бычков появился у исторического обелиска только в двадцать минут десятого. И вот теперь бригадир синяевской мафии и смотрящий по Рузаевке давал Денису последние наставления.
— Врать, что ты был в армии не имеет смысла. Припечатать бороду Андреичу тебе все равно не удастся.
— Бороду? — недоуменно повторил Зыков. — Какую бороду?
— Вот посадил лоха на свою голову, — вздохнул Бычков. — Бороду припечатывать — это то же самое, что уши шлифовать — обманывать значит. Я говорю, что обмануть тебе Андреича не удастся. Он фуфло за милю чует. Имей в виду: бить будет — не возникай, крылья не растопыривай.
— Бить? — забеспокоился Денис. — За что?
— Не за что, а зачем. Для уважения. Андреич у нас к дедовщине привык. Да ты особо не беспокойся. Мы если бьем, так с толком. Вот когда Гляделкину фанеру пробиваем, не шибко усердствуем, помним, что у него позвоночник травмирован.
— Фанеру? Какую фанеру? — окончательно потерял нить разговора Денис.
— Ты откуда вообще такой взялся? — жалостливо поинтересовался Бык. — Не знаешь, что означает «фанеру пробивать»?
— Не знаю, — покаялся Зыков.
— Это когда двое бьют третьего одновременно с двух сторон — в грудь и в спину. Гляделкин — это наш лоточник. Вообще-то он Шурик, а Гляделкиным его прозвали за то, что когда мы ему пробиваем фанеру, он краснеет, и у него глаза вылезают на лоб. Красивые такие гляделки делаются.
— А за что вы его бьете-то? — поинтересовался слегка побледневший Денис.
— Ворует, — пожал плечами Глеб. — Мы же не звери, без дела фанеру пробивать не будем.
— Вы его бьете, а он все равно ворует? — удивился Зыков.
— В этом-то и состоит неразрешимая загадка русского народа, — глубокомысленно изрек Бык. — Сколько его ни бей, а он все равно ворует. Кто ж в торговле не ворует? Без этого нельзя.
— И ты воруешь?
— А что я, на марсианина похож? — удивился Бык. — Я — как все.
— Но если все воруют, то зачем вы бьете Гляделкина?
— Как зачем? Чтоб не попадался. И еще — чтоб не скучно было. В жизни должен быть интерес, понимаешь? Менты воруют? Воруют! Политики воруют? Воруют! Бизнесмены и предприниматели, мать их так, воруют? Воруют! Военные воруют? Воруют! Служители зоопарка воруют у зверей мясо. Работники детских домов воруют у детей масло и крупу. Украинцы воруют российскую нефть. Чеченцы воруют заложников и вообще все, что плохо лежит. И все при этом друг за другом гоняются, все друг друга бьют, все друг друга мочат. Менты бандитов, бандиты бизнесменов, бизнесмены политиков, военные — чеченцев, чеченцы — вообще всех подряд. В этом-то и состоит высший смысл, неужели не ясно? Воровать, но не попадаться, бить самому, а не быть битым. Усек?
— Усек, — растерянно кивнул Денис. Столь исчерпывающе логичной и ясной концепции смысла человеческого существования он до сих пор не встречал ни в одном учебнике философии или психологии.
— У нас в магазине даже свой собственный суд есть, — похвастался Бык. — За мелкое воровство мы просто бьем, а за хищения в особо крупных размерах судим. Андреич всегда за прокурора: у него теща прокурором работает. Судья у нас Дубыч, лоточник. Вот это зверь. В армии служил в дисбате — дисциплинарном батальоне, в психушке отдыхал, четыре ходки на зону — отморозок конкретный. Я, как самый гуманный — за адвоката. Суд организуем в приемке посуды, подальше от начальства. Подсудимого сажают на ящик, и судья зачитывает наказание. Наказание всегда одно — смертная казнь. Прокурор, как правило, предлагает электрический стул, а я требую заменить его на повешение. Судья соглашается, потому что Зоя пообещала, что за электрический стул руки-ноги нам повырывает, а Зою даже Дубыч боится. Приходится вешать.
— Как это — вешать? — сдавленным голосом спросил Денис.
— Как? Да как обычно! За трубу у потолка цепляем кусок провода, ставим приговоренного на ящик, одеваем на шею петлю, ящик выбиваем.
— И-и… что?
— Да ничего. Как посинеет — снимаем, потом все вместе водку пьем. Магазину живые кадры нужны, а не жмурики. Вчера вот Шайбу вешали, это уборщица наша. Деньги из общака тырила, а Дубыч застукал. Пока судебное заседание тянулось, все в стельку упились. Шайба сама лыка не вяжет. Она как напьется, у нее один глаз закрывается, а второй открыт. Стоит она, значит, на табурете, таращится одним глазом, к стенке ее прислонили, чтобы не упала, а Дубыч сам пьяный — никак петлю на шею накинуть не может. Андреичу пришлось ему помогать. Только петлю надели, как Зоя вломилась со скалкой. Совсем озверела. Разогнала суд, и в наказание заставила нас посуду мыть. Да ты не дрейфь, парень! Жизнь штука суровая, но веселая. Выпивку-то Андреичу принес?
— Принес, — кивнул Зыков, указывая на сумку. — Водка. Импортная. Редкая марка.
— Вот и хорошо, — отечески кивнул Бык. — Водка русскому человеку душу греет. Понравишься Андреичу, может он тебя и не тронет, если, конечно, по крупному воровать не будешь.
— Не буду. Ей-богу, не буду! — торжественно поклялся Денис.
Прокурор Алексей Михайлович Чернов был неглуп и в меру образован, но не кичился своей интеллигентностью, памятуя о том, что таких в системе правосудия не любят. Как и подавляющее большинство работников прокуратуры и правоохранительных органов, он химичил с отчетностью, без особых душевных терзаний шел на неизбежные компромиссы, при необходимости вступал в контакт с сильными мира сего, и, вследствие всего вышесказанного, относился к закону гибко, взвешенно и с пониманием реалий сегодняшнего дня.
Чернов умел правильно оценивать ситуацию, подмечать и учитывать множество противоположных факторов, у него были хорошие связи и перспективы на выдвижение, его тянули, но делали это лишь потому, что он не нарушал правил игры.
Вчера вечером Алексею Михайловичу позвонил заместитель мэра Александр Андреевич Гаков и пригласил на ужин в ресторан «Белое солнце пустыни» на Неглинной.
В ресторане, под ярками кумачовыми лозунгами «Свободу женщинам Востока!» прокурора, весело щебеча, встретил гарем Абдуллы, волей судьбы доставшийся во временное пользование отважному красноармейцу Сухову. Миниатюрные восточные красавицы в тюбетейках, шелковых шароварах и платьицах напевали, как соловьи, про мясо молодого барашка, которого Саид пригнал с сухого ручья, про черную икру в ложке по рецепту Верещагина, про рассыпчатую картошечку с укропчиком и дымком по-узбекски.
В искусственном арыке плескались молодые осетры, вместо потолка над головой нависала тростниковая крыша, на крыше макета пустого нефтехранилища замер Сухов с пулеметом, по узкой металлической лестнице лез зловеще улыбающийся за миг до смерти нехороший басмач Абдулла.
Заместитель мэра пригласил Чернова на низкий полукруглый диванчик «для абреков», и для затравки заказал салат «Ташкент»: тончайшую соломку зеленой редьки, приправленную мясом молодого барашка, зеленью, перцем и белым соусом. Затем были бухарские манты, румяный шашлычок, фрукты, азиатские сладости и, естественно, беседа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47