Провизию и флягу Питеркин затолкал в один из рюкзаков, взял винтовку со штыком, а все остальное закопал вместе с трупами.
По его плану, он и вправду мог уехать очень далеко, если бы сумел добраться до Транссибирской железнодорожной магистрали и незаметно проникнуть в поезд.
Однако поезд, на который Питеркину удалось сесть, был набит заключенными, которых везли на Крайний Север в концлагерь. И его отправили вместе с ними. В лагере он понял: если не выберется, умрет. И он выбрался, убив трех голодных сторожевых собак и прорвав заграждение из колючей проволоки.
Он прошел примерно три тысячи километров: сначала по направлению к Байкалу, потом вдоль его замерзших берегов, потом все дальше и дальше к югу. Ему каким-то образом удалось сохранить шинель и не сойти с ума, и он изменил свое решение идти на восток. Южные границы были недосягаемы, но гораздо ближе... Он знал, что смерть поджидает его и там, и все же день за днем пробивался на юг.
В горах Питеркину пришлось хуже всего. Еда кончилась, сапоги развалились, шинель плохо защищала от холода. Он обморозился и все-таки упрямо шел вперед.
Ему встретился небольшой черный медведь. Оба были голодными. Борьба длилась недолго, и человек убил зверя. В глубокой расселине, на запятнанном кровью снегу Питеркин ел его мясо, зубами отрывая куски. Мясо подкрепило его силы, и он снова полез вверх.
В конце концов, сам не зная как, он попал в Индию. Он не помнил, где, каким маршрутом он шел, возможно, через Афганистан, он не забыл лишь постоянное чувство голода и пронизывающий холод, от которого не спасала изорванная в клочья шинель.
В то время Индия была еще британской, и Питеркин выдал себя за поляка, сбежавшего из России.
Нельзя сказать, чтобы эти старые негодяи англичане встретили его с распростертыми объятиями. Сначала упрятали в камеру, а потом два офицера несколько раз допрашивали его. Один из них хотел сразу же вернуть Питеркина советским союзникам, а другой предлагал его расстрелять как шпиона. Питеркин все время разговаривал с ними по-польски. На этом языке он мог изъясняться довольно бегло, так как был родом из той части Украины, которая граничила с Польшей по реке Буг, что к северо-западу от Львова. В конечном счете англичане через несколько недель посадили его за руль трехтонки, и он с конвоем грузовиков направился через Персию к Средиземному морю. На Ближнем Востоке он встретил много поляков, и англичане милостиво разрешили ему присоединиться к ним.
После окончания войны Питеркину предложили на выбор, как и большинству поляков, вернуться на родину или остаться на Западе. Он, естественно, решил остаться. И в очередной раз стал так называемым перемещенным лицом. Оказавшись в Англии, выучился на рабочего-текстильщика и трудился на захудалой фабрике «Дюсбери и Бетли» в Йоркшире.
Работа, конечно, была не ахти какая, но ему нравилась. Во всяком случае, какое-то время. У него была комната, деньги в кармане, еда. Завелись приятели, два польских беженца, за плечами которых, как и у него, остались годы невзгод и лишений. Они умели уважать потребность человека в уединении. Вместе посещали кино, рынки, футбольные матчи. С умилением наблюдали, как в Англии проходят выборы, как оппоненты поносят друг друга. Питеркину все нравилось. Здесь было общество, и он стал его частью. Решил, что нужно принять католичество, ибо все поляки — католики, по воскресеньям регулярно присутствуют на мессе. Ему тоже надо. Дело было не столько в религии, сколько в правильном поведении, лояльности к друзьям.
И Питеркин начал готовиться к принятию веры. Его наставник — отец Бодински, человек большого трезвого ума, бывший капеллан Войска Польского, награжденный военным крестом за доблесть, как-то вечером спросил Питеркина, не пытались ли его агитировать агенты...
— Агенты? Какие агенты?
Отец Бодински объяснил:
— Новое коммунистическое правительство хочет, чтобы поляки жили в Польше, а не в Англии. Они засылают сюда шпионов. Некоторые эмигранты в Англии стали тайными агентами. Они агитируют поляков возвращаться на родину. Если они не соглашаются, агенты узнают фамилии их родственников и угрожают им, вынуждая таким образом тех, кто остался в эмиграции, покинуть Англию.
Питеркин ответил, что к нему никогда никто не подходил. Но однажды, когда он на улице пил пиво, к нему подошел человек и стал расспрашивать, кто он и откуда. Потом сказал: «Ты говоришь по-английски как украинец. Если ты украинец, ты — советский гражданин. Ты должен возвратиться в Советский Союз. Ты — предатель. Тебя надо расстрелять».
Питеркин ударил его и убежал.
* * *
"Я пошел к отцу Бодински. Он уже несколько недель жил в Брэдфорде. Я рассказал ему об этом человеке. Отец сказал, что теперь мне будет трудно. Всегда. Мое имя внесут в список, агенты начнут меня искать, они также сообщат обо мне в МВД.
И еще отец Бодински сказал, что надо готовиться к принятию новой веры. Он учил меня исповедоваться и велел встать на колени. Потом он отправил меня спать в комнату в своем доме. На другой день он позвонил на фабрику, на которой я работал, и предупредил, что я заболел. Мы много говорили обо всем с отцом Бодински, я ничего от него не скрывал.
Вскоре ему стало известно, что у меня есть тайна. Большая тайна, о которой я узнал, убегая по подземному ходу. Отец Бодински — человек умный и все понял. Я сказал ему, что это одна из самых больших тайн на свете и очень опасная. О ней знаю только я, и больше никто.
Отец Бодински посоветовал мне написать обо всем, потому что это снимет с моей души тяжесть. А если я умру, то умрет и секрет. Я молился, думал. В конце концов я записал все, о чем помнил. На следующий день отец Бодински унес мою исповедь. Он обещал надежно ее спрятать. Моя тайна в безопасности, ведь я писал по-украински. Отец Бодински не может прочитать. Он отдал записи директору английской школы для священников, который поклялся передать их своему епископу. Мне сообщили название церкви, номер места в церкви. Это специальный код. Таким образом я получу свою исповедь, если однажды захочу вернуть ее назад.
До сих пор все шло хорошо. Отец Бодински устроил меня вместо кого-то на корабль с эмигрантами, идущий в Новую Зеландию. Я прожил там два года. Потом отправился в Западную Австралию, менее заселенную людьми. Теперь я живу здесь. Переезжаю с места на место. Везде хорошо. Всегда солнце, хорошая еда.
Каждый год я отправлял открытку отцу Бодински и каждый год он присылал открытку своему другу — священнику в Перте. Я звонил этому другу и спрашивал, все ли в порядке. Мне отвечали, что все хорошо. Так продолжалось до 1953 года. В тот год отец Бодински исчез. Вечером он вышел позвонить по телефону-автомату недалеко от дома и не вернулся. Его больше никогда не видели. Полиция предположила, что отца Бодински выкрала русская или польская секретная полиция. Потому что он большой враг коммунистов. Но доказательств никаких не было, ничего не было.
После этого известия я все время переезжал. На одном месте жил месяц, а потом снова в путь. Я — сильный, работы много. Кроме того, я только так чувствовал себя в безопасности.
В том же году я услышал, что Сталин умер. Маленков должен заменить Сталина. Я видел Маленкова много раз, когда он был секретарем великого вождя, но не верил, что он может выполнять работу Сталина... Не считал его сильным человеком. Некоторое время я думал, что со смертью Сталина мне не нужно больше прятаться, моя тайна потеряла свою значительность. О ней знали два человека, теперь — только один.
Но я читал газеты, вспоминал людей, которые приходили к Сталину, их холодные, жестокие глаза и лица. В Кремле идет борьба. Скорее всего, Маленкову придется уйти, потому что вокруг него полные амбиций, рвущиеся к власти Берия, Каганович, Хрущев, Молотов, Микоян.
У меня осталась моя тайна. Найдется много людей на Востоке и на Западе, которые все отдадут за нее. И снова моя тайна гнетет меня, как огромный груз. Если я отдам ее кому-нибудь, ее используют в грязных целях. Если же она останется у меня, ею нельзя воспользоваться. Так я решил. Сталин мертв, я не должен всегда прятаться.
Я поехал в Брум к одной женщине. Она австралийская японка, очень добрая, очень красивая. У нас родилась дочь, назвали ее Александрой. Мы решили, что скоро поженимся.
Потом я случайно нашел одну австралийскую газету, видимо, кто-то случайно забыл ее в лодке, мыть которую входило в мои обязанности. В ней я прочитал, что Организация Объединенных Наций протестует против назначения Советским Союзом в ООН Юрия Гусенко. Оказывается, Гусенко был правой рукой Андропова и участвовал в кровавых событиях в Венгрии. У Гусенко было также задание привезти в наручниках в Москву из Праги Дубчека. В статье сообщалось, что Гусенко занимает высокий пост в КГБ. Я подумал, может, этот Юрий Гусенко совсем другой человек, а не тот, с которым мы служили в кремлевской охране. Ведь в Советском Союзе много Гусенко. Но в той же газете я нашел еще одну статью о деятельности Гусенко во время революции в Будапеште. Автор называет его по имени-отчеству и пишет, что Юрий Анастасович Гусенко убил выстрелом в голову генерала Малетера после того, как обещал ему безопасность.
Моей свободе пришел конец. В настоящее время Гусенко — могущественный человек, занимающий высокое положение в Комитете государственной безопасности, а также в ООН. С этого дня я все время думал, догадывается ли Гусенко, что я в Австралии? Надеюсь, он не знает, где я. Если ему это известно, со мной может случиться то же самое, что и с отцом Бодински. Но ведь прошло уже тридцать пять лет. Скорее всего, он меня забыл. Хотя сердцем чувствую, что он помнит своего напарника Петра Ивановича Кинского, исчезнувшего ночью из квартиры Сталина. Такой человек все еще хочет знать, как Петр Иванович это сделал".
* * *
Я восхищенно присвистнул:
— И представить себе не мог, что Питеркин был таким человеком!
На Алекс было смешно смотреть. Лицо сияло от гордости, и в то же время из глаз текли слезы. Она все время ими моргала и бормотала:
— Почему я не знала?
— Потому что это была его тайна.
— Но я его дочь!
— Если бы он видел вас сейчас, он и вправду признал бы этот факт, — сказал я, улыбаясь.
Она просияла:
— Вы и правда так думаете?
— Да, у него есть дочь.
Она вдруг сказала:
— Смотрите, здесь еще что-то написано на обратной стороне.
Я быстро перевернул лист. Там было четыре буквы и номер.
— Какого черта? Что это значит?
На бумаге стояло «CH.AD.11». Кавычки, заглавные буквы — и все.
Глава 7
— Питеркин уже сообщил нам, что это значит. Церковь и номер места.
— Ладно, первые две буквы обозначают церковь, 11 — номер места, так?
— Не знаю, правильно ли, но я думаю, так.
— Что тогда AD?
— Я думаю, может быть, что-то вроде Адриан или до нашей эры.
— Или Адам?
— По правде говоря, я никогда не слышал о церкви Адриана или Святого Адриана. И насколько я знаю, Адам никогда не был святым. AD и 11 век до нашей эры — это слишком давно.
Она улыбнулась, взволнованная тем, что след снова был найден.
— А как мы узнаем?
— Мне кажется, через справочник.
— Я хочу знать отцовскую тайну. Он ведь правда был моим отцом! Когда вы докажете это и я стану его законной наследницей, я унаследую и его тайну.
Я спросил напрямик:
— Вы хотите этого? Питеркин всю жизнь ее боялся.
— Вы совсем не знаете женщин, мистер Клоуз, не так ли?
— Я никогда не говорил, что знаю.
— Так вот, если и есть на свете что-то такое, от чего женщина не может отказаться, то это — тайна.
Она засмеялась, и я засмеялся тоже, хотя мне не было весело. Алекс от природы жизнерадостная девушка, из тех, которые умеют забывать неприятности или уживаются с ними. Я же человек другого типа. Тот, кто хмуро сидит в углу и размышляет, и его не сразу можно привести в хорошее расположение духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
По его плану, он и вправду мог уехать очень далеко, если бы сумел добраться до Транссибирской железнодорожной магистрали и незаметно проникнуть в поезд.
Однако поезд, на который Питеркину удалось сесть, был набит заключенными, которых везли на Крайний Север в концлагерь. И его отправили вместе с ними. В лагере он понял: если не выберется, умрет. И он выбрался, убив трех голодных сторожевых собак и прорвав заграждение из колючей проволоки.
Он прошел примерно три тысячи километров: сначала по направлению к Байкалу, потом вдоль его замерзших берегов, потом все дальше и дальше к югу. Ему каким-то образом удалось сохранить шинель и не сойти с ума, и он изменил свое решение идти на восток. Южные границы были недосягаемы, но гораздо ближе... Он знал, что смерть поджидает его и там, и все же день за днем пробивался на юг.
В горах Питеркину пришлось хуже всего. Еда кончилась, сапоги развалились, шинель плохо защищала от холода. Он обморозился и все-таки упрямо шел вперед.
Ему встретился небольшой черный медведь. Оба были голодными. Борьба длилась недолго, и человек убил зверя. В глубокой расселине, на запятнанном кровью снегу Питеркин ел его мясо, зубами отрывая куски. Мясо подкрепило его силы, и он снова полез вверх.
В конце концов, сам не зная как, он попал в Индию. Он не помнил, где, каким маршрутом он шел, возможно, через Афганистан, он не забыл лишь постоянное чувство голода и пронизывающий холод, от которого не спасала изорванная в клочья шинель.
В то время Индия была еще британской, и Питеркин выдал себя за поляка, сбежавшего из России.
Нельзя сказать, чтобы эти старые негодяи англичане встретили его с распростертыми объятиями. Сначала упрятали в камеру, а потом два офицера несколько раз допрашивали его. Один из них хотел сразу же вернуть Питеркина советским союзникам, а другой предлагал его расстрелять как шпиона. Питеркин все время разговаривал с ними по-польски. На этом языке он мог изъясняться довольно бегло, так как был родом из той части Украины, которая граничила с Польшей по реке Буг, что к северо-западу от Львова. В конечном счете англичане через несколько недель посадили его за руль трехтонки, и он с конвоем грузовиков направился через Персию к Средиземному морю. На Ближнем Востоке он встретил много поляков, и англичане милостиво разрешили ему присоединиться к ним.
После окончания войны Питеркину предложили на выбор, как и большинству поляков, вернуться на родину или остаться на Западе. Он, естественно, решил остаться. И в очередной раз стал так называемым перемещенным лицом. Оказавшись в Англии, выучился на рабочего-текстильщика и трудился на захудалой фабрике «Дюсбери и Бетли» в Йоркшире.
Работа, конечно, была не ахти какая, но ему нравилась. Во всяком случае, какое-то время. У него была комната, деньги в кармане, еда. Завелись приятели, два польских беженца, за плечами которых, как и у него, остались годы невзгод и лишений. Они умели уважать потребность человека в уединении. Вместе посещали кино, рынки, футбольные матчи. С умилением наблюдали, как в Англии проходят выборы, как оппоненты поносят друг друга. Питеркину все нравилось. Здесь было общество, и он стал его частью. Решил, что нужно принять католичество, ибо все поляки — католики, по воскресеньям регулярно присутствуют на мессе. Ему тоже надо. Дело было не столько в религии, сколько в правильном поведении, лояльности к друзьям.
И Питеркин начал готовиться к принятию веры. Его наставник — отец Бодински, человек большого трезвого ума, бывший капеллан Войска Польского, награжденный военным крестом за доблесть, как-то вечером спросил Питеркина, не пытались ли его агитировать агенты...
— Агенты? Какие агенты?
Отец Бодински объяснил:
— Новое коммунистическое правительство хочет, чтобы поляки жили в Польше, а не в Англии. Они засылают сюда шпионов. Некоторые эмигранты в Англии стали тайными агентами. Они агитируют поляков возвращаться на родину. Если они не соглашаются, агенты узнают фамилии их родственников и угрожают им, вынуждая таким образом тех, кто остался в эмиграции, покинуть Англию.
Питеркин ответил, что к нему никогда никто не подходил. Но однажды, когда он на улице пил пиво, к нему подошел человек и стал расспрашивать, кто он и откуда. Потом сказал: «Ты говоришь по-английски как украинец. Если ты украинец, ты — советский гражданин. Ты должен возвратиться в Советский Союз. Ты — предатель. Тебя надо расстрелять».
Питеркин ударил его и убежал.
* * *
"Я пошел к отцу Бодински. Он уже несколько недель жил в Брэдфорде. Я рассказал ему об этом человеке. Отец сказал, что теперь мне будет трудно. Всегда. Мое имя внесут в список, агенты начнут меня искать, они также сообщат обо мне в МВД.
И еще отец Бодински сказал, что надо готовиться к принятию новой веры. Он учил меня исповедоваться и велел встать на колени. Потом он отправил меня спать в комнату в своем доме. На другой день он позвонил на фабрику, на которой я работал, и предупредил, что я заболел. Мы много говорили обо всем с отцом Бодински, я ничего от него не скрывал.
Вскоре ему стало известно, что у меня есть тайна. Большая тайна, о которой я узнал, убегая по подземному ходу. Отец Бодински — человек умный и все понял. Я сказал ему, что это одна из самых больших тайн на свете и очень опасная. О ней знаю только я, и больше никто.
Отец Бодински посоветовал мне написать обо всем, потому что это снимет с моей души тяжесть. А если я умру, то умрет и секрет. Я молился, думал. В конце концов я записал все, о чем помнил. На следующий день отец Бодински унес мою исповедь. Он обещал надежно ее спрятать. Моя тайна в безопасности, ведь я писал по-украински. Отец Бодински не может прочитать. Он отдал записи директору английской школы для священников, который поклялся передать их своему епископу. Мне сообщили название церкви, номер места в церкви. Это специальный код. Таким образом я получу свою исповедь, если однажды захочу вернуть ее назад.
До сих пор все шло хорошо. Отец Бодински устроил меня вместо кого-то на корабль с эмигрантами, идущий в Новую Зеландию. Я прожил там два года. Потом отправился в Западную Австралию, менее заселенную людьми. Теперь я живу здесь. Переезжаю с места на место. Везде хорошо. Всегда солнце, хорошая еда.
Каждый год я отправлял открытку отцу Бодински и каждый год он присылал открытку своему другу — священнику в Перте. Я звонил этому другу и спрашивал, все ли в порядке. Мне отвечали, что все хорошо. Так продолжалось до 1953 года. В тот год отец Бодински исчез. Вечером он вышел позвонить по телефону-автомату недалеко от дома и не вернулся. Его больше никогда не видели. Полиция предположила, что отца Бодински выкрала русская или польская секретная полиция. Потому что он большой враг коммунистов. Но доказательств никаких не было, ничего не было.
После этого известия я все время переезжал. На одном месте жил месяц, а потом снова в путь. Я — сильный, работы много. Кроме того, я только так чувствовал себя в безопасности.
В том же году я услышал, что Сталин умер. Маленков должен заменить Сталина. Я видел Маленкова много раз, когда он был секретарем великого вождя, но не верил, что он может выполнять работу Сталина... Не считал его сильным человеком. Некоторое время я думал, что со смертью Сталина мне не нужно больше прятаться, моя тайна потеряла свою значительность. О ней знали два человека, теперь — только один.
Но я читал газеты, вспоминал людей, которые приходили к Сталину, их холодные, жестокие глаза и лица. В Кремле идет борьба. Скорее всего, Маленкову придется уйти, потому что вокруг него полные амбиций, рвущиеся к власти Берия, Каганович, Хрущев, Молотов, Микоян.
У меня осталась моя тайна. Найдется много людей на Востоке и на Западе, которые все отдадут за нее. И снова моя тайна гнетет меня, как огромный груз. Если я отдам ее кому-нибудь, ее используют в грязных целях. Если же она останется у меня, ею нельзя воспользоваться. Так я решил. Сталин мертв, я не должен всегда прятаться.
Я поехал в Брум к одной женщине. Она австралийская японка, очень добрая, очень красивая. У нас родилась дочь, назвали ее Александрой. Мы решили, что скоро поженимся.
Потом я случайно нашел одну австралийскую газету, видимо, кто-то случайно забыл ее в лодке, мыть которую входило в мои обязанности. В ней я прочитал, что Организация Объединенных Наций протестует против назначения Советским Союзом в ООН Юрия Гусенко. Оказывается, Гусенко был правой рукой Андропова и участвовал в кровавых событиях в Венгрии. У Гусенко было также задание привезти в наручниках в Москву из Праги Дубчека. В статье сообщалось, что Гусенко занимает высокий пост в КГБ. Я подумал, может, этот Юрий Гусенко совсем другой человек, а не тот, с которым мы служили в кремлевской охране. Ведь в Советском Союзе много Гусенко. Но в той же газете я нашел еще одну статью о деятельности Гусенко во время революции в Будапеште. Автор называет его по имени-отчеству и пишет, что Юрий Анастасович Гусенко убил выстрелом в голову генерала Малетера после того, как обещал ему безопасность.
Моей свободе пришел конец. В настоящее время Гусенко — могущественный человек, занимающий высокое положение в Комитете государственной безопасности, а также в ООН. С этого дня я все время думал, догадывается ли Гусенко, что я в Австралии? Надеюсь, он не знает, где я. Если ему это известно, со мной может случиться то же самое, что и с отцом Бодински. Но ведь прошло уже тридцать пять лет. Скорее всего, он меня забыл. Хотя сердцем чувствую, что он помнит своего напарника Петра Ивановича Кинского, исчезнувшего ночью из квартиры Сталина. Такой человек все еще хочет знать, как Петр Иванович это сделал".
* * *
Я восхищенно присвистнул:
— И представить себе не мог, что Питеркин был таким человеком!
На Алекс было смешно смотреть. Лицо сияло от гордости, и в то же время из глаз текли слезы. Она все время ими моргала и бормотала:
— Почему я не знала?
— Потому что это была его тайна.
— Но я его дочь!
— Если бы он видел вас сейчас, он и вправду признал бы этот факт, — сказал я, улыбаясь.
Она просияла:
— Вы и правда так думаете?
— Да, у него есть дочь.
Она вдруг сказала:
— Смотрите, здесь еще что-то написано на обратной стороне.
Я быстро перевернул лист. Там было четыре буквы и номер.
— Какого черта? Что это значит?
На бумаге стояло «CH.AD.11». Кавычки, заглавные буквы — и все.
Глава 7
— Питеркин уже сообщил нам, что это значит. Церковь и номер места.
— Ладно, первые две буквы обозначают церковь, 11 — номер места, так?
— Не знаю, правильно ли, но я думаю, так.
— Что тогда AD?
— Я думаю, может быть, что-то вроде Адриан или до нашей эры.
— Или Адам?
— По правде говоря, я никогда не слышал о церкви Адриана или Святого Адриана. И насколько я знаю, Адам никогда не был святым. AD и 11 век до нашей эры — это слишком давно.
Она улыбнулась, взволнованная тем, что след снова был найден.
— А как мы узнаем?
— Мне кажется, через справочник.
— Я хочу знать отцовскую тайну. Он ведь правда был моим отцом! Когда вы докажете это и я стану его законной наследницей, я унаследую и его тайну.
Я спросил напрямик:
— Вы хотите этого? Питеркин всю жизнь ее боялся.
— Вы совсем не знаете женщин, мистер Клоуз, не так ли?
— Я никогда не говорил, что знаю.
— Так вот, если и есть на свете что-то такое, от чего женщина не может отказаться, то это — тайна.
Она засмеялась, и я засмеялся тоже, хотя мне не было весело. Алекс от природы жизнерадостная девушка, из тех, которые умеют забывать неприятности или уживаются с ними. Я же человек другого типа. Тот, кто хмуро сидит в углу и размышляет, и его не сразу можно привести в хорошее расположение духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34