Я достал перья из украшенной резьбой деревянной шкатулки и оценивающим жестом провел по их кончикам вдоль указательным и большим пальцами. Инструменты были высшего качества — согласно предписанию, исключительно первые из пяти маховых перьев левого крыла взрослого гуся, закаленные в горячем песке.
Рядом лежали три книги в кожаных переплетах, две толстые и одна тонкая. Две из них оказались девственными как Богоматерь, а вот в третьей были исписаны все шестьсот страниц — замысловатым почерком, что стало традицией для рукописей монастырей. Монах как издатель все же исключался, потому что строки были написаны по-французски, а не по латыни. Взгляд на заголовок подтвердил мое предположение: «Размышления и достопримечательности о комете, которая появилась в 1465 году. Собрано и записано Пьером Тренгаром».
— Вы уже занимаетесь своей работой, очень похвально, месье Сове, — отец Клод Фролло, возникший будто из ниоткуда, вошел в келью и указал с тонкой улыбкой на раскрытую книгу. — Гренгуар, к сожалению, покинул службу у меня после того, как переписал мне эту книгу о комете. Ему было очень одиноко здесь наверху. Надеюсь, вы находитесь не в такой власти мирских утех, чтобы вцепиться в подол юбки неверующей.
— Не знаю, о чем вы говорите, отец.
— О Гренгуаре, который поменял, — руки Фролло описали круг, словно он хотел охватить всю колокольню, — небо Парижа на последнее болото сточной канавы. Вы не слышали, о чем растрезвонили уже уличные мальчишки?
— Нет, — отвегил я искренне, как и было на самом деле. — Что случилось с Гренгуаром?
— Прошлой ночью он отпраздновал свадьбу с египетской танцовщицей.
— Вы имеете в виду Эсмеральду, отец Клод?
— Да, Эсмеральду, так ее называют, — гнев и презрение появились в голосе Фролло. Как представитель высшего духовенства, он не мог понять, что мужчине показалось привлекательнее провести свою жизнь рядом с жуткой цыганкой, нежели в этой уединенной канцелярии.
— Как Гренгуар решился жениться на Эсмеральде?
— Спросите лучше, как египтянка решилась выбрать его себе в мужья. Он был настолько глуп, что отправился в королевство нищих и мошенников. Они уже хотели было вздернуть его на веревке, когда Эсмеральда сослалась на старинный закон мошенников, по которому женщина может забрать себе мужа с виселицы. Языческий обычай, который потакает похоти и разврату! — глубокий вздох, и лицо Фролло стало суровым. — Новая метла метет по-новому. Не об этом ли писал мэтр Фрейданк? В этом смысле, возможно, лучше всего, если другой, например, вы продолжите работу Гренгуара, месье Сове. Будьте прилежны и порядочны, тогда вы будете щедро отблагодарены не только божественной платой.
— Книга о комете еще не готова?
— Готова. Месье Гренгуар добросовестно внес все, что он сумел разузнать об истории комет и, особенно, о комете 1465 года. Ваша работа заключается в том, чтобы переписать книгу. Но только это не все, в маленькую книгу вы должны вносить все, что вам повстречалось странного, противоречивого и загадочного во время работы.
— Итак, реестр к книге Гренгуара о комете, — сказал я, и Фролло кивнул. — Эта комета так важна?
— Именно это я и хочу выяснить, как человек церкви и слуга науки. Кометы — это бич Божий или посланники зла? Запишите все, что вам придет по этому поводу на ум, месье Сове. Я буду следить за продвижением вашей работы. Здесь наверху вы найдете необходимый покой, чтобы быстро приступить к делу. Если вам что-то потребуется, обратитесь к Одону и другим причетникам. Я распоряжусь, чтобы они во всем помогали вам, — он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился в дверях и снова обернулся ко мне. — Ах да, еще одна просьба: чтобы не отвлекать меня от занятий: никто не входит без разрешения в келью, которую я устроил для себя здесь наверху!
Он назвал это просьбой, но звучала она как приказ, подкрепленный его строгим взглядом. Когда он ушел, я задался вопросом, какой это мог быть род его занятий, что для этого ему потребовался нотариус. Ради юридических исследований мне показалось ненужным запираться в башнях Собора. И все же речь должна идти о правовом вопросе. Это мне стало ясно, когда я вспомнил имя второго посетителя Фролло: Жак Шармолю, королевский прокурор в духовном суде. Я вчера видел во Дворце правосудия этого седовласого мужчину с морщинистым лицом.
Страх охватил меня: что, если собрание юристов могло касаться непосредственно предполагаемого убийцы мэтра Аврилло, некоего мсье Сове? Но если бы меня узнали, то давно позвали бы сержантов стражи и велели арестовать.
Когда я услышал шаги, затаил дыхание и подошел к двери. В щелочку я увидел Клода Фролло и двух его гостей, идущих к лестнице. Очевидно, архидьякон попрощался с Шармолю и Годеном. Мне это было только на руку.
Немного успокоившись, я опустился на мягкую подушку массивного стула писца и задумался, как мне избавиться от подозрения в убийстве. Тут я вспомнил про резную вещицу, дар умершего целестинца.
То, что Аврилло принял так близко к сердцу, что он доверил мне это перед смертью, возможно, даст ключ к разгадке тайны, скрывавшейся за странным инцидентом. Я положил на стол кошелек и достал из него тяжелый предмет.
Красная шахматная фигура из раскрашенного твердого дерева. Так сперва подумал я, когда поставил на столешницу фигурку на квадратной подставке величиной с ладонь. Но мне не была известна шахматная игра с такими странными фигурами. Статуэтка не была ни королем, ни королевой, ни слоном, ни конем, ни турой и даже ни пешкой.
Передо мной стояло сказочное животное кроваво-красного цвета с огромной головой и хилым туловищем. Дракон, который свернулся кольцом и кусал себя за собственный хвост. Что было такого ценного, важнее, чем смерть, в этой отвратительной фигурке?
Задумчиво я повернул дракона к свету лампы, пока маленькое тело не показалось мне кругом. Кровавый круг, толстый у головы и тонкий у конца хвоста. Очень похожий на тот, который я видел в Отеле-Дьё, в кровати убитой сестры Виктории. Нарисованный умершей, ее собственной кровью. Она нарисовала содержимое моего кошелька, не зная его!
Или она тайно осмотрела мои вещи, прежде чем я снова пришел в себя? Но почему кровавые знаки? Она таким образом обвиняла меня в убийстве? Почему?
Поспешно я схватил дракона и спрятал его обратно в парчовый кошелек, который завязал дрожащими пальцами. Несмотря на это, я не почувствовал себя лучше. Мне был нужен свежий воздух, и я выбежал на башню, к балюстраде, где мне ухмылялись каменные демоны.
Я посмотрел вниз на бесчисленные перепутанные крыши Парижа и спросил себя, кто управлял кем: люди городом или дома — своими строителями? Этот город вовлек меня в водоворот необъяснимых случаев, словно он был живым существом, а я — лишь безжизненным, безвольным камнем.
Но и камни пробуждались к жизни. Так это мне показалось, когда скульптура подо мной зашевелилась на стене колокольной башни. Она карабкалась по отвесной стене, не обращая внимания на опасность оступиться и сорваться в пропасть.
Но это была не каменная фигура. Когда свет звезд упал на карабкающегося, я узнал бесформенное тело горбуна. Квазимодо, который, как паук, приклеился к внешней стене башни, посмотрел своим маленьким левым глазом наверх, прямо на меня. Я отшатнулся, думая только о том, как бы исчезнуть из поля зрения звонаря.
Когда я убедил себя, что нереальная сцена была лишь плодом моего возбужденного воображения, я снова приблизился к балюстраде и осторожно посмотрел вниз. И действительно, Квазимодо исчез. Но я ни в коей мере не чувствовал себя спокойно. Слишком мрачными были тени собора Парижской Богоматери, которые поглотили меня.

КНИГА ВТОРАЯ
Глава 1
Загадка собора Парижской Богоматери
Январские дни в Северной башне собора Парижской Богоматери проходили однообразной чередой, и я совсем не ощущал роковых нитей, которые все плотнее и плотнее стягивались вокруг меня. Во всяком случае, не в дневные часы, когда я бодрствовал и работал. Вероятно, это объяснялось тем, что странная книга Пьера Гренгуара всецело завладела моим вниманием, настолько увлекла своим содержанием, что я забыл почти обо всем вокруг себя — и даже то обстоятельство, что был пленником Собора.
Полный рвения, я окунул гусиное перо в чернильницу, чтобы переписать собранные Гренгуаром знания. Первая глава повествовала о различных взглядах, которые ученые высказывали о возникновении, взаимосвязи и значении комет. Возбуждение овладело мной из-за мыслей, в смысл которых я пытался проникнуть, и которые проникали при этом в меня. Набожные братья в Сабле научили меня письму с помощью Святого Писания. Мэтр Фрондо напичкал меня устойчивыми оборотами, формулировками справок и договоров. Помимо этого я подрабатывал еще немного на составлении личных и деловых писем для жителей моего родного городка — это были сухие бухгалтерские отчеты и глупые семейные истории. Сейчас же имелось нечто новое: мнения, которые противоречили друг другу; фразы, которые побуждали меня сделать собственное заключение. Разве не такого занятия я искал себе уже давно, когда работа у адвоката со временем показалась мне унылой?
Мысли великих ученых заменили мне общение с людьми, башня с колоколами — окружающий мир. За таким приятным занятием я с удовольствием проводил время, прежде чем снова осмелился спуститься в бурлящий Париж. К тому же, лейтенант сыска и королевская стража наверняка больше не вели слежку за предполагаемым убийцей облата Филиппо Аврилло.
Кроме двуногих муравьев, за чьим беспорядочным движением я наблюдал, когда в минуты отдыха смотрел вниз с башни, я едва мог рассмотреть человека. Иногда Клод Фролло интересовался ходом продвижения работы, когда он поднимался на башню, чтобы провести время в своей келье за таинственными занятиями; собственно, его жилые комнаты находились в монастыре собора Парижской Богоматери. В остальном Одон заботился о моем телесном благополучии, приносил мне еду и все необходимое для работы. Причетник не казался больше таким болтливым, как в вечер нашей первой встречи, скорее, он держался замкнуто и изо всех сил стремился поскорее удалиться. Возможно, из страха перед Фролло. Или — перед Квазимодо.
Последнего я видел мельком раза два или три, он, словно тень, проскальзывал в клеть с колоколами своей своеобразной раскачивающейся походкой и звонил в колокола. Звонарь, казалось, избегал меня — возможно, по указанию архидьякона, который не желал, чтобы меня отвлекали от работы. Слава Господу, я не придавал большого значения обществу горбатого чудовища.
Желудок мой был всегда сыт, жажда при желании утолялась вином, огонь в камине прогонял холодное дыхание января, а для души имелось увлекательное занятие. Я бы мог быть всем доволен, если бы не кошмары, которые порядком замучили меня по ночам. Сны, такие реалистичные, были мне не знакомы, — как и начинающаяся у меня во сне вторая жизнь.
…Огромная цитадель в горах владела моими снами, могущественная скала, какую могла воздвигнуть только целая армия ночных кошмаров в беспокойном сознании моего сна. Я научился различать природный камень и обработанный рукой человека. Стены, дома и башни возвышались на горе, горное гнездо для людей, окруженное отвесными скалами: убежище между небом и землей.
Люди, которые здесь обитали, были явными беглецами. Я видел мужчин и женщин, а также детей, стариков и больных, рыцарей и солдат. Я испытывал доверие и страх, сомнение и ужас, холод и голод. Я был не наблюдателем, а одним из них — отчаявшихся, храбрых, сильных.
Снова и снова меня уносили кошмары в то далекое место, в другое измерение. Я страдал и читал «Отче наш», как и прятавшиеся, верил и надеялся вместе с ними, боялся и негодовал в ярости. И рок приближался, неумолимо, словно смерть, предстоящая заболевшему чумой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85