— Ваша хозяйка часто оставляет открытыми окна, когда уходит? — поинтересовался Колюня.
— Нет, никогда, — удивленно ответила домработница. — Странно все это. Может, она дома? И Алла Борисовна почему-то воет. Раньше она этого не делала.
— Алла Борисовна? — изумился Обрыдлов. — Пугачева? Она что, собаку имитирует?
— Да нет, какая Пугачева, — поморщилась Куземко. — Алла Борисовна — это голая мексиканская собачка.
— Голая? — вскинул брови Колюня. — Почему голая? Ее что, побрили?
— Зачем ее брить? Она от природы лысая. В Мексике жара страшная — так зачем ей шерсть?
Входная дверь оказалась заперта.
— Лада! Вы дома? — заходя в прихожую, крикнула домработница.
На звук ее голоса, заливаясь истерическим лаем, выскочила Алла Борисовна.
— Очень странно, — покачала головой Нина Васильевна. — Что-то тут не так.
— Позвольте, мы посмотрим, — отстранил ее полковник Обрыдлов.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Колюня распахнул ее и застыл на пороге.
— Пожалуйста, не заходите сюда, — попросил домработницу Иван Евсеевич.
Первый день работы на лотке оказался для Дениса на редкость плодотворным, как в смысле заработка, так и в плане приобретения жизненного опыта. Лоточница Лида, твердо решив наставить на путь истинный не приспособленного к жизни интеллигента, щедро делилась с ним накопленным и приумноженным поколениями продавцов опытом обвеса покупателей. Зыков даже не подозревал, что в столь, казалось бы, нехитром деле, как завешивание продуктов, существует такое невероятное количество деталей и нюансов.
Чтобы мясо весило больше, в срезы крупных трубчатых костей рекомендовалось забивать молотком очищенные от мяса ребра.
Накладывая в полиэтиленовый пакет селедку, изогнутой чашечкой ладонью следовало незаметно доливать в него рассол.
К предназначенной для продуктов чашке весов на тонкой ниточке подвязывалась пятидесятиграммовая пачка чая. Перед началом завеса она незаметно лежала на прилавке за весами, а стрелка весов, согласно правилам торговли, строго застывала на нуле. Взвешивая товар, продавец легким движением пальца сбрасывал пачку с прилавка, обеспечивая таким образом недовес в пятьдесят граммов. Перед следующим завесом пачка незаметно возвращалась на прилавок.
Чтобы не терять деньги на покупателях, берущих чересчур большое количество какого-либо продукта, продавцы, отговариваясь тем, что у них нет гирь, завешивали товар в несколько приемов, наваривая себе с помощью пачки чая или других не менее хитроумных трюков трюков по 50 граммов на каждом завесе, и так далее, и тому подобное.
Лида называла свой курс «Школой лоточного мастерства».
— Слышал историю о том, как Глеб директора обвешивал? — весело спросила она.
— Нет, — помотал головой Денис. — Расскажи.
— Недавно Регинка попросила Бычкова завесить ей кусок сыра. Глеб завесил, называет цену. Она удивляется — что-то уж слишком дорого получается. Стала сама перевешивать. Получилось еще дороже. Тут Костина начала гири проверять. Гири в порядке оказались. Сняла крышку весов, а под ней болты и гайки навалены. Регинка страшно разозлилась и заставила Глеба написать расписку, что он обязуется больше никогда не обвешивать директора.
— Здорово, — восхитился Зыков. — А это обязательно — обвешивать покупателей? Мы же, вроде, и без того хорошо зарабатываем, а зарплаты у людей сейчас такие, что часто и на еду не хватает. Как же можно у них воровать?
Лоточница с жалостью посмотрела на него.
— Тебя в детстве, случайно, из окна не роняли?
— Да, вроде, нет, — смущенно пожал плечами журналист.
— Ты когда-нибудь слышал про такое понятие — выживание?
Денис кивнул.
— Так вот. Торговля выживает обвешивая. Мы ничего ни у кого не воруем. Мы лишь, как птички, отщипываем крошечные кусочки. Как говорится, с миру по нитке — нагому на рубашку. Каждый выживает своим способом. Кто-то таскает продукцию с предприятия, кто-то уклоняется от уплаты налогов, словом, народ крутится, как может. Никто ничего тебе даром не даст.
Возьми хоть торговлю на лотке. Ты знаешь, сколько взяток нужно заплатить для того, чтобы получить законное право торговать? Не знаешь. А зря. Намного больше, чем ты себе представляешь. А еще, помимо чиновников и бюрократов, надо кормить ментов и бандитов. Хорошо быть честным, когда все вокруг честные, только честных людей даже в кино сейчас не часто увидишь.
И не позволяй вводить себя в заблуждение статистикой средних доходов на душу населения. У нас только по статистике в стране у людей денег нет, потому что ни один дурак не помчится доносить о своих доходах в налоговую инспекцию. У всех работников магазина зарплата около двадцати долларов в месяц, естественно в пересчете на российские рубли, то есть все мы официально находимся за чертой бедности. Учредители, естественно, получают больше, аж по сорок пять долларов. Это официальная статистика, а на самом деле Регинка за ночь в ресторане двести долларов запросто выбрасывает.
Чиновники и менты тоже свои взятки в налоговую декларацию не заносят, и выходит, что живут они на скромную среднюю зарплату, а большинство бандитов вообще безработные — даже могут на пособие претендовать. Так вся страна живет. Так неужели ты хочешь быть на всю Россию единственным честным придурком, действительно живущим на двадцать долларов в месяц?
— Придурком быть не хочу, — вздохнул Зыков. — И на двадцать долларов в месяц тоже не хочу жить. Но быть честным все-таки приятно.
— Вот когда все будут честными, тогда и ты будешь, — подвела итог Лида.
Денис так и не смог пересилить себя и начать обвешивать покупателей. Когда лоточница отворачивалась, он иногда подбрасывал особенно бедно одетым старичкам несколько лишних карамелек, а то и отпускал «с походом» сыр или колбасу.
Его напарница сочувственно вздыхала и качала головой, исподтишка наблюдая за этим симпатичным, но на удивление бестолковым парнишкой. Когда-то давно и она была такой же наивной, верящей в честность, добро и справедливость. Ничего. Жизнь еще расставит все по своим местам.
За десять минут до закрытия магазина вернувшиеся с точек лоточники сложили наличность в общак, и, с азартом пересказывая друг другу случившиеся за день события, принялись накрывать в подсобке стол для традиционных вечерних посиделок. С ужасом окидывая взглядом выставляемые на клеенчатую скатерть бесконечные ряды бутылок с яркими разноцветными этикетками, Денис задавался вопросом, действительно ли в человеческих силах выпить за один вечер такое количество алкоголя и остаться после этого в живых.
— К сожалению, я не смогу к вам присоединиться, — сказал он Глебу. — У меня свидание с Катей.
— Так уж и быть, отпустим тебя, причина уважительная, — подмигнул ему продавец.
— Так я пойду?
— Подожди.
Бычков вынул из общака пачку купюр и, отсчитав три тысячи рублей, протянул их журналисту.
— Так много? За день торговли? — изумился Зыков.
— А мы не бедствуем, — хохотнул Бычков. — Да бери, чего ты ждешь? Сводишь свою дрессировщицу в ресторан. Девушкам нравятся рестораны.
— Спасибо, — сказал Денис.
— Всегда пожалуйста, — усмехнулся продавец.
Богдан Пасюк снял трубку телефона-автомата, и, набрав номер, который ему дала Чен Юэнь, заговорил на путунхуа. Суть разговора сводилась к тому, что Богдан пытался выяснить, где в Москве можно приобрести сделанное из лучших сортов риса Желтое Шаосинское вино.
Из данного ему пространного и несколько туманного объяснения торговец оружием заключил, что встреча с Сы состоится завтра на территории принадлежащего Шанхайской группировке особняка, по иронии судьбы расположенного в Китайском проезде неподалеку от Кремля и набережной Москва-реки.
Большую часть особняка занимал китайский ресторан «Пурпурный дракон», а оставшаяся площадь формально принадлежала «Китайской культурной ассоциации» — организации, не проявляющей излишней общественной активности и существующей в основном на бумаге. Именно там Богдан и должен был встретиться с лидером «Шенсыбана».
Колюня влетел в апокалиптический магазинчик минут через пятнадцать после того, как Денис ушел на свидание с Катей.
— А где журналист? — торопливо спросил он у Глеба Бычкова. — Я заскочил всего на пару минут. Хочу потолковать с ним.
— Уже ушел. Я передам ему, что ты заходил. Так как продвигается расследование?
— Я поэтому и пришел. Расследование закончено. Убийцей оказалась Лада Воронец. Более того, вчера она совершила еще одно убийство — зарезала какую-то девушку, ее личность пока не установлена, да и сама отбросила коньки, вероятнее всего, от передозировки наркотиков. Вскрытие еще не произведено.
— Вот это да! — присвистнул Бычков. — А откуда такая уверенность, что это именно Воронец убила генерала?
— Около тел была обнаружена видеокассета, — объяснил Чупрун. — На ней оказалась полностью заснята сцена того, как Воронец убивает кошку и ест ее мозг. Эти лесбийские сектантки полностью сбрендили. Скорее всего девушка шантажировала певицу этой пленкой, та окончательно съехала с катушек и зарезала ее. Потом приняла ударную дозу наркотиков и сама загнулась, причем прямо над трупом жертвы.
— А убийство генерала тоже заснято на этой кассете?
— Нет, — покачал головой Колюня. — Судя по всему, кто-то установил видеокамеру, наведя ее на наиболее ярко освещенный участок около стены магазина, включил ее около одиннадцати часов ночи и ушел. Поскольку убийство генерала произошло в другом месте, в кадр оно не попало. Хотел бы я знать, кто это заснял. Этот человек должен был заранее знать, что Воронец собирается прикончить кошку около магазина.
— Любопытно, — задумчиво произнес Глеб. — А как выглядела убитая девушка?
— Блондинка, на редкость хорошенькая, длинные волосы, аппетитные формы, круглое лицо, голубые глаза, лет семнадцати-восемнадцати. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Да нет, я просто так спросил, из любопытства.
— Ну ладно, я побежал, — заторопился опер. — Передай Денису, чтобы завтра мне позвонил и заглянул на Петровку. Будет у него материал для статьи, да еще какой!
— Обязательно передам, — кивнул головой продавец.
Богдан Пасюк аккуратно вел свой золотистый «шевроле-камаро» в плотном потоке иномарок и отечественных машин. Он не пытался, подобно большинству новых русских, продемонстрировать окружающим крутизну своей тачки, и спокойно реагировал на то, что патриотично настроенные владельцы проржавевших «Жигулей», натужено хрипя моторами, время от времени обгоняли его, издевательски сигналя и наслаждаясь восхитительным ощущением того, что на своем отечественном металлоломе они «сделали» этого богатенького фраера.
Богдан вообще не нуждался в том, чтобы что-то кому-то доказывать. Он чувствовал себя настолько самодостаточным и отделенным от остальной человеческой массы, что иногда казался себе кем-то вроде инопланетянина, затерявшегося в орущей, страдающей, смеющейся, пылающей ненавистью или страстью толпе чуждых ему существ.
Мысли Пасюка вновь и вновь возвращались к разговору с Психозом.
«Даю тебе два дня», — сказал синяевский авторитет.
Если за два дня он не убедит Марину оставить его в покое, Психоз уберет ее. Проблема заключалась в том, что Богдан понятия не имел, как подступиться к обезумевшей Маруське.
«А может, оставить все, как есть? — тоскливо подумал он. — С чего вдруг я так забочусь о ней? Я даже не узнал ее, когда увидел. Эта совсем не та женщина, с которой я когда-то был близок. Она стала страшной как смертный грех, да и характер у нее оказался в точности таким, как я и предполагал.
Вместо того чтобы приспосабливаться к миру, такие люди, как Маруська, пытаются изменить и его, и окружающих людей, вгоняя их в рамки своих абсурдных представлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47