Лезвие ножа вошло ему в грудь.
— Может, хоть теперь сдохнешь, дьявол ты этакий! — проворчал Браннек.
Брешия не верила глазам. Не может быть! Принц слишком заигрался в игры смертных! И она позволила ему позабавиться! Но все пошло не так, как было задумано, и случилось нечто ужасное!
Все пропало! Все!
Женщины, спешившись, надвинулись на нее. Мужчины поднимались и шли следом.
— …проучим сучку!
— …намнем брюхо…
— …да, а потом прирежем…
— Но сначала снимите с нее золотую цепь, — предупредил Браннек.
Принц лежал неподвижно. Глаза его были закрыты.
— Вы, жалкие глупцы!
Брешия выхватила из рукава палочку и, прокричав слова, которые до того никогда в жизни не употребляла, ткнула палочкой в каждого. Все, кроме Браннека, оказались на земле, связанные по рукам и ногам, спутанные огромным комом. Браннек же повис в воздухе.
— Оставайтесь в таком виде, чтобы все вами любовались» — объявила она. — Вечно!
Браннек пронзительно завопил, но она, не обращая внимания, опустилась на колени перед принцем, накрыла плащом его и себя и перенесла обратно в рощу.
— Не смей умирать, будь ты проклят, — повторяла она, изнемогая от страха.
Он лежал в крепости, на ее постели, неподвижно, совсем неподвижно, только кровь струилась по тунике, окрашивая ее в алый цвет. Кровь смертельно раненного человека.
— Отойдите, мистрис, — посоветовал Каллас, подбегая. — Он может вас убить.
— Уходи, Каллас. Он мне не враг. Во имя богов, что мне делать?
Принц медленно поднял веки.
— Брешия, — прошептал он. — Из меня вышел не слишком сильный смертный, верно?
— Ты был великолепен, — заверила она, — но их было четверо, и они горели жаждой убийства. А теперь молчи.
Но он не смертный. В этом-то и беда. Она щелкнула пальцами, и вместо зеленого платья на ней возникло белое одеяние.
— Скажи, что делать?..
— Ничего. Я был глупцом. Прости. Не хочу покидать тебя. Я так желал от тебя дитя…
— Говоришь, что не можешь ничего исправить? Да что ты за волшебник такой? Черт возьми, сделай же что-нибудь! Или объясни мне, как быть!
Но он снова закрыл глаза, а губы больше не кривились в иронической улыбке. И тут она поняла: все кончено. Он умирает. Умирает, как любой обычный человек, которого ударили ножом в сердце.
— Нет! — отчаянно вскрикнула она и легла на него всем телом, чувствуя, как кровь просачивается в складки ее платья. Его сердце еще билось, но медленно и очень слабо.
Брешия зажмурилась и накрыла руками его руки, ногами — ноги, прижалась сердцем к сердцу, а губами — к губам, впитывая его дыхание.
— Ты не умрешь, — прошептала она, — слышишь, злосчастный волшебник? Где же твоя магия? Будь ты проклят! Сбрось наконец шкуру смертного и исцели себя!
Она чувствовала его боль, пульсирующую, острую, проникающую сквозь платье, исходящую из глубины его сердца, куда вонзился нож и разорвал плоть. Брешия затрепетала от боли, которая все росла и росла, изливаясь в нее, вгрызаясь в самое ее существо жестоко, злобно, беспощадно. Глаза ее закатились, когда она ощутила, как лезвие ножа погружается в нее, как кровь закипает вокруг лезвия, как ледяной кончик вибрирует, неся смерть. И тут же кровь… ее кровь… его кровь… полилась из груди.
Но Брешия держалась, не поднимая век, не издавая ни звука, стараясь удержать боль в себе. И едва слышно шептала:
— Принц, ты не умрешь. Отдай мне свою боль, всю свою боль.
— Нет, Брешия, — ответил он, и она расслышала смерть в его голосе. — Я был глупцом и хотел похвастаться перед тобой. Показать себя подобно любому смертному. А теперь умру и не позволю тебе умереть со мной. Нет, Брешия!
Он с невероятной силой оттолкнул ее от себя. Она приземлилась не менее чем в шести футах от него и покатилась по полу. Терзающая ее боль внезапно исчезла.
Принц с трудом приподнялся на локте.
— Я не думал, что так случится, — бессильно пробормотал он, снова упав на спину. — Хотел тебя позабавить, сразиться с этими смехотворными людишками, немного тебя посмешить.
— О нет, тебе рано умирать, пропади ты пропадом!
Она выкрикнула его имя, сопровождая его всеми известными ей ругательствами, метнулась назад и снова легла на него. Грудь к груди, руки к рукам, ноги к ногам, кровоточащее сердце источало алую влагу в ее сердце.
Она удерживала его самым сильным заклятием, прижавшись лбом ко лбу. Боль продолжала расти. Она и не думала, что такое может существовать. По сравнению с ней боль в обожженных руках была пустяком, на который не стоит обращать внимания.
Словно откуда-то издалека доносились вопли Калласа, умолявшего предоставить ничтожного волшебника его участи.
Принц снова попытался сбросить ее, но он слабел с каждой секундой, а заклятие надежно сковало его. Брешия отчетливо сознавала, что может умереть вместе с ним. Но это ее не страшило.
Она налегла на него изо всех сил и застонала от боли.
— Уходи, Брешия, — пробормотал он. — Все бесполезно. Такова моя судьба.
Всей душой волшебника Он понимал, что рок никто изменить не в силах.
Но Брешия не тратила времени на размышления о судьбе. Она молилась. Молилась матери, матери своей матери, всему многочисленному роду ведьм, живших до нее, растивших и обучавших ее. Молилась и плакала. Слезы падали на его сомкнутые веки.
Боль изводила ее. Такой боли не доводилось испытывать ни одному смертному, ни одной, ведьме. Их общая боль, последняя боль, убивала ее.
Она сама не знала, откуда берутся силы держаться. Последние капли ее крови утекли в его кровь, и она почувствовала себя пустым сосудом, сосудом, который больше ничего ни для кого не значил. Она парила над этим сосудом, глядя вниз и гадая, что же случилось.
Брешия тихо вздохнула и легла щекой на его щеку. Она падала, но он был вместе с ней. Казалось, они проваливаются в глубокую пропасть, где было темно и тепло. Закончится ли когда-нибудь их путешествие и если да, что же будет?
Глава 24
Настоящее время
Вернувшись ко входу в пещеру, Бишоп увидел, как Меррим греет руки над костерком, который уже успела развести. Он незаметно подкрался ближе, наблюдая за девушкой и удивляясь, насколько она походит на Брешию.
Но нет, она не Брешия. Брешия осталась в давнем прошлом.
Сколько же он отсутствовал? А ведь он отсутствовал! Он знал это. Нюхом чуял!
— Меррим! — начал он и осекся. Голос звучал хрипло, словно он очень долго молчал.
Меррим подняла глаза и улыбнулась ему.
— Ты нашел что-нибудь в глубине пещеры? Кстати, что ты искал?
Бишоп устало покачал головой.
— Сколько меня не было?
— Всего несколько минут. Ты вернулся, потому что был голоден или там нечего искать?
Всего несколько минут? Дольше, куда дольше… нет, неизвестно.
— Полагаю, правда кроется и в том и в другом, — произнес он, сам не понимая, что имеет в виду, и виновато потер щеку, на которой, казалось, еще сохранился отпечаток невидимой руки.
—У меня остался хлеб, правда, черствый, и я собиралась поджарить его на палочке над огнем. Хочешь?
— Очень, — кивнул он, внезапно поняв, что умирает от голода. А грудь почему-то ныла, словно кто-то ударил в нее кулаком. Он потер больное место, и сразу стало легче.
Меррим хлопотливо нарезала хлеб на маленькие кусочки, насадила на палочку и пристроила над огнем.
— Что ты там делал? — спросила она.
— Ничего особенного, — отмахнулся Бишоп, садясь рядом с ней. — В пещере кромешная тьма, и больше ничего.
— Ты пробыл там слишком недолго, чтобы увидеть что-то, верно?
— Ты права, — вздохнул он, снимая с палочки ломтик хлеба.
— Пока тебя не было» Бесстрашный заржал. Я выглянула наружу, но никого не увидела.
— Я сам посмотрю еще раз, когда доем этот восхитительный ужин. Прекрасная идея, Меррим!
Он не собирался признаваться в том, что кто-то со смехом втянул его в черную дыру и там надавал пощечин! А потом…
Продолжая жевать, он закрыл глаза. И перед внутренним зрением предстала Брешия, лежавшая на нем, пытавшаяся спасти ценой собственной жизни.
Бишоп почувствовал то же самое, что и принц: гнев на себя, на собственную глупость, собственную неудачу. И еще отчаяние. Потому что он умрет и никогда больше не увидит Брешию.
Но все происходило только в его голове. Никто не наносил ему смертельных ран. Он отсутствовал не более нескольких минут. Сон… это нечто вроде сна, и они хотели, чтобы он воскресил этот сон. Почему? Чтобы он понял, что эти люди реальны? Чтобы принял их? Но почему?
Проклятие. Все сводится к проклятию.
Бишоп постарался успокоиться. Они покажут ему, что следует сделать.
Он продолжал с удовольствием жевать хлеб. Что бы там ни было, что бы ни случилось… все быстро меркло в мозгу и памяти.
— Ты сказал, что должен был прийти сюда. Что это как-то связано с проклятием, — начала Меррим, обламывая со своего ломтика подгоревшие краешки. — Не понимаю. Ты утверждаешь, будто ничего не нашел. И что теперь?
Бишоп пристально уставился в огонь.
— Отсюда проклятие берет начало, — хмуро пробормотал он. — Или здесь должно закончиться. Пока не знаю.
Он не собирался признаваться, что кто-то надавал ему по щекам, посмеялся и увлек в черную дыру!
— Но ведь ты сам не знал, что должен был здесь найти и что сделать? — недоумевала Меррим.
Бишоп покачал головой.
— Я чувствую себя слепцом, — вздохнул он, но страха больше не было. Видения не были видениями, эти люди из прошлого разделили свою жизнь с ним.
Ничего больше не добавив, он задумчиво дожевал последний кусочек хлеба.
— Но что теперь, Бишоп?
Вместо ответа он взглянул на волосы Меррим, ставшие в полумраке тускло-красными. Коса, перевитая белыми лентами, лежала короной на голове.
— Не знаю. Но чувствую, что должен быть здесь. Все это случилось так давно!
— Что именно?
Он и не сознавал, что говорит вслух!
— Многое; Очень многое, — туманно пояснил он, наблюдая, как она делит остатки вяленой сельди. Его порция, как он заметил, была в три раза больше, чем у нее. Меррим что-то напевала. Рыжий локон выбился из косы и порхнул на грудь. Он вдруг почувствовал удар похоти такой силы, что едва не задохнулся. Всепоглощающая похоть, такая похоть, какой он еще не испытывал. Словно молния пронзила его, просверлила насквозь, доводя до безумия. Нет, это уже слишком! Но он должен, должен взять ее! И немедленно! Он увидел принца. Увидел Брешию.
— Сейчас. Я хочу тебя сейчас.
Она уронила пригоршню сельди в огонь, уставилась на него и увидела нечто, испугавшее ее до глубины души.
— О нет! Посмотри, что ты наделал, Бишоп! Немедленно прекрати и помоги мне! — воскликнула она, безуспешно пытаясь спасти остатки ужина.
— Съешь все остальное. Я не голоден. Но сначала я должен взять тебя. Сейчас, — упрямо твердил он.
— Что это с тобой? Жуешь поджаренный хлеб и вдруг ни с того ни с сего вскакиваешь, обуянный похотью. Как ты можешь хотеть меня? Ты постоянно отвергал меня раньше. Признай, дело не во мне. Ты хочешь лишь то, что я могу тебе принести. Что случилось на этот раз?
Да как он мог не хотеть ее? О Боже, он жаждал войти в нее, а она требует каких-то признаний! Поджаренный хлеб ему понравился. Разве он уже не сказал?
Бишоп тяжело вздохнул, но похоть продолжала бушевать, и справиться с ней он не мог.
Он потянулся к ней. К его удивлению, она вручила ему полоску вяленой сельди.
— Я хочу видеть тебя нагой, — объявил он, продолжая жевать. Доел сельдь, снова потянулся к ней. Но во рту оказалась очередная полоска. — Я хочу тебя. Хочу раздвинуть твои ноги. Широко. Хочу ощутить твои руки на своей плоти. Прямо сейчас.
— Ты не боишься, что проклятие тебя погубит? Проклятие? Что за вздор!
— Иди сюда, Меррим. Сними платье и иди сюда.
Она медленно опустилась на колени, но тут же встала, подбоченилась и взглянула на него сверху вниз.
— Нет! Убирайся, Бишоп! И не смей так разговаривать со мной! Я в жизни не слышала от тебя подобных слов! Твое лицо в тени, но я даже отсюда вижу странный блеск твоих глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Может, хоть теперь сдохнешь, дьявол ты этакий! — проворчал Браннек.
Брешия не верила глазам. Не может быть! Принц слишком заигрался в игры смертных! И она позволила ему позабавиться! Но все пошло не так, как было задумано, и случилось нечто ужасное!
Все пропало! Все!
Женщины, спешившись, надвинулись на нее. Мужчины поднимались и шли следом.
— …проучим сучку!
— …намнем брюхо…
— …да, а потом прирежем…
— Но сначала снимите с нее золотую цепь, — предупредил Браннек.
Принц лежал неподвижно. Глаза его были закрыты.
— Вы, жалкие глупцы!
Брешия выхватила из рукава палочку и, прокричав слова, которые до того никогда в жизни не употребляла, ткнула палочкой в каждого. Все, кроме Браннека, оказались на земле, связанные по рукам и ногам, спутанные огромным комом. Браннек же повис в воздухе.
— Оставайтесь в таком виде, чтобы все вами любовались» — объявила она. — Вечно!
Браннек пронзительно завопил, но она, не обращая внимания, опустилась на колени перед принцем, накрыла плащом его и себя и перенесла обратно в рощу.
— Не смей умирать, будь ты проклят, — повторяла она, изнемогая от страха.
Он лежал в крепости, на ее постели, неподвижно, совсем неподвижно, только кровь струилась по тунике, окрашивая ее в алый цвет. Кровь смертельно раненного человека.
— Отойдите, мистрис, — посоветовал Каллас, подбегая. — Он может вас убить.
— Уходи, Каллас. Он мне не враг. Во имя богов, что мне делать?
Принц медленно поднял веки.
— Брешия, — прошептал он. — Из меня вышел не слишком сильный смертный, верно?
— Ты был великолепен, — заверила она, — но их было четверо, и они горели жаждой убийства. А теперь молчи.
Но он не смертный. В этом-то и беда. Она щелкнула пальцами, и вместо зеленого платья на ней возникло белое одеяние.
— Скажи, что делать?..
— Ничего. Я был глупцом. Прости. Не хочу покидать тебя. Я так желал от тебя дитя…
— Говоришь, что не можешь ничего исправить? Да что ты за волшебник такой? Черт возьми, сделай же что-нибудь! Или объясни мне, как быть!
Но он снова закрыл глаза, а губы больше не кривились в иронической улыбке. И тут она поняла: все кончено. Он умирает. Умирает, как любой обычный человек, которого ударили ножом в сердце.
— Нет! — отчаянно вскрикнула она и легла на него всем телом, чувствуя, как кровь просачивается в складки ее платья. Его сердце еще билось, но медленно и очень слабо.
Брешия зажмурилась и накрыла руками его руки, ногами — ноги, прижалась сердцем к сердцу, а губами — к губам, впитывая его дыхание.
— Ты не умрешь, — прошептала она, — слышишь, злосчастный волшебник? Где же твоя магия? Будь ты проклят! Сбрось наконец шкуру смертного и исцели себя!
Она чувствовала его боль, пульсирующую, острую, проникающую сквозь платье, исходящую из глубины его сердца, куда вонзился нож и разорвал плоть. Брешия затрепетала от боли, которая все росла и росла, изливаясь в нее, вгрызаясь в самое ее существо жестоко, злобно, беспощадно. Глаза ее закатились, когда она ощутила, как лезвие ножа погружается в нее, как кровь закипает вокруг лезвия, как ледяной кончик вибрирует, неся смерть. И тут же кровь… ее кровь… его кровь… полилась из груди.
Но Брешия держалась, не поднимая век, не издавая ни звука, стараясь удержать боль в себе. И едва слышно шептала:
— Принц, ты не умрешь. Отдай мне свою боль, всю свою боль.
— Нет, Брешия, — ответил он, и она расслышала смерть в его голосе. — Я был глупцом и хотел похвастаться перед тобой. Показать себя подобно любому смертному. А теперь умру и не позволю тебе умереть со мной. Нет, Брешия!
Он с невероятной силой оттолкнул ее от себя. Она приземлилась не менее чем в шести футах от него и покатилась по полу. Терзающая ее боль внезапно исчезла.
Принц с трудом приподнялся на локте.
— Я не думал, что так случится, — бессильно пробормотал он, снова упав на спину. — Хотел тебя позабавить, сразиться с этими смехотворными людишками, немного тебя посмешить.
— О нет, тебе рано умирать, пропади ты пропадом!
Она выкрикнула его имя, сопровождая его всеми известными ей ругательствами, метнулась назад и снова легла на него. Грудь к груди, руки к рукам, ноги к ногам, кровоточащее сердце источало алую влагу в ее сердце.
Она удерживала его самым сильным заклятием, прижавшись лбом ко лбу. Боль продолжала расти. Она и не думала, что такое может существовать. По сравнению с ней боль в обожженных руках была пустяком, на который не стоит обращать внимания.
Словно откуда-то издалека доносились вопли Калласа, умолявшего предоставить ничтожного волшебника его участи.
Принц снова попытался сбросить ее, но он слабел с каждой секундой, а заклятие надежно сковало его. Брешия отчетливо сознавала, что может умереть вместе с ним. Но это ее не страшило.
Она налегла на него изо всех сил и застонала от боли.
— Уходи, Брешия, — пробормотал он. — Все бесполезно. Такова моя судьба.
Всей душой волшебника Он понимал, что рок никто изменить не в силах.
Но Брешия не тратила времени на размышления о судьбе. Она молилась. Молилась матери, матери своей матери, всему многочисленному роду ведьм, живших до нее, растивших и обучавших ее. Молилась и плакала. Слезы падали на его сомкнутые веки.
Боль изводила ее. Такой боли не доводилось испытывать ни одному смертному, ни одной, ведьме. Их общая боль, последняя боль, убивала ее.
Она сама не знала, откуда берутся силы держаться. Последние капли ее крови утекли в его кровь, и она почувствовала себя пустым сосудом, сосудом, который больше ничего ни для кого не значил. Она парила над этим сосудом, глядя вниз и гадая, что же случилось.
Брешия тихо вздохнула и легла щекой на его щеку. Она падала, но он был вместе с ней. Казалось, они проваливаются в глубокую пропасть, где было темно и тепло. Закончится ли когда-нибудь их путешествие и если да, что же будет?
Глава 24
Настоящее время
Вернувшись ко входу в пещеру, Бишоп увидел, как Меррим греет руки над костерком, который уже успела развести. Он незаметно подкрался ближе, наблюдая за девушкой и удивляясь, насколько она походит на Брешию.
Но нет, она не Брешия. Брешия осталась в давнем прошлом.
Сколько же он отсутствовал? А ведь он отсутствовал! Он знал это. Нюхом чуял!
— Меррим! — начал он и осекся. Голос звучал хрипло, словно он очень долго молчал.
Меррим подняла глаза и улыбнулась ему.
— Ты нашел что-нибудь в глубине пещеры? Кстати, что ты искал?
Бишоп устало покачал головой.
— Сколько меня не было?
— Всего несколько минут. Ты вернулся, потому что был голоден или там нечего искать?
Всего несколько минут? Дольше, куда дольше… нет, неизвестно.
— Полагаю, правда кроется и в том и в другом, — произнес он, сам не понимая, что имеет в виду, и виновато потер щеку, на которой, казалось, еще сохранился отпечаток невидимой руки.
—У меня остался хлеб, правда, черствый, и я собиралась поджарить его на палочке над огнем. Хочешь?
— Очень, — кивнул он, внезапно поняв, что умирает от голода. А грудь почему-то ныла, словно кто-то ударил в нее кулаком. Он потер больное место, и сразу стало легче.
Меррим хлопотливо нарезала хлеб на маленькие кусочки, насадила на палочку и пристроила над огнем.
— Что ты там делал? — спросила она.
— Ничего особенного, — отмахнулся Бишоп, садясь рядом с ней. — В пещере кромешная тьма, и больше ничего.
— Ты пробыл там слишком недолго, чтобы увидеть что-то, верно?
— Ты права, — вздохнул он, снимая с палочки ломтик хлеба.
— Пока тебя не было» Бесстрашный заржал. Я выглянула наружу, но никого не увидела.
— Я сам посмотрю еще раз, когда доем этот восхитительный ужин. Прекрасная идея, Меррим!
Он не собирался признаваться в том, что кто-то со смехом втянул его в черную дыру и там надавал пощечин! А потом…
Продолжая жевать, он закрыл глаза. И перед внутренним зрением предстала Брешия, лежавшая на нем, пытавшаяся спасти ценой собственной жизни.
Бишоп почувствовал то же самое, что и принц: гнев на себя, на собственную глупость, собственную неудачу. И еще отчаяние. Потому что он умрет и никогда больше не увидит Брешию.
Но все происходило только в его голове. Никто не наносил ему смертельных ран. Он отсутствовал не более нескольких минут. Сон… это нечто вроде сна, и они хотели, чтобы он воскресил этот сон. Почему? Чтобы он понял, что эти люди реальны? Чтобы принял их? Но почему?
Проклятие. Все сводится к проклятию.
Бишоп постарался успокоиться. Они покажут ему, что следует сделать.
Он продолжал с удовольствием жевать хлеб. Что бы там ни было, что бы ни случилось… все быстро меркло в мозгу и памяти.
— Ты сказал, что должен был прийти сюда. Что это как-то связано с проклятием, — начала Меррим, обламывая со своего ломтика подгоревшие краешки. — Не понимаю. Ты утверждаешь, будто ничего не нашел. И что теперь?
Бишоп пристально уставился в огонь.
— Отсюда проклятие берет начало, — хмуро пробормотал он. — Или здесь должно закончиться. Пока не знаю.
Он не собирался признаваться, что кто-то надавал ему по щекам, посмеялся и увлек в черную дыру!
— Но ведь ты сам не знал, что должен был здесь найти и что сделать? — недоумевала Меррим.
Бишоп покачал головой.
— Я чувствую себя слепцом, — вздохнул он, но страха больше не было. Видения не были видениями, эти люди из прошлого разделили свою жизнь с ним.
Ничего больше не добавив, он задумчиво дожевал последний кусочек хлеба.
— Но что теперь, Бишоп?
Вместо ответа он взглянул на волосы Меррим, ставшие в полумраке тускло-красными. Коса, перевитая белыми лентами, лежала короной на голове.
— Не знаю. Но чувствую, что должен быть здесь. Все это случилось так давно!
— Что именно?
Он и не сознавал, что говорит вслух!
— Многое; Очень многое, — туманно пояснил он, наблюдая, как она делит остатки вяленой сельди. Его порция, как он заметил, была в три раза больше, чем у нее. Меррим что-то напевала. Рыжий локон выбился из косы и порхнул на грудь. Он вдруг почувствовал удар похоти такой силы, что едва не задохнулся. Всепоглощающая похоть, такая похоть, какой он еще не испытывал. Словно молния пронзила его, просверлила насквозь, доводя до безумия. Нет, это уже слишком! Но он должен, должен взять ее! И немедленно! Он увидел принца. Увидел Брешию.
— Сейчас. Я хочу тебя сейчас.
Она уронила пригоршню сельди в огонь, уставилась на него и увидела нечто, испугавшее ее до глубины души.
— О нет! Посмотри, что ты наделал, Бишоп! Немедленно прекрати и помоги мне! — воскликнула она, безуспешно пытаясь спасти остатки ужина.
— Съешь все остальное. Я не голоден. Но сначала я должен взять тебя. Сейчас, — упрямо твердил он.
— Что это с тобой? Жуешь поджаренный хлеб и вдруг ни с того ни с сего вскакиваешь, обуянный похотью. Как ты можешь хотеть меня? Ты постоянно отвергал меня раньше. Признай, дело не во мне. Ты хочешь лишь то, что я могу тебе принести. Что случилось на этот раз?
Да как он мог не хотеть ее? О Боже, он жаждал войти в нее, а она требует каких-то признаний! Поджаренный хлеб ему понравился. Разве он уже не сказал?
Бишоп тяжело вздохнул, но похоть продолжала бушевать, и справиться с ней он не мог.
Он потянулся к ней. К его удивлению, она вручила ему полоску вяленой сельди.
— Я хочу видеть тебя нагой, — объявил он, продолжая жевать. Доел сельдь, снова потянулся к ней. Но во рту оказалась очередная полоска. — Я хочу тебя. Хочу раздвинуть твои ноги. Широко. Хочу ощутить твои руки на своей плоти. Прямо сейчас.
— Ты не боишься, что проклятие тебя погубит? Проклятие? Что за вздор!
— Иди сюда, Меррим. Сними платье и иди сюда.
Она медленно опустилась на колени, но тут же встала, подбоченилась и взглянула на него сверху вниз.
— Нет! Убирайся, Бишоп! И не смей так разговаривать со мной! Я в жизни не слышала от тебя подобных слов! Твое лицо в тени, но я даже отсюда вижу странный блеск твоих глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46