— Нет-нет, дорогая, — разуверила ее Мэгги, — просто он страшно напился. Так что пока кнут не применяйте.
— Пусть поспит, а когда проснется, накормите его, — распорядился Сент. — Что же касается вас, — продолжал он, — вам тоже необходимо отдохнуть. И не слишком беспокойтесь, Байрони.
Байрони слышала, как Мэгги сказала Сенту, когда они уходили:
— А вы, доктор Моррис, я полагаю, продолжите свое приятное свидание?
— К сожалению, нет, — печально ответил тот. — Бедная Джейн расстроилась, когда за мной пришел Хромой Вилли.
— Обзаведись-ка женой, Сент, вот тебе мой совет.
Сент что-то ответил, но Байрони не расслышала.
До нее донесся лишь звонкий, веселый смех Мэгги.
— Тогда разбудите Фелицию. Девочка любит вас.
Байрони быстро захлопнула дверь спальни. Ей не хотелось даже невольно снова подслушивать чьи-то разговоры — никогда. Вернувшись к уснувшему мужу, она покачала головой и уселась в кресло с «Корсаром» Байрона в руках.
«Слава Богу, я молодой и сильный», — думал Брент. Он не чувствовал похмелья от огромного количества выпитого виски, но все тело дьявольски ломило.
Он, морщась от боли, согнул израненные пальцы.
— Сент говорил, переломов нет, — заметила Байрони. — Ты хорошо помнишь, что произошло?
Брент не знал, какой реакции ожидать от Байрони — но знал, что с такой улыбкой не встречают мужа, ушедшего из дому, напившегося и жестоко подравшегося.
— Да, — сказал он, — помню.
— Сколько их было?
— Четверо, может быть, пятеро. Мне придется заплатить Коре за поломанную мебель сотни три дол ларов. Я переломал бы больше, но потом мы дрались на улице.
Байрони ничего не сказала о деньгах, а указала ему на ванну в углу спальни:
— Я попросила принести горячую воду. Примерно через час Смайли подаст к подъезду ландо, и мы все-таки совершим намеченную прогулку к океану. Сент говорил, что это полезно. Свежий воздух и все такое.
Брент кивнул и отбросил одеяло. Он был голый, и Байрони поймала себя на том, что рассматривает страшные синяки на его ребрах.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Брент самоуверенно ухмыльнулся:
— Я не сдался, если тебя это интересует.
«Ну вот, все приходит в норму», — подумала Байрони.
— Я ненадолго выйду, — сказала она.
— Куда ты?
— Хочу купить кнут, — ответила она.
Он остановился посреди комнаты с выражением полного недоумения на лице.
* * *
Вторая половина дня была облачной, стоял густой, тяжелый туман.
— Мы еще потеряем друг друга в этой мгле, — заметил Брент. — Зачем понадобился этот кнут? — удивился он.
— Для душевного покоя, — безмятежно ответила Байрони. — Как ты себя чувствуешь?
— Пока еще не совсем хорошо. Что за душевный покой?
— Мистер Хоббс говорил, что это очень эффективное средство, впрочем, бесполезное для меринов.
Оно годится только для.., жеребцов.
— Понятно, — сказал он, начиная понимать, в чем дело. — Я думал, ты вообще против всякого насилия.
— Верно. — Байрони пожала плечами. — Однако приходится приспосабливаться к действительности.
— Туман слишком густой, — внезапно сказал Брент и повернул лошадь обратно. — Уедем отсюда. — Ветер стал жестче и уже поднимал в воздух прибрежный песок.
— Как хочешь, — непринужденно согласилась Байрони.
— Байрони, — проговорил он, пристально рассматривая ее, — мне не очень нравится твой тон.
— Предлагаю, прежде чем бежать за кобылой, разберись со своей лошадью.
Она смеялась над ним! Бренту это не понравилось, совсем не понравилось. Он раздельно произнес:
— Я оседлаю кобылу, любимая. Без всякой уздечки, разумеется, достаточно несколько раз ущипнуть ее за шею.
Байрони весело расхохоталась, а Брент скрипнул зубами.
— И разумеется, она не сбросит тебя? А если кобыла позволит объездить себя, ты, возможно, накажешь ее — спешишься?
Брент почувствовал такое вожделение, что у него заломило в паху.
— Нет, — возразил он, уставившись на дорогу между ушей лошади, — я больше с нее не слезу.
Ущипнув ее за шею, я буду гнать ее до тех пор, пока она не задрожит и не покроется потом, пока не признает, что я ее хозяин.
— Желаю удачи, — живо сказала Байрони, — с кобылой.
— Не нужно никакой удачи, был бы удобный случай.
— Кстати, не будешь ли ты добр высадить меня у дома Сэкстонов? Я обещала Чонси навестить ее.
— Об этом не может быть и речи. Разве ты не знаешь, что жеребец всегда пасет своих кобыл, не спуская с них глаз?
— Разве? Но, возможно, он все-таки поймет, что какая-то кобыла может от него отказаться. Ты знаешь такого жеребца, Брент?
«Да», — подумал он.
— Если бы кобыла была больше чем ., кобылой, — грубо ответил он, — возможно, она могла бы доставить жеребцу удовольствие.
— О, — воскликнула явно развеселившаяся Байрони, — если бы жеребец был больше чем.., жеребцом, он удовольствовался бы своим собственным пастбищем. Возьму на себя смелость сказать, что существуют кобылы, желающие считать жеребцов своей собственностью не меньше, чем на подобное претендуют сами жеребцы. Ты когда-нибудь слышал о кобыле, которая щипала бы своего жеребца за шею?
— Хорошо, — прорычал Брент, пугая лошадь. — С меня довольно иносказаний. Если ты когда-нибудь замахнешься на меня кнутом, Байрони, сильно пожалеешь об этом.
— Как именно, если ты не против такого вопроса?
Мы, кобылы, любим все уточнять, знаете ли.
Брент скрипнул зубами.
— Не знаю, — ответил он наконец, — но можешь не сомневаться, уж я что-нибудь придумаю.
— Пока не придумаешь, я буду придерживаться своей теперешней тактики.
— Что за тактика?
— Держать своего жеребца при себе, — ответила она, — используя для этого все необходимые средства.
— Мы, жеребцы, тоже любим все уточнять.
— Даже сейчас? — спросила Байрони и, едва касаясь, провела пальцами по бедру Брента. Она тут же почувствовала, как напряглись его мускулы, и услышала, как он резко втянул в себя воздух. — Возможно, — очень тихо проговорила она, — жеребец очень скоро настолько утомится, что не сможет покинуть свое пастбище.
— Я буду поступать так, как мне нравится, Байрони.
— И я тоже, Брент.
— Тебе лучше убрать руку, иначе я наброшусь на тебя прямо здесь.
Байрони рассмеялась и стала тщательно поправлять свою шляпку. Он мрачно глянул на нее, услышав, как она беззаботно начала напевать какую-то мелодию.
Когда они вернулись домой, Бренту страшно захотелось заняться с нею любовью, довести ее до полного изнеможения.
Но у двери дома его встретил Сизар.
— По-моему, что-то важное, Брент. — Он протянул ему письмо.
Брент взглянул на помятый конверт.
— Господи! — тихо пробормотал он.
— Что случилось, Брент? — спросила Байрони.
— Письмо, но не от моего брата Дрю, а от адвоката отца в Начизе. — Рука Брента дрожала. Он разорвал конверт и вынул из него два листка, исписанные четким почерком.
Байрони видела, как сжались его кулаки, как на выразительном лице отражались одна за другой тысячи мыслей. Слышала, как он тихо выругался.
Он повернулся и пошел от нее, но Байрони схватила его за руку.
— Что случилось, Брент? — повторила она.
— Умер мой отец, и самое невероятное — сделал меня своим наследником!
Глава 23
— Почему ты считаешь, что не должен стать наследником отца?
Байрони вошла вслед за мужем в гостиную и плотно закрыла за собой дверь. Он выглядел совершенно отрешенным. Она повторила свой вопрос.
— Десять лет назад отец выбросил меня с плантации и из своей жизни.
— Дать бренди, Брент?
— Да.
Она подала ему хорошую порцию и отвернулась, чтобы снять накидку и шляпку.
— Почему он так поступил? — спросила она мужа.
— Потому что застал меня в постели со своей женой.
Байрони словно ударили кулаком в живот. Она недоверчиво посмотрела в глаза Бренту.
— Что? — пролепетала она.
Брент рассмеялся.
— Мне было восемнадцать лет, а Лорел двадцать два. Она хотела меня — и получила. Отец появился, разумеется, совершенно неожиданно. — Брент машинально потер пальцем шрам на щеке.
Значит, отец его наказал, подумала Байрони. Десять лет, говорила ей Мэгги, десять лет он был предоставлен самому себе.
— Но тебе же было всего восемнадцать лет! А как он поступил с твоей мачехой? Тоже прогнал?
Брент рассмеялся, размахивая письмом.
— В этом-то и есть вся ирония, дорогая. В восемнадцать лет я был настолько щепетилен, что принял на себя ответственность за происшедшее. Возможно, не надо было этого делать. Для отца так было бы лучше.
В конце концов он, несчастный, понял, что она вышла за него замуж только из-за денег и его положения. Он отдал мне плантацию — Уэйкхерст и сделал меня опекуном Лорел. Иными словами, теперь всеми деньгами распоряжаюсь я. Не представляю, что она при этом чувствует, — А как же с твоим братом, Дрю?
— Отец оставил ему большую сумму денег, а кроме того, что-то ему досталось после смерти матери.
Сейчас Дрю двадцать шесть лет, он художник. Живет холостяком недалеко от главного дома. Когда меня десять лет назад выгнали из дому, Дрю уезжал в Париж учиться живописи. Фактически единственной связью с домом было случайное письмо от брата. Один Бог знает, что он теперь думает обо всем этом.
Брент внезапно умолк, допил бренди и опустился в кресло.
— Байрони, я должен ехать. Без меня адвокаты не смогут ничего оформить.
Байрони в глубоком раздумье кусала нижнюю губу.
— Значит, мы едем, — с готовностью проговорила она.
Брент поднял густую бровь:
— Мы?
— Разумеется. Если, конечно, ты не намерен возвращаться.
— У меня, по-видимому, нет выбора. Однако я хочу продать плантацию. — В голосе его прозвучала неуверенность.
— Целых восемнадцать лет это был твой дом, Брент.
Он вздохнул, взъерошив волосы.
— Да. Я солгал бы, если бы сказал, что не тосковал все эти годы. Это красивый, хороший дом, Байрони, к югу от Начиза, у самой Миссисипи, севернее границы с Луизианой. По-моему, мой дед построил его в 1784 году. Разумеется, под сильным испанским влиянием.
О проклятие!
— Что? Расскажи мне о нем побольше.
— Рабы. Когда я уезжал десять лет назад, в Уэйкхерсте жили больше пятисот негров.
— Боже мой, что же они делают? Это же целая армия!
— Большинство из них работают на хлопковых плантациях, с рассвета до темноты, остальные — ремесленники: кузнецы, лудильщики, каменщики, плотники, ну и, конечно, прислуга в доме — около тридцати бедняков, обслуживающих белых. Няня-негритянка Бас, старая и сморщенная, как чернослив, была мне второй матерью. Неграм в Уэйкхерсте жилось лучше, чем на других плантациях. Они ели два раза в день, имели нечто вроде больницы, и любые наказания ограничивались двенадцатью ударами плетки надсмотрщика, тоже раба, но более образованного. Если бы я остался, то, вероятно, не очень задумывался бы над этим. Видишь ли, это были образ жизни и экономическая необходимость. Но теперь… Я вряд ли смог терпеть это дальше. — Брент рассмеялся. — Теперь я «.масса», а ты, дорогая, «миссис».
— Освободи их, — сказала Байрони без всякого предисловия.
— Освободить? Они же неграмотные, забитые и все из-за белых. Может быть, ты и права. Что же касается милейшей Лорел…
— Я поняла, что милейшая Лорел наделена превосходным вкусом к мужчинам. Однако с ее стороны было не очень разумно соблазнять восемнадцатилетнего юношу.
И сделать таким подозрительным к женщинам.
Таким подозрительным ко мне.
Байрони не терпелось увидеть Лорел. Губы у нее сжались в тонкую линию.
— Ты, вероятно, права, но я и сам был хорош.
Впервые переспал с женщиной, когда мне было четырнадцать лет, а в семнадцать уже был грозой всей округи. Черт возьми, я спал даже с двумя негритянками.
Видишь ли, это делал буквально каждый мужчина, так было принято. Меня называли enfant terrible — несносный ребенок и хихикали за моей спиной. Думаю, до того рокового дня отец гордился мною. Теперь, Байрони, ты знаешь мое прошлое, по крайней мере видишь, как все началось.
Байрони широко улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58