словно тень прицепилась за мной, но она была неуловима. В холоде бодрящего вечернего ветра тайный соглядатай составил мне компанию. Или я все это вообразил?
Чтобы это проверить, я быстро нырнул в узкий переулок по правую руку и спрятался за выступ стены. С затаившимся дыханием я обождал и высунул голову над стеной так далеко, что мог подглядывать за входом в переулок. Мои вспотевшие руки приклеились к шаткой каменной кладке.
Я уже думал, что ошибся, и выдохнул задержанное дыхание. Как тень, мой тайный преследователь? — мелькнула в проеме переулка, выходящего на Соборную площадь. Я едва верил своим глазам. Тощий парень с бородатым обветренным лицом был Колен. Колен — нищий, Колен — вор!
От волнения я, пожалуй, слишком крепко прижался к старой стене. Сухой строительный раствор едва держался на камнях, и глыба величиной с кулак упала на истертый тротуар. Большего и не требовалось, чтобы спугнуть моего преследователя. В один миг он исчез.
Я вскочил, выбежал на Соборную площадь и огляделся по сторонам. Колена и след простыл. Исчез ли он в одном из переулков? Скрылся ли он в пестрой толпе, которая наполнила площадь перед Собором? Его невозможно было заметить среди клириков, верующих, торговцев и нищих. Существовал ли он вообще? Или я изрядно злоупотребил горячим красным вином?
В сомнениях я продолжил свой путь и постучал в закрытую дверь госпиталя. Привратник с гноящимся глазом открыл дверь и изучил меня как нарушителя спокойствия.
— Меня принесли сюда прошлой ночью, — объяснил я. — Теперь я хотел бы отблагодарить сестру Викторию небольшим пожертвованием.
Его влажный взгляд хотел пробуравить меня.
— Сестру Викторию? — переспросил он, словно был туг на ухо.
— Да, она ухаживала за мной.
— Итак, это вы, — прорычал человек с гноящимся глазом. Он впустил меня, снова закрыл дверь на засов и провел меня.
— Вы ведете меня к сестре Виктории, брат Протария?
— Хм? — он ненадолго остановился, почесал свой почти лысый череп и смущенно кивнул. — О, да, конечно, я веду вас к ней.
Вопреки ожиданиям мы шли не в больничную залу. Привратник открыл узкую дверь, которая вела в помещение, обставленное столами и скамьями. На столе горел огонек сального дерева и бросал пляшущий свет на четыре лица. Одно лицо принадлежало старой, морщинистой августинке. Трое других присутствующих лица были мужчинами — двое крепких парней и один маленький, узкоплечий, тощий как Колен.
— Вот бродяга! — прокаркал брат Портария громогласным голосом и дал мне пинок под зад, так что я влетел в помещение. — Вот он, убийца!
Я споткнулся о скамью и ударился лбом о стол. Утренняя резкая головная боль вернулась. В который раз моему черепу приходилось туго.
Прежде чем я сумел подняться, двое крепких парней набросились на меня по знаку малыша. Они схватили меня, заломили руки за спину и в таком положении приподняли вверх, словно собирались отправить на небеса одним махом. Лишь теперь я понял, что оба носили фиолетовую форму стражи.
Мое сердце упало в глубокую пропасть. Я подумал о бедном мэтре Аврилло, который в действительности умер милостивой смертью. Я же буду болтаться на виселице на Гревской площади, но за убийство, которое я не совершал.
— Итак, ты убийца? — спросил маленький человек, которому подчинялись оба стражника, хотя он производил крайне бледное впечатление в своем поношенном плаще.
— Нет, я не имею с этим ничего общего! — выкрикнул я.
— Что ты здесь делаешь? — спросил коротышка голосом, который привык отдавать приказы и задавать вопросы.
— Я шел к сестре Виктории, чтобы дать ей пожертвование для госпиталя. Она заботилась сегодня утром обо мне.
Вопросительный взгляд коротышки — и брат Портария подтвердил мои слова. Коротышка провел рукой по темным кудрям и приказал сержантам стражи отпустить меня.
— Почему? — спросила пожилая женщина.
— Потому что убийца явно не будет приходить к сестре Виктории, достопочтенная матушка настоятельница, — объяснил коротышка.
Хоть я ничего не понял, но обрадовался, что он так думает.
— Давайте приведем его к сестре Виктории, — продолжил коротышка. — Возможно, мы проясним кое-что.
Привратник промямлил:
— Я считаю его убийцей, потому что он о сестре Вик…
Небольшое движение руки матушки настоятельницы заставило его замолчать, и следующий жест приказал ему возвращаться на место.
Вместе с тремя мужчинами и настоятельницей я вошел в больничный зал, где утром ко мне вернулось сознание. Всей душой я надеялся, что разговор с добросердечной сестрой действительно все разъяснит, хоть я и не представлял себе, как августинка должна была освободить меня от подозрения, что я убийца целестинца.
Я нигде не мог обнаружить сестру Викторию. Вместо нее я увидел двух других стражников, стоящих возле одной из кроватей с балдахином. Сестры, как и больные, бросали на них робкие, почти испуганные взгляды. Нет, не сержанты, как я узнал, а кровать была нашей целью.
— Пожалуйста, месье, здесь сестра Виктория, — сказал маленький человек и распахнул полог сильным рывком.
Дородное тело монахини лежало на кровати, неподвижное, словно она спала, хотя глаза были открыты. Моментально я снова узнал округлое лицо, которое, правда, уже не было розовым. Оно было бледным — Смертельно бледным. Глаза смотрели неподвижно вверх, так стеклянно и пусто, как вчера глаза целестинца, после того, как его жизнь погасла у меня на глазах. В резком контрасте с бледным лицом была красная шея. Кровь выступила в большом количестве, вызванная глубоким порезом.
Смерть зачесалась у меня в носу сладким запахом, и ужас охватил меня. Я упал на колени, и меня рвало, пока в желудке больше ничего не осталось от баранины и «рошфора» — разве что самая малость красного вина. Матушка настоятельница подозвала послушницу и приказала убрать рвоту.
— Кто? — прохрипел я грубым голосом, когда меня подняли. — За что?
— Вот именно эти два вопроса я и хочу вам задать, — сказал маленький человек с черным локонами и улыбнулся неподобающим образом. — Ответ на второй вопрос, надеюсь, приведет к прояснению первого. К сожалению, до сих пор оба открыты. Вероятно, вы можете помочь мне, пролить немного света на это дело.
— Кто вы? — спросил я отчасти с искренним интересом, отчасти, чтобы выиграть время. Я должен был оценить обстановку. То, что здесь не идет речь об убийстве целестинца, обрадовало меня. Но гибель доброй сестры Виктории — столь жестокая гибель, — омрачала мою радость.
— О, простите, — коротышка улыбнулся снова и отвесил явно шутливый поклон. — Меня зовут Пьеро Фальконе. Я лейтенант стражи Шатле и расследую этот случай.
— Странное имя, — пробормотал я.
Лейтенант изобразил на лице виноватое выражение.
— Мой отец родом с Сицилии. А ваш? Как зовут вас? И кто вы, месье?
— Арман Сове из Сабле, — ответил я с запинкой, все еще находящийся под впечатлением неслыханного убийства Хотя вид был ужасен, я не мог оторвать глаз от бледного лица и красной шеи августинки.
— Из Сабле на Сарте?
Я кивнул в знак подтверждения.
— А каков род ваших занятий?
— Переписчик.
— Где вы работаете?
— В соборе Парижской Богоматери. — Фальконе бросил на меня удивленный взгляд.
— Что же там можно переписывать?
— Я еще не знаю. Я как раз шел, чтобы вступить в свою должность у отца Фролло.
— Ах, у архидьякона, — казалось, ответ впечатлил Фальконе.
— Сегодня утром отец Фролло был в госпитале, — сказала матушка-настоятельница, — Значит, он разговаривал с сестрой Викторией.
— Верно, — подтвердил я. — Он пришел, чтобы предложить мне должность переписчика Вскоре после этого я покинул госпиталь, и с тех пор я не видел сестру Викторию.
— Она умерла днем, — объяснил лейтенант стражи Шат-ле. — Ее милосердие послужило причиной ее смерти.
Я не понял его и сказал об этом.
— Убийцей сестры Виктории должен быть нищий, который теперь исчез, — пояснил Фальконе. — Его нашли совсем обессилевшим у ворот госпиталя и положили в кровать. Сестра Виктория заботилась о нем. После ее не видели. Когда послушница хотела проверить нищего и отодвинула полог у его кровати, там лежал не хворый, а… — он показал на мертвую.
— Нищий! — вырвалось у меня, и я подумал о загадочном Колене.
— Да, — кивнул Фальконе. — Почему? У вас есть подозрения, месье Сове?
— Нет. Я только подумал, как много нищих в Париже. Их, должно быть, сотни.
— Тысячи, — ответил лейтенант стражи. — До сотни доходят только различные братства, в которые они сбиваются.
Было ли это правильно — не рассказать о Колене? Но чему это могло помочь? Схватить бродягу так же трудно, как и тень. Как мне следовало объяснить, какую роль он играл, какого рода связь была между ним и мной — для меня самого все это находилось в потемках. То малое, что я знал сам, звучало так странно, что подозрение упало бы также и на меня. Фальконе подумает, что я пытаюсь выгородить себя.
— Вы похоже задумались о чем-то, месье Сове, — тон Фальконе был нейтрален, но взглядом он буравил меня.
— Я спрашиваю себя, почему неизвестный нищий убил сестру Викторию. Что можно украсть у монахини?
— Ее голос.
— Как можно украсть ее голос?
— При этом разрезают горло, как это и сделал убийца. Постепенно я понял.
— Это значит, он хотел заставить сестру Викторию замолчать?
— Похоже на то, на это указывает и следующее. Это торчало во рту умершей, когда ее нашли.
Фальконе что-то достал из кармана пальто и протянул мне. Сложенный листок плотной бумаги с простым рисунком решетки на обратной стороне, а на лицевой — украшенный яркой картинкой. Она изображала руку, которая протягивала наверх суковатую палку, и рядом — число «X».
— Игральная карта, — постановил я. — «Десятка». И что это должно значить?
— А вы разве не знаете, месье Сове?
— А стал бы я тогда спрашивать?
— Но вы знаете, что означает карта! — закричал Фальконе.
— Если карта торчит во рту умершей, то она должна, пожалуй, что-то означать.
Теперь лейтенант стражи снова улыбнулся:
— Действительно. К счастью, матушка настоятельница хорошо разбирается в тайном значении карт. Объясните это месье Сове, достопочтенная мать.
— У карты много значений, — сказала настоятельница с каменным лицом. — У десятки их три: препятствие, предатель, а также начало и конец.
— Из чего мы можем следовать, — снова взял слово Фальконе, — что убийца хочет нам сообщить следующее: убийством сестры Виктории он устранил препятствие со своего пути, а именно положил конец предательнице.
Мать-настоятельница кивнула:
— Именно так.
Фальконе бросил быстрый взгляд на нее.
— Впрочем, удивительно, что вы так хорошо разбираетесь в картах, достопочтенная матушка. Разве церковь не гласит, что карты дьявольские происки?
— Чтобы пресечь козни дьявола, нужно их знать, — бесстрастно возразила старая августинка.
— Достойный всякой похвалы взгляд, — сказал лейтенант стражи. — Жаль, что церковь не сделает его повсеместным.
— Но что предала сестра Виктория? — вмешался я в их разговор. — И кого?
— Хороший вопрос, — с улыбкой ответил Фальконе. — И ответ вам не известен?
— Почему мне?
— Разве не вы сегодня утром увлеченно беседовали с умершей?
— О сущих пустяках.
— О каких пустяках шла речь?
Мне бы и в голову не пришло очернить моего нового патрона, поэтому я ответил после недолгого колебания:
— Мы говорили на совершенно общие темы о Париже. Я еще совсем не знаю город.
— Тогда сестра Виктория, видимо, сказала кому-то другому то, что ей следовало оставить при себе.
— И чего было достаточно, чтобы навлечь на себя смерть? — испуганно воскликнул я.
— Слова уже приносили другим смерть, — тихо сказала матушка настоятельница.
— Но зачем игральная карта? — спросил я. — Почему убийца делает этот намек?
— Именно это зависит от него, — ответил Фальконе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Чтобы это проверить, я быстро нырнул в узкий переулок по правую руку и спрятался за выступ стены. С затаившимся дыханием я обождал и высунул голову над стеной так далеко, что мог подглядывать за входом в переулок. Мои вспотевшие руки приклеились к шаткой каменной кладке.
Я уже думал, что ошибся, и выдохнул задержанное дыхание. Как тень, мой тайный преследователь? — мелькнула в проеме переулка, выходящего на Соборную площадь. Я едва верил своим глазам. Тощий парень с бородатым обветренным лицом был Колен. Колен — нищий, Колен — вор!
От волнения я, пожалуй, слишком крепко прижался к старой стене. Сухой строительный раствор едва держался на камнях, и глыба величиной с кулак упала на истертый тротуар. Большего и не требовалось, чтобы спугнуть моего преследователя. В один миг он исчез.
Я вскочил, выбежал на Соборную площадь и огляделся по сторонам. Колена и след простыл. Исчез ли он в одном из переулков? Скрылся ли он в пестрой толпе, которая наполнила площадь перед Собором? Его невозможно было заметить среди клириков, верующих, торговцев и нищих. Существовал ли он вообще? Или я изрядно злоупотребил горячим красным вином?
В сомнениях я продолжил свой путь и постучал в закрытую дверь госпиталя. Привратник с гноящимся глазом открыл дверь и изучил меня как нарушителя спокойствия.
— Меня принесли сюда прошлой ночью, — объяснил я. — Теперь я хотел бы отблагодарить сестру Викторию небольшим пожертвованием.
Его влажный взгляд хотел пробуравить меня.
— Сестру Викторию? — переспросил он, словно был туг на ухо.
— Да, она ухаживала за мной.
— Итак, это вы, — прорычал человек с гноящимся глазом. Он впустил меня, снова закрыл дверь на засов и провел меня.
— Вы ведете меня к сестре Виктории, брат Протария?
— Хм? — он ненадолго остановился, почесал свой почти лысый череп и смущенно кивнул. — О, да, конечно, я веду вас к ней.
Вопреки ожиданиям мы шли не в больничную залу. Привратник открыл узкую дверь, которая вела в помещение, обставленное столами и скамьями. На столе горел огонек сального дерева и бросал пляшущий свет на четыре лица. Одно лицо принадлежало старой, морщинистой августинке. Трое других присутствующих лица были мужчинами — двое крепких парней и один маленький, узкоплечий, тощий как Колен.
— Вот бродяга! — прокаркал брат Портария громогласным голосом и дал мне пинок под зад, так что я влетел в помещение. — Вот он, убийца!
Я споткнулся о скамью и ударился лбом о стол. Утренняя резкая головная боль вернулась. В который раз моему черепу приходилось туго.
Прежде чем я сумел подняться, двое крепких парней набросились на меня по знаку малыша. Они схватили меня, заломили руки за спину и в таком положении приподняли вверх, словно собирались отправить на небеса одним махом. Лишь теперь я понял, что оба носили фиолетовую форму стражи.
Мое сердце упало в глубокую пропасть. Я подумал о бедном мэтре Аврилло, который в действительности умер милостивой смертью. Я же буду болтаться на виселице на Гревской площади, но за убийство, которое я не совершал.
— Итак, ты убийца? — спросил маленький человек, которому подчинялись оба стражника, хотя он производил крайне бледное впечатление в своем поношенном плаще.
— Нет, я не имею с этим ничего общего! — выкрикнул я.
— Что ты здесь делаешь? — спросил коротышка голосом, который привык отдавать приказы и задавать вопросы.
— Я шел к сестре Виктории, чтобы дать ей пожертвование для госпиталя. Она заботилась сегодня утром обо мне.
Вопросительный взгляд коротышки — и брат Портария подтвердил мои слова. Коротышка провел рукой по темным кудрям и приказал сержантам стражи отпустить меня.
— Почему? — спросила пожилая женщина.
— Потому что убийца явно не будет приходить к сестре Виктории, достопочтенная матушка настоятельница, — объяснил коротышка.
Хоть я ничего не понял, но обрадовался, что он так думает.
— Давайте приведем его к сестре Виктории, — продолжил коротышка. — Возможно, мы проясним кое-что.
Привратник промямлил:
— Я считаю его убийцей, потому что он о сестре Вик…
Небольшое движение руки матушки настоятельницы заставило его замолчать, и следующий жест приказал ему возвращаться на место.
Вместе с тремя мужчинами и настоятельницей я вошел в больничный зал, где утром ко мне вернулось сознание. Всей душой я надеялся, что разговор с добросердечной сестрой действительно все разъяснит, хоть я и не представлял себе, как августинка должна была освободить меня от подозрения, что я убийца целестинца.
Я нигде не мог обнаружить сестру Викторию. Вместо нее я увидел двух других стражников, стоящих возле одной из кроватей с балдахином. Сестры, как и больные, бросали на них робкие, почти испуганные взгляды. Нет, не сержанты, как я узнал, а кровать была нашей целью.
— Пожалуйста, месье, здесь сестра Виктория, — сказал маленький человек и распахнул полог сильным рывком.
Дородное тело монахини лежало на кровати, неподвижное, словно она спала, хотя глаза были открыты. Моментально я снова узнал округлое лицо, которое, правда, уже не было розовым. Оно было бледным — Смертельно бледным. Глаза смотрели неподвижно вверх, так стеклянно и пусто, как вчера глаза целестинца, после того, как его жизнь погасла у меня на глазах. В резком контрасте с бледным лицом была красная шея. Кровь выступила в большом количестве, вызванная глубоким порезом.
Смерть зачесалась у меня в носу сладким запахом, и ужас охватил меня. Я упал на колени, и меня рвало, пока в желудке больше ничего не осталось от баранины и «рошфора» — разве что самая малость красного вина. Матушка настоятельница подозвала послушницу и приказала убрать рвоту.
— Кто? — прохрипел я грубым голосом, когда меня подняли. — За что?
— Вот именно эти два вопроса я и хочу вам задать, — сказал маленький человек с черным локонами и улыбнулся неподобающим образом. — Ответ на второй вопрос, надеюсь, приведет к прояснению первого. К сожалению, до сих пор оба открыты. Вероятно, вы можете помочь мне, пролить немного света на это дело.
— Кто вы? — спросил я отчасти с искренним интересом, отчасти, чтобы выиграть время. Я должен был оценить обстановку. То, что здесь не идет речь об убийстве целестинца, обрадовало меня. Но гибель доброй сестры Виктории — столь жестокая гибель, — омрачала мою радость.
— О, простите, — коротышка улыбнулся снова и отвесил явно шутливый поклон. — Меня зовут Пьеро Фальконе. Я лейтенант стражи Шатле и расследую этот случай.
— Странное имя, — пробормотал я.
Лейтенант изобразил на лице виноватое выражение.
— Мой отец родом с Сицилии. А ваш? Как зовут вас? И кто вы, месье?
— Арман Сове из Сабле, — ответил я с запинкой, все еще находящийся под впечатлением неслыханного убийства Хотя вид был ужасен, я не мог оторвать глаз от бледного лица и красной шеи августинки.
— Из Сабле на Сарте?
Я кивнул в знак подтверждения.
— А каков род ваших занятий?
— Переписчик.
— Где вы работаете?
— В соборе Парижской Богоматери. — Фальконе бросил на меня удивленный взгляд.
— Что же там можно переписывать?
— Я еще не знаю. Я как раз шел, чтобы вступить в свою должность у отца Фролло.
— Ах, у архидьякона, — казалось, ответ впечатлил Фальконе.
— Сегодня утром отец Фролло был в госпитале, — сказала матушка-настоятельница, — Значит, он разговаривал с сестрой Викторией.
— Верно, — подтвердил я. — Он пришел, чтобы предложить мне должность переписчика Вскоре после этого я покинул госпиталь, и с тех пор я не видел сестру Викторию.
— Она умерла днем, — объяснил лейтенант стражи Шат-ле. — Ее милосердие послужило причиной ее смерти.
Я не понял его и сказал об этом.
— Убийцей сестры Виктории должен быть нищий, который теперь исчез, — пояснил Фальконе. — Его нашли совсем обессилевшим у ворот госпиталя и положили в кровать. Сестра Виктория заботилась о нем. После ее не видели. Когда послушница хотела проверить нищего и отодвинула полог у его кровати, там лежал не хворый, а… — он показал на мертвую.
— Нищий! — вырвалось у меня, и я подумал о загадочном Колене.
— Да, — кивнул Фальконе. — Почему? У вас есть подозрения, месье Сове?
— Нет. Я только подумал, как много нищих в Париже. Их, должно быть, сотни.
— Тысячи, — ответил лейтенант стражи. — До сотни доходят только различные братства, в которые они сбиваются.
Было ли это правильно — не рассказать о Колене? Но чему это могло помочь? Схватить бродягу так же трудно, как и тень. Как мне следовало объяснить, какую роль он играл, какого рода связь была между ним и мной — для меня самого все это находилось в потемках. То малое, что я знал сам, звучало так странно, что подозрение упало бы также и на меня. Фальконе подумает, что я пытаюсь выгородить себя.
— Вы похоже задумались о чем-то, месье Сове, — тон Фальконе был нейтрален, но взглядом он буравил меня.
— Я спрашиваю себя, почему неизвестный нищий убил сестру Викторию. Что можно украсть у монахини?
— Ее голос.
— Как можно украсть ее голос?
— При этом разрезают горло, как это и сделал убийца. Постепенно я понял.
— Это значит, он хотел заставить сестру Викторию замолчать?
— Похоже на то, на это указывает и следующее. Это торчало во рту умершей, когда ее нашли.
Фальконе что-то достал из кармана пальто и протянул мне. Сложенный листок плотной бумаги с простым рисунком решетки на обратной стороне, а на лицевой — украшенный яркой картинкой. Она изображала руку, которая протягивала наверх суковатую палку, и рядом — число «X».
— Игральная карта, — постановил я. — «Десятка». И что это должно значить?
— А вы разве не знаете, месье Сове?
— А стал бы я тогда спрашивать?
— Но вы знаете, что означает карта! — закричал Фальконе.
— Если карта торчит во рту умершей, то она должна, пожалуй, что-то означать.
Теперь лейтенант стражи снова улыбнулся:
— Действительно. К счастью, матушка настоятельница хорошо разбирается в тайном значении карт. Объясните это месье Сове, достопочтенная мать.
— У карты много значений, — сказала настоятельница с каменным лицом. — У десятки их три: препятствие, предатель, а также начало и конец.
— Из чего мы можем следовать, — снова взял слово Фальконе, — что убийца хочет нам сообщить следующее: убийством сестры Виктории он устранил препятствие со своего пути, а именно положил конец предательнице.
Мать-настоятельница кивнула:
— Именно так.
Фальконе бросил быстрый взгляд на нее.
— Впрочем, удивительно, что вы так хорошо разбираетесь в картах, достопочтенная матушка. Разве церковь не гласит, что карты дьявольские происки?
— Чтобы пресечь козни дьявола, нужно их знать, — бесстрастно возразила старая августинка.
— Достойный всякой похвалы взгляд, — сказал лейтенант стражи. — Жаль, что церковь не сделает его повсеместным.
— Но что предала сестра Виктория? — вмешался я в их разговор. — И кого?
— Хороший вопрос, — с улыбкой ответил Фальконе. — И ответ вам не известен?
— Почему мне?
— Разве не вы сегодня утром увлеченно беседовали с умершей?
— О сущих пустяках.
— О каких пустяках шла речь?
Мне бы и в голову не пришло очернить моего нового патрона, поэтому я ответил после недолгого колебания:
— Мы говорили на совершенно общие темы о Париже. Я еще совсем не знаю город.
— Тогда сестра Виктория, видимо, сказала кому-то другому то, что ей следовало оставить при себе.
— И чего было достаточно, чтобы навлечь на себя смерть? — испуганно воскликнул я.
— Слова уже приносили другим смерть, — тихо сказала матушка настоятельница.
— Но зачем игральная карта? — спросил я. — Почему убийца делает этот намек?
— Именно это зависит от него, — ответил Фальконе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85