Сердце у нее из чистого золота. А сама она — воплощение радости и счастья.
— Уж это точно, — засмеялся Дьенуолд. — Ничего не скажешь, моя девушка.
Час спустя, сытые, чистые и переодетые в одежду хозяев, Бишоп и Меррим сели на Бесстрашного. Вечерело, в воздухе повеяло прохладой и ароматами цветов.
— Я решила, что Бесстрашный — великолепный конь, — объявила Меррим, — и поэтому позволю ему покрыть Локли.
— Он, несомненно, будет счастлив.
— Куда мы едем, Бишоп?
Ничего не ответив, он принялся насвистывать.
— Уже поздно. Почему ты не захотел остаться в Сент-Эрте?
Он засвистел еще громче.
Меррим устало обмякла, прекратив расспросы. На деревьях пели птички. Ласточки чертили круги в голубом небе. Меррим увидела огромный камень, торчавший посреди поля.
— И сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до места?
— Два дня, может, и больше, поскольку у нас всего один конь.
— Что ты собираешься со мной сделать?
— Повернись ко мне лицом.
Она послушалась.
— Я рад, что ты расчесала волосы, — неожиданно сказал он. — Ты была похожа на ведьму.
— Интересно, это хорошо или плохо?
Она снова отвернулась, глядя на усеянную ухабами и рытвинами дорогу, и тоже принялась насвистывать. Бишоп рассмеялся.
— Нет, — прошептал он, приблизив губы к ее уху, — девственницей ты не умрешь.
— Именно так ты собираешься поступить со мной? Изнасиловать?
— О нет, я никогда не брал женщину силой, — заверил он, снова принимаясь насвистывать.
Бишоп остановился, только когда солнце почти зашло за горизонт. Раньше просто нужды не было. Дьенуолд надавал им е собой еды не меньше чем на неделю, так что добывать ужин охотой не было смысла.
Они устроились на ночлег в тени небольшой кленовой рощи. Бишоп разжег костер, пока Меррим раскладывала еду.
— Надеюсь, дождя не будет, — вздохнула она, глядя в небо.
— Если и будет, шатер наверняка не обвалится, — успокоил он и, понюхав воздух, уверенно добавил: — Никакого дождя.
— Как по-твоему, в Пенуите дождь прекратился?
Бишоп немного подумал, повернулся, сам не зная почему, и ощутил легчайшее дрожание в воздухе. И понял, твердо понял.
— Дождь прекратился.
— Но ты сказал, что этого не будет! Угрожал наводнением. Обещал связать меня и утопить в дожде.
Бишоп, ухмыляясь, оторвал зубами кусок говядины с ребра.
— Мне показалось, что так легче тебя запугать.
— Ты все это сочинил?
— Именно. Я сказал, как мне приятно, что ты не желаешь видеть меня мертвым, как тех четверых?
Девушка отломила краюшку хлеба от каравая и пожала плечами.
— Я действительно не хочу видеть тебя мертвым. Наверное, я дура. А дождь снова пойдет?
— Обязательно. С засухой покончено.
— Откуда тебе знать?
— Просто знаю, — пожал плечами Бишоп, глядя в огонь.
— Интересно почему? — спросила она, протягивая ему еще одно говяжье ребрышко. — Потому что явился ты?
— Я так не считаю, — не задумываясь ответил он. — На дальних границах зашевелились какие-то…
Он осекся. Странные слова сорвались с языка без всякого участия разума.
Бишоп продолжал смотреть в маленький костерок, прислушиваясь к своему голосу и удивляясь словам, так легко слетевшим с губ.
Меррим мигом выпрямилась, забыв о свежем горошке из огорода Филиппы, который до этого с увлечением жевала.
— Какие дальние границы? О чем ты?
— В воздухе какое-то шевеление. Может, это древние силы столкнулись друг с другом? Бьются не на жизнь, а на смерть… в дубовых рощах. Я вижу жестокую распрю… битвы…
Он замолчал и закрыл глаза.
— Бишоп, что случилось? Какие дубовые рощи? Что за древние силы? Из-за чего ссоры? Что ты видишь?
— Ничего, — выдавил он, явно сбитый с толку и рассерженный. — Мне это не нравится. Очень не нравится.
В душе он сознавал, что все изменяется, что в его жизнь вмешались неведомые силы, выволакивая на свет божий старые тайны, давно погребенные секреты, как грязь из болота, секреты, которые ему не принадлежали.
Бишоп поднялся, отряхнул шоссы.
— Пойду разотру Бесстрашного, — буркнул он и ушел, оставив ее смотреть ему вслед.
А Меррим еще долго гадала, что он имел в виду, утверждая, будто она не умрет девственницей. Ее жизнь неожиданно пошла наперекосяк, но, как ни странно, она совсем не боялась. Знал ли он, что бремя невинности не будет отягощать ее до самой смерти?
Глава 14
Когда она улеглась рядом с ним, грея теплым дыханием шею, Бишоп прошептал:
— Сегодня теплая ночь. Ночь, заставляющая человека думать не только о том, как острее наточить меч и снести врагу голову.
Меррим очень хотелось узнать, о чем еще можно думать в такую ночь, но вслух она сказала:
— Я никогда не видела, как сносят головы врагам, поскольку дед и его солдаты были уже глубокими стариками, когда я родилась. Мне не забыть, как он твердил, что теперь силы уже не те и ему придется найти другие способы выжить. Он вечно строил планы и спорил с другими стариками. Они проводили за этим увлекательным занятием целые часы. Когда отец умер, не оставив наследника мужского пола, все поняли, что грядет беда. «Пока на свете существуют алчные люди, — твердили они, — беды не оберешься». Но никто особенно не волновался, потому что все помнили о проклятии.
— Да, это говорит о том, насколько вам везет.
Он ожидал, что Меррим скажет еще что-то, но та молчала. Что она скрывает от него?
Ее пальцы коснулись его шеи, скользнули по плечу, помедлили и снова зашевелились: легкие, нежные, теплые.
Неужели он для нее — всего лишь нечто вроде большой собаки, которую можно погладить? Рядом с которой можно погреться? Неужели она не сознает, что он — мужчина? Более того, неужели она не сознает, что он молод, а молодая плоть способна отвердеть меньше чем за миг? Очевидно, нет.
Он взял ее руку и положил себе на живот. Разгладил ладонь. Его мышцы напряглись. Девушка испуганно встрепенулась, и он ухмыльнулся в темноту. Если до этой минуты он был для нее собакой, теперь так не скажешь.
Ее пальцы снова дрогнули. Совсем чуть-чуть.
— Ниже, — потребовал он.
— Ты это о чем?
— Передвинь руку ниже.
— То есть так?
Он сжал зубы и затаил дыхание, когда эти неугомонные пальцы медленно поползли вниз. Коснулись восставшей плоти… и Меррим вздрогнула от неожиданности. Бишоп затрясся, как паралитик, мечтая об одном — ощутить ее прикосновение к своему обнаженному копью.
— Да, именно так.
О Господи, не совсем, далеко не совсем так. Он хотел большего. И едва не вскочил, когда она осторожно обвела его кончиком пальца. Не в силах ничего поделать с собой, он схватил ее руку и стиснул.
— Бишоп? Что с тобой? Все в порядке?
Во имя всех святых, с ним далеко не все в порядке! Он едва не излил семя в шоссы, а унизительнее этого ничего быть не может! Он едва дышал, а она еще хотела услышать от него ответ!
Под тяжестью его руки ее пальцы обвили его плоть, и он потерял способность соображать.
— Что ты сказала? — выдавил он.
— Судя по голосу, тебе очень больно. Может, мне убрать руку?
— О нет, не нужно, — простонал он, едва не откусив при этом собственный язык.
— Я уже говорила, что ты очень от меня отличаешься. По крайней мере на ощупь.
— Знаю, — пробормотал он и едва не взорвался, когда ее пальцы сжались.
— Послушай, что ты делаешь со всем этим?
Бишоп, не выдержав, засмеялся. И тут же немного пришел в себя.
— Я войду в тебя всем этим, — сообщил он.
Меррим мгновенно сдвинула ноги. О да, она прекрасно поняла, что он имеет в виду. Воспитывайся она в монастыре, вряд ли понимала бы, что делает мужчина с женщиной.
— Моя бабка иногда купала гостей-мужчин, когда была моложе. И утверждала, что мужчины — всего лишь мужчины, некоторые более одарены природой, чем остальные, и самое главное — напевать, а может, и насвистывать и водить по их телам тряпочкой. Главное — не смотреть.
Бишоп покачал головой. Он никогда не считался достаточно важным гостем, чтобы хозяйка замка оказала ему честь, потерев спину в лохани.
— А ты, Меррим? Согласилась бы меня вымыть?
— Не знаю, — медленно вымолвила она и снова погладила его. — Это означало бы, что мы женаты и ты не умер от проклятия. Или если король сделает меня баронессой Пенуит и ты приедешь к нам, я сделаю именно так, как советовала бабушка.
— Будешь насвистывать?
— Не знаю, — повторила она, и он отчетливо увидел, как она хмурится, несмотря на то что под деревьями было темно. — Может, ты стоишь больше, чем просто свиста. Может, я сочиню песню лучше, чем у Круки!
Она отняла руку, и ему захотелось плакать. Но Меррим не лежалось на месте. Она беспокойно дергалась, вряд ли понимая, что снова ласкает его, как комнатную собачку, гладя по груди, животу и плечам.
— Не хочу, чтобы ты умер! — неожиданно выпалила она. В его душе что-то шевельнулось. Что-то такое, испугавшее его до полусмерти. Нет, он не станет об этом думать.
— Если я возьму твою невинность, то не умру.
Это ее заинтересовало.
Она приподнялась и уставилась на него.
— Мою невинность?
— Да, мы могли бы в два счета с ней разделаться. И пока я не стану твоим мужем, проклятие мне не грозит?
— Конечно, нет! — выпалила она и содрогнулась, услышав собственный голос. Он рассмеялся. Почему нет? Они лежат рядом, она прижалась к нему, и его плоть тверже, чем камешек, попавший в сапог. Почему нет?
И тут снова началось это. Что-то словно тянуло его прочь от Меррим и ее девственности. Но разве честно утаскивать мужчину от такого чуда, как нетронутая девушка? Он ничего не понимал.
Но что-то таилось здесь, почти касаясь его лица, а может, это что-то было в нем самом, и разум стремился к непознанному.
— Нет, я не возьму твою невинность, — услышал он собственный голос. — Спи, Меррим. Спи.
Может, он сказал эти слова себе, потому что через несколько мгновений погрузился в сон со скоростью меча, вонзенного в живот врага.
Другое время
Принц последовал за Калласом в дубовую рощу. Они шли и шли, углубившись не меньше чем на милю в темный лабиринт деревьев. Мох поглощал звук шагов, листья трепетали и шуршали, хотя ветра не было. И теней тоже. Только десятки и десятки дубовых стволов, стоящих так близко друг к другу, что вся остальная зелень быстро загнивала и умирала.
Наконец, когда казалось, что прошли столетия, они очутились на большой поляне. В самой середине возвышался невысокий холмик. Не природный, но созданный человеческими руками, нагромоздившими глину, камни и солому. Насыпанный специально, чтобы царить над лесом.
А может, все дело в магии? Да, скорее всего. Зачем тратить силы, работая лопатой, когда достаточно закатить глаза и щелкнуть пальцами?
Он задрал голову. Полумесяц был совсем тонким, но сияние лилось на поляну, отчего здесь было светло как днем. Небо, усеянное звездами, такими яркими, что они словно зажигали листья, большой перевернутой чашей нависло над ним. Ничего не скажешь, ведьма многое умеет!
— Каллас!
Старик обернулся, и принц увидел, как лицо исказилось гримасой страха. Прекрасно! Жалкий дряхлый жрец, знаток вещей, которые никогда не интересовали и не заинтересуют принца. Страх пожирает его заживо. Интересно, сколько лет старой развалине?
— Что тебе нужно, принц?
Страх пропал. Кажется… кажется, он расслышал самодовольные нотки в голосе жреца? Неужели он вообразил, будто его усмирил неестественно яркий свет, льющийся на поляну?
— Что это за место? — осведомился принц, взмахнув рукой.
Каллас склонил голову набок. Грязные волосы упали на плечо и руку.
— Никак ты слеп, принц? Я все гадал, действуют ли твои силы в нашем волшебном лесу? — хихикнул он. — Теперь ты в нашей твердыне, принц. И хотя никого не видишь, многие-многие наблюдают за тобой, готовые убить тебя, если заподозрят в желании на них напасть.
Принц усмехнулся, почувствовал, как на лоб упала прядь волос, и легким движением откинул ее назад. И очень тихо попросил:
— Пусть кто-то из ваших подойдет ко мне. Посмотрим, сколько зла они могут причинить мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Уж это точно, — засмеялся Дьенуолд. — Ничего не скажешь, моя девушка.
Час спустя, сытые, чистые и переодетые в одежду хозяев, Бишоп и Меррим сели на Бесстрашного. Вечерело, в воздухе повеяло прохладой и ароматами цветов.
— Я решила, что Бесстрашный — великолепный конь, — объявила Меррим, — и поэтому позволю ему покрыть Локли.
— Он, несомненно, будет счастлив.
— Куда мы едем, Бишоп?
Ничего не ответив, он принялся насвистывать.
— Уже поздно. Почему ты не захотел остаться в Сент-Эрте?
Он засвистел еще громче.
Меррим устало обмякла, прекратив расспросы. На деревьях пели птички. Ласточки чертили круги в голубом небе. Меррим увидела огромный камень, торчавший посреди поля.
— И сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до места?
— Два дня, может, и больше, поскольку у нас всего один конь.
— Что ты собираешься со мной сделать?
— Повернись ко мне лицом.
Она послушалась.
— Я рад, что ты расчесала волосы, — неожиданно сказал он. — Ты была похожа на ведьму.
— Интересно, это хорошо или плохо?
Она снова отвернулась, глядя на усеянную ухабами и рытвинами дорогу, и тоже принялась насвистывать. Бишоп рассмеялся.
— Нет, — прошептал он, приблизив губы к ее уху, — девственницей ты не умрешь.
— Именно так ты собираешься поступить со мной? Изнасиловать?
— О нет, я никогда не брал женщину силой, — заверил он, снова принимаясь насвистывать.
Бишоп остановился, только когда солнце почти зашло за горизонт. Раньше просто нужды не было. Дьенуолд надавал им е собой еды не меньше чем на неделю, так что добывать ужин охотой не было смысла.
Они устроились на ночлег в тени небольшой кленовой рощи. Бишоп разжег костер, пока Меррим раскладывала еду.
— Надеюсь, дождя не будет, — вздохнула она, глядя в небо.
— Если и будет, шатер наверняка не обвалится, — успокоил он и, понюхав воздух, уверенно добавил: — Никакого дождя.
— Как по-твоему, в Пенуите дождь прекратился?
Бишоп немного подумал, повернулся, сам не зная почему, и ощутил легчайшее дрожание в воздухе. И понял, твердо понял.
— Дождь прекратился.
— Но ты сказал, что этого не будет! Угрожал наводнением. Обещал связать меня и утопить в дожде.
Бишоп, ухмыляясь, оторвал зубами кусок говядины с ребра.
— Мне показалось, что так легче тебя запугать.
— Ты все это сочинил?
— Именно. Я сказал, как мне приятно, что ты не желаешь видеть меня мертвым, как тех четверых?
Девушка отломила краюшку хлеба от каравая и пожала плечами.
— Я действительно не хочу видеть тебя мертвым. Наверное, я дура. А дождь снова пойдет?
— Обязательно. С засухой покончено.
— Откуда тебе знать?
— Просто знаю, — пожал плечами Бишоп, глядя в огонь.
— Интересно почему? — спросила она, протягивая ему еще одно говяжье ребрышко. — Потому что явился ты?
— Я так не считаю, — не задумываясь ответил он. — На дальних границах зашевелились какие-то…
Он осекся. Странные слова сорвались с языка без всякого участия разума.
Бишоп продолжал смотреть в маленький костерок, прислушиваясь к своему голосу и удивляясь словам, так легко слетевшим с губ.
Меррим мигом выпрямилась, забыв о свежем горошке из огорода Филиппы, который до этого с увлечением жевала.
— Какие дальние границы? О чем ты?
— В воздухе какое-то шевеление. Может, это древние силы столкнулись друг с другом? Бьются не на жизнь, а на смерть… в дубовых рощах. Я вижу жестокую распрю… битвы…
Он замолчал и закрыл глаза.
— Бишоп, что случилось? Какие дубовые рощи? Что за древние силы? Из-за чего ссоры? Что ты видишь?
— Ничего, — выдавил он, явно сбитый с толку и рассерженный. — Мне это не нравится. Очень не нравится.
В душе он сознавал, что все изменяется, что в его жизнь вмешались неведомые силы, выволакивая на свет божий старые тайны, давно погребенные секреты, как грязь из болота, секреты, которые ему не принадлежали.
Бишоп поднялся, отряхнул шоссы.
— Пойду разотру Бесстрашного, — буркнул он и ушел, оставив ее смотреть ему вслед.
А Меррим еще долго гадала, что он имел в виду, утверждая, будто она не умрет девственницей. Ее жизнь неожиданно пошла наперекосяк, но, как ни странно, она совсем не боялась. Знал ли он, что бремя невинности не будет отягощать ее до самой смерти?
Глава 14
Когда она улеглась рядом с ним, грея теплым дыханием шею, Бишоп прошептал:
— Сегодня теплая ночь. Ночь, заставляющая человека думать не только о том, как острее наточить меч и снести врагу голову.
Меррим очень хотелось узнать, о чем еще можно думать в такую ночь, но вслух она сказала:
— Я никогда не видела, как сносят головы врагам, поскольку дед и его солдаты были уже глубокими стариками, когда я родилась. Мне не забыть, как он твердил, что теперь силы уже не те и ему придется найти другие способы выжить. Он вечно строил планы и спорил с другими стариками. Они проводили за этим увлекательным занятием целые часы. Когда отец умер, не оставив наследника мужского пола, все поняли, что грядет беда. «Пока на свете существуют алчные люди, — твердили они, — беды не оберешься». Но никто особенно не волновался, потому что все помнили о проклятии.
— Да, это говорит о том, насколько вам везет.
Он ожидал, что Меррим скажет еще что-то, но та молчала. Что она скрывает от него?
Ее пальцы коснулись его шеи, скользнули по плечу, помедлили и снова зашевелились: легкие, нежные, теплые.
Неужели он для нее — всего лишь нечто вроде большой собаки, которую можно погладить? Рядом с которой можно погреться? Неужели она не сознает, что он — мужчина? Более того, неужели она не сознает, что он молод, а молодая плоть способна отвердеть меньше чем за миг? Очевидно, нет.
Он взял ее руку и положил себе на живот. Разгладил ладонь. Его мышцы напряглись. Девушка испуганно встрепенулась, и он ухмыльнулся в темноту. Если до этой минуты он был для нее собакой, теперь так не скажешь.
Ее пальцы снова дрогнули. Совсем чуть-чуть.
— Ниже, — потребовал он.
— Ты это о чем?
— Передвинь руку ниже.
— То есть так?
Он сжал зубы и затаил дыхание, когда эти неугомонные пальцы медленно поползли вниз. Коснулись восставшей плоти… и Меррим вздрогнула от неожиданности. Бишоп затрясся, как паралитик, мечтая об одном — ощутить ее прикосновение к своему обнаженному копью.
— Да, именно так.
О Господи, не совсем, далеко не совсем так. Он хотел большего. И едва не вскочил, когда она осторожно обвела его кончиком пальца. Не в силах ничего поделать с собой, он схватил ее руку и стиснул.
— Бишоп? Что с тобой? Все в порядке?
Во имя всех святых, с ним далеко не все в порядке! Он едва не излил семя в шоссы, а унизительнее этого ничего быть не может! Он едва дышал, а она еще хотела услышать от него ответ!
Под тяжестью его руки ее пальцы обвили его плоть, и он потерял способность соображать.
— Что ты сказала? — выдавил он.
— Судя по голосу, тебе очень больно. Может, мне убрать руку?
— О нет, не нужно, — простонал он, едва не откусив при этом собственный язык.
— Я уже говорила, что ты очень от меня отличаешься. По крайней мере на ощупь.
— Знаю, — пробормотал он и едва не взорвался, когда ее пальцы сжались.
— Послушай, что ты делаешь со всем этим?
Бишоп, не выдержав, засмеялся. И тут же немного пришел в себя.
— Я войду в тебя всем этим, — сообщил он.
Меррим мгновенно сдвинула ноги. О да, она прекрасно поняла, что он имеет в виду. Воспитывайся она в монастыре, вряд ли понимала бы, что делает мужчина с женщиной.
— Моя бабка иногда купала гостей-мужчин, когда была моложе. И утверждала, что мужчины — всего лишь мужчины, некоторые более одарены природой, чем остальные, и самое главное — напевать, а может, и насвистывать и водить по их телам тряпочкой. Главное — не смотреть.
Бишоп покачал головой. Он никогда не считался достаточно важным гостем, чтобы хозяйка замка оказала ему честь, потерев спину в лохани.
— А ты, Меррим? Согласилась бы меня вымыть?
— Не знаю, — медленно вымолвила она и снова погладила его. — Это означало бы, что мы женаты и ты не умер от проклятия. Или если король сделает меня баронессой Пенуит и ты приедешь к нам, я сделаю именно так, как советовала бабушка.
— Будешь насвистывать?
— Не знаю, — повторила она, и он отчетливо увидел, как она хмурится, несмотря на то что под деревьями было темно. — Может, ты стоишь больше, чем просто свиста. Может, я сочиню песню лучше, чем у Круки!
Она отняла руку, и ему захотелось плакать. Но Меррим не лежалось на месте. Она беспокойно дергалась, вряд ли понимая, что снова ласкает его, как комнатную собачку, гладя по груди, животу и плечам.
— Не хочу, чтобы ты умер! — неожиданно выпалила она. В его душе что-то шевельнулось. Что-то такое, испугавшее его до полусмерти. Нет, он не станет об этом думать.
— Если я возьму твою невинность, то не умру.
Это ее заинтересовало.
Она приподнялась и уставилась на него.
— Мою невинность?
— Да, мы могли бы в два счета с ней разделаться. И пока я не стану твоим мужем, проклятие мне не грозит?
— Конечно, нет! — выпалила она и содрогнулась, услышав собственный голос. Он рассмеялся. Почему нет? Они лежат рядом, она прижалась к нему, и его плоть тверже, чем камешек, попавший в сапог. Почему нет?
И тут снова началось это. Что-то словно тянуло его прочь от Меррим и ее девственности. Но разве честно утаскивать мужчину от такого чуда, как нетронутая девушка? Он ничего не понимал.
Но что-то таилось здесь, почти касаясь его лица, а может, это что-то было в нем самом, и разум стремился к непознанному.
— Нет, я не возьму твою невинность, — услышал он собственный голос. — Спи, Меррим. Спи.
Может, он сказал эти слова себе, потому что через несколько мгновений погрузился в сон со скоростью меча, вонзенного в живот врага.
Другое время
Принц последовал за Калласом в дубовую рощу. Они шли и шли, углубившись не меньше чем на милю в темный лабиринт деревьев. Мох поглощал звук шагов, листья трепетали и шуршали, хотя ветра не было. И теней тоже. Только десятки и десятки дубовых стволов, стоящих так близко друг к другу, что вся остальная зелень быстро загнивала и умирала.
Наконец, когда казалось, что прошли столетия, они очутились на большой поляне. В самой середине возвышался невысокий холмик. Не природный, но созданный человеческими руками, нагромоздившими глину, камни и солому. Насыпанный специально, чтобы царить над лесом.
А может, все дело в магии? Да, скорее всего. Зачем тратить силы, работая лопатой, когда достаточно закатить глаза и щелкнуть пальцами?
Он задрал голову. Полумесяц был совсем тонким, но сияние лилось на поляну, отчего здесь было светло как днем. Небо, усеянное звездами, такими яркими, что они словно зажигали листья, большой перевернутой чашей нависло над ним. Ничего не скажешь, ведьма многое умеет!
— Каллас!
Старик обернулся, и принц увидел, как лицо исказилось гримасой страха. Прекрасно! Жалкий дряхлый жрец, знаток вещей, которые никогда не интересовали и не заинтересуют принца. Страх пожирает его заживо. Интересно, сколько лет старой развалине?
— Что тебе нужно, принц?
Страх пропал. Кажется… кажется, он расслышал самодовольные нотки в голосе жреца? Неужели он вообразил, будто его усмирил неестественно яркий свет, льющийся на поляну?
— Что это за место? — осведомился принц, взмахнув рукой.
Каллас склонил голову набок. Грязные волосы упали на плечо и руку.
— Никак ты слеп, принц? Я все гадал, действуют ли твои силы в нашем волшебном лесу? — хихикнул он. — Теперь ты в нашей твердыне, принц. И хотя никого не видишь, многие-многие наблюдают за тобой, готовые убить тебя, если заподозрят в желании на них напасть.
Принц усмехнулся, почувствовал, как на лоб упала прядь волос, и легким движением откинул ее назад. И очень тихо попросил:
— Пусть кто-то из ваших подойдет ко мне. Посмотрим, сколько зла они могут причинить мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46