Ах, как быстро летит время!
Дьенуолд отдал малышей Бишопу, сгреб в кулак кудри жены, притянул к себе ее лицо и поцеловал раз, другой, громко чмокая. Потом поднял голову, засмеялся и объявил:
— Пора наполнить наши пустые животы, девушка. Позаботься об этом!
Филиппа, смеясь, позвала слуг и велела принести еду и вино. Бишоп понес в замок близнецов, которые удобно устроились у него на руках.
Когда на столах остались одни кости, Филиппа, успевшая убрать буйную гриву волос под изящную серебряную сетку, объявила:
— Время пришло, Бишоп. Итак, что случилось?
— Я новый барон Пенуит. Король также дал мне в жены Мерримде Гай.
Дьенуолд, только что успевший поднести к губам кубок, поперхнулся и пролил вино.
— Клянусь всеми святыми мощами, дело худо, Бишоп! Черт возьми, это проклятие не шутка!
Филиппа, перегнувшись через стол, хлопнула мужа по спине с такой силой, что тот едва не врезался носом в блюдо.
— Меррим вдовеет уже в четвертый раз! — возмутилась она. — Мой отец желает, чтобы вы стали пятой жертвой? Нет, тут что-то не так!
Бишоп поудобнее устроился на стуле, взял кубок со сладким красным вином и поведал им о встрече с королем.
— Значит, мой высокочтимый тесть сделал тебя наследником Пенуита? Да еще велел жениться на Меррит? Не хмурься, Бишоп! Зубы у нее вовсе не как у кролика, так что можешь успокоиться. Хм… идея мне нравится. Но какая же тут удача или польза, если ты умрешь? Не пойму, как тут быть!
Нет удачи! Нет удачи!
Если Бишоп должен обвенчаться!
И что получит он взамен?
Нет удачи, нет удачи,
Только боль, одна лишь боль!
Много, много, много страшной боли!
Филиппа уставилась на Круки, стоявшего перед ними с откинутой головой и глупой ухмылкой на лице. Что поделать: дурак — он дурак и есть!
— И что это было, Круки? — осведомился Дьенуолд.
— Стишок, вот что это такое. Я молодец, хозяин, верно?
Дьенуолд почесал за ухом, улыбнулся и объявил:
— Круки… насчет боли. Подойди-ка, и я помогу тебе лучше понять, что это такое.
— Ну да, опять я получу тычок в свои несчастные ребра. Лучше уж мне убраться от греха подальше.
С этими словами Круки упал и быстро принялся сгребать вокруг себя тростник, устилавший пол. Вскоре из неряшливой груды едва виднелся нос шута.
— Он распевает свои песни, когда в него вселяются духи, — пояснила Филиппа. — Обычно его сочинения куда хуже. Но не обращай внимания, Бишоп. Я поверить не могу, что он согласился добровольно положить голову на плаху.
— Прежде чем я изложу свой план, — начал Бишоп, — признайтесь, известно ли вам, почему какие-то давно исчезнувшие друиды наложили проклятие-оберег на замок, которого тогда еще вообще не существовало?
Филиппа выпрямилась, задумчиво подперев руками подбородок.
— Говорят, что кельтские друиды могли заглянуть в будущее. Полагаю, они предвидели, что их потомок выстроит твердыню на берегу моря, и решили защитить ее любой ценой. Отсюда и проклятие.
— Я тоже это слышал, — отмахнулся Дьенуолд, — но не слишком верю. И вообще, нужно обсудить вещи поважнее. У твоей будущей жены прелестный подбородок и красивые волосы. Не такие курчавые и буйные, как у моей девушки, но красные, как закат над Пендинскими холмами.
— Да, и очи — желания зеленый яд.
— А это еще откуда? — удивилась Филиппа.
Бишоп вручил ей пергамент. Филиппа стала громко читать:
Тот враг умрет, что морем придёт.
Тот враг умрет, что с земли придет.
Тот враг потерпит неудачу,
Кто ключ заветный заберет.
Сомненья нет: благословенна
Земля моя веков вовеки.
Сердце девы — пламень чистых услад.
Очи девы — желания зеленый яд.
Волосы девы горят рыжиной.
Обидишь ее — и не будешь живой.
— Что за славное проклятие! — возопил Круки, вылезая из трухи. — Что за превосходная декламация! Клянусь черными ногтями святых, я напишу проклятие не хуже этого и готов прозакладывать каждый дюйм своего роста!
— Да уж, — согласился Дьенуолд, кивнув, — и похоже, что в нем описывается именно Меррим. — Поскольку я не видел ее несколько лет, то и не знаю, выросла ли у нее грудь, достойная упоминания. Но, как бы там ни было, она не сможет сравниться с моей пышнотелой Филиппой.
— Мне тоже ничего не известно насчет ее груди, — признался Бишоп. — Что же до рыжих волос и зеленых глаз, об этом сказал сам король. Но сейчас мне нужно знать: если друидские жрецы на самом деле наложили проклятие, чтобы защитить своего потомка, может, оно и действует, но я не слишком в это верю. Кстати, Меррим — действительно потомок древних друидов?
— Но ведь четверо уже погибли, — напомнил Дьенуолд. — Это нельзя сбрасывать со счетов. И невозможно игнорировать тот факт, что проклятие описывает Меррим, если глаза у нее и правда зеленые.
— О нет, я ничего не сбрасываю со счетов. И спрашиваю себя: в самом ли деле проклятие, смертоносное и грозное, пришло от древних друидов, или все значительно проще? Лично мне кажется, что это яд. Старик — лорд Веллан — сам убивает этих людей. Либо он, либо его внучка.
— Это означает, — заметила Филиппа, — что Меррим знала достаточно о свойствах ядов, когда отравила первого мужа. Но тогда ей едва исполнилось четырнадцать лет. По-моему, это уж слишком.
— Значит, это лорд Веллан, — решил Бишоп. — Говорят, он прочел проклятие первому мужу, когда тот захватил замок.
— Да, он был во всеоружии, — поддакнула Филиппа.
— Может быть, — протянул Дьенуолд. — Недаром лорда Веллана считают хитрым старым стервятником.
— Скорее всего что-то вроде древнего проклятия действительно дошло от друидов, — объявил Бишоп. — Потом оно перемешалось с верованиями бернских ведьм. Может, именно они превратили его в убийственное проклятие. Наверное, в этом есть какой-то смысл, тем более что в здешних краях еще водятся ведьмы, верно?
— Да, — подтвердила Филиппа. — Я слышала, что бернские ведьмы все еще обитают в пещерах рядом с Босуэднекским лесом. Они не любят показываться посторонним.
— Не знаю, — покачал головой Дьенуолд. — Все возможно. Но мне хотелось бы знать, как умер каждый из четверых.
— Прекрасная идея, Дьенуолд. Наверное, тогда мы поймем, что это было: яд или проклятие! — оживилась Филиппа.
— Клянусь пяткой святого Эгберта, я не знаю, как они погибли, — расстроился Бишоп. — Но должен найти ответ. Говорю тебе, Дьенуолд, я бы сам себя поздравлял с удачей, если бы не чертово проклятие! Робби Бернелл клялся, что Пенуит — прекрасное поместье, не такое богатое, как Вулфетон или Сент-Эрт, но имеет большое стратегическое значение.
—А вот это чистая правда, — согласился Дьенуолд. — Знаешь, меня не оставляет одна мысль: если король отдал тебе землю и ведьму, значит, верит в тебя.
— Так теперь она еще и ведьма? — ужаснулся Бишоп, ощущая, как только что съеденный молодой барашек комом свернулся в желудке. — Ведьма? Клянусь мощами всех святых, чуть раньше ты расхваливал ее подбородок, зубы и чудесные рыжие волосы, а теперь оказывается, что она ведьма?
— Мой муж шутит, — поспешно вмешалась Филиппа. — Меррим вовсе не ведьма. По крайней мере я так не думаю. Впервые она вышла замуж в четырнадцать лет, вот про нее и стали плести всякие гадости. Дело в том, что я ни разу ее не видела, а господин мой муж встречался с ней однажды, два года назад, так что сам видишь, насколько можно верить его похвалам.
— Потише, девушка! — велел Дьенуолд. — У меня дар делать блестящие заключения на основе самых скудных фактов. Итак, Бишоп, по твоему лицу я вижу, что ты вовсе не намереваешься въехать в Пенуит и объявить себя ее пятым мужем. Я всегда считал тебя на редкость умным, особенно с той поры, как ты спас мою Филиппу. Итак, признайся, что ты задумал?
— Ладно, — решился Бишоп, — сейчас расскажу.
Через час после того, как Бишоп снова осыпал похвалами близнецов и малышку Элеонору, ему позволили улечься на узкую кровать в крохотной комнатушке с одним окном, выходившим на живописные зеленые холмы Корнуолла. Стояла прекрасная весенняя ночь, и в небе висели огромные звезды.
Наутро, прежде чем отправиться в Пенуит, до которого было двадцать пять миль, он поблагодарил хозяина и на прощание сказал:
—Я не слишком молод, чтобы жениться, но чересчур молод, чтобы умереть.
— Не ной, Бишоп! — ободрил Дьенуолд. — Впервые я женился в восемнадцать лет. И рад, что от этого брака появился на свет Эдмунд. Но ты прав: если мужчине предстоит умереть, он по крайней мере заслуживает настоящей брачной ночи.
Бишоп не успел ответить, как Дьенуолд окликнул шута. Тот лежал на полу, по обыкновению, зарывшись в тростник и жуя кусок сыра.
— Эй, болван, спой трогательную песню для сэра Бишопа Лита, который стал бароном Пенуитом. Да, спой для человека, которому предстоит битва с древними жрецами и проклятиями!
Круки наскоро проглотил сыр, вскочил, вытянулся в полный рост, хотя при этом едва доставал Бишопу до подмышки, и заорал во все горло:
Красавчик рыцарь в любви клянется,
В надежде, что все хорошо обернется!
Но я бы на это надеялся не очень:
Вдруг ведьма явится пред ним воочию?
Да и ведьма ль она? Кто поймет?
Может, узнает он, прежде чем умрет!
А вдруг изжарят его на огне?
Вот грустно будет бедному мне!
— Ну и гнусный же стишок! — поморщился Дьенуолд, пнув дурака в ребра, отчего тот отскочил и проворно прошелся колесом по сладко пахнувшему тростнику. — Людей не жарят, ты, олух стоеросовый! То есть не жарят, а заживо варят в кипящем масле. Я однажды видел такое. У меня все внутренности слиплись от страха. Ну и зрелище! Филиппа, а ты что скажешь? Жарят людей или варят?
— Ах, господин, мне совсем не понравились эти вирши, — досадливо бросила жена. — Можно я тоже поддам ему как следует?
— Нет, — покачал головой Дьенуолд. — Я врезал ему по ребрам, он перекувырнулся, и сделал это на совесть.
— Предпочел бы, чтобы меня пнула принцесса почти королевской крови, — объявил Круки, низко кланяясь Филиппе. — Нога у хозяина до ужаса жесткая.
— Вспомни, дурак, когда она в последний раз лягнула тебя, едва не вышибла душу!
— Сэр Бишоп! — воскликнул шут с очередным поклоном. — Желаю вам доброго пути и обещаю в следующий раз сложить более достойный стишок и с более приятным содержанием. Если, конечно, сумеете еще раз вернуться сюда. Кстати, а рыцаря нельзя запечь живьем?
На этот раз уже у Бишопа зачесались руки задать дураку хорошую трепку.
Глава 4
Замок Пенуит, Корнуолл
Чем ближе Бишоп продвигался к Пенуиту, тем жарче становилась погода, что было весьма необычно, поскольку из того, что он слышал и видел, здесь, в Корнуолле, дождей было не меньше, чем во всей Англии. А в этой части страны солнечные дни можно было пересчитать по пальцам. Но в последнее время с небес не упало ни единой капли, словно проклятие Пенуита уже поразило землю. Пересохшая почва потрескалась. На каждом камне, каждом кусте, каждой древесной ветке лежал толстый слой пыли.
Плохо дело. К владению наверняка примыкают фермы, сады и огороды, нуждающиеся в живительной влаге. Это забытое Богом местечко на западе Корнуолла, даже в лучшие времена считавшееся глушью, теперь напоминало раскаленный ад. Интересно, знал ли об этом король Эдуард?
Они поднялись на небольшой холм, и перед ними предстал Пенуит. Выстроенный в период правления Ричарда Львиное Сердце, Пенуит царил над всей окрестностью: гигантский каменный кулак с толстыми стенами. Мрачный, Неприветливый. Его тень едва доползала до крошечного городка с тем же названием, притулившегося на склоне соседнего холма, представлявшего прекрасный наблюдательный пункт. Каменные стены излучали жар.
Бишоп придержал Бесстрашного и оглядел крепость. Его отряд вытянулся в одну линию, готовый к бою: копья и щиты подняты, кони призывно ржут. Но Бишоп знал, что они напуганы. Что же, может, это и неплохо. По крайней мере будут держаться начеку.
На стены Пенуита вышло не более пятерых воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Дьенуолд отдал малышей Бишопу, сгреб в кулак кудри жены, притянул к себе ее лицо и поцеловал раз, другой, громко чмокая. Потом поднял голову, засмеялся и объявил:
— Пора наполнить наши пустые животы, девушка. Позаботься об этом!
Филиппа, смеясь, позвала слуг и велела принести еду и вино. Бишоп понес в замок близнецов, которые удобно устроились у него на руках.
Когда на столах остались одни кости, Филиппа, успевшая убрать буйную гриву волос под изящную серебряную сетку, объявила:
— Время пришло, Бишоп. Итак, что случилось?
— Я новый барон Пенуит. Король также дал мне в жены Мерримде Гай.
Дьенуолд, только что успевший поднести к губам кубок, поперхнулся и пролил вино.
— Клянусь всеми святыми мощами, дело худо, Бишоп! Черт возьми, это проклятие не шутка!
Филиппа, перегнувшись через стол, хлопнула мужа по спине с такой силой, что тот едва не врезался носом в блюдо.
— Меррим вдовеет уже в четвертый раз! — возмутилась она. — Мой отец желает, чтобы вы стали пятой жертвой? Нет, тут что-то не так!
Бишоп поудобнее устроился на стуле, взял кубок со сладким красным вином и поведал им о встрече с королем.
— Значит, мой высокочтимый тесть сделал тебя наследником Пенуита? Да еще велел жениться на Меррит? Не хмурься, Бишоп! Зубы у нее вовсе не как у кролика, так что можешь успокоиться. Хм… идея мне нравится. Но какая же тут удача или польза, если ты умрешь? Не пойму, как тут быть!
Нет удачи! Нет удачи!
Если Бишоп должен обвенчаться!
И что получит он взамен?
Нет удачи, нет удачи,
Только боль, одна лишь боль!
Много, много, много страшной боли!
Филиппа уставилась на Круки, стоявшего перед ними с откинутой головой и глупой ухмылкой на лице. Что поделать: дурак — он дурак и есть!
— И что это было, Круки? — осведомился Дьенуолд.
— Стишок, вот что это такое. Я молодец, хозяин, верно?
Дьенуолд почесал за ухом, улыбнулся и объявил:
— Круки… насчет боли. Подойди-ка, и я помогу тебе лучше понять, что это такое.
— Ну да, опять я получу тычок в свои несчастные ребра. Лучше уж мне убраться от греха подальше.
С этими словами Круки упал и быстро принялся сгребать вокруг себя тростник, устилавший пол. Вскоре из неряшливой груды едва виднелся нос шута.
— Он распевает свои песни, когда в него вселяются духи, — пояснила Филиппа. — Обычно его сочинения куда хуже. Но не обращай внимания, Бишоп. Я поверить не могу, что он согласился добровольно положить голову на плаху.
— Прежде чем я изложу свой план, — начал Бишоп, — признайтесь, известно ли вам, почему какие-то давно исчезнувшие друиды наложили проклятие-оберег на замок, которого тогда еще вообще не существовало?
Филиппа выпрямилась, задумчиво подперев руками подбородок.
— Говорят, что кельтские друиды могли заглянуть в будущее. Полагаю, они предвидели, что их потомок выстроит твердыню на берегу моря, и решили защитить ее любой ценой. Отсюда и проклятие.
— Я тоже это слышал, — отмахнулся Дьенуолд, — но не слишком верю. И вообще, нужно обсудить вещи поважнее. У твоей будущей жены прелестный подбородок и красивые волосы. Не такие курчавые и буйные, как у моей девушки, но красные, как закат над Пендинскими холмами.
— Да, и очи — желания зеленый яд.
— А это еще откуда? — удивилась Филиппа.
Бишоп вручил ей пергамент. Филиппа стала громко читать:
Тот враг умрет, что морем придёт.
Тот враг умрет, что с земли придет.
Тот враг потерпит неудачу,
Кто ключ заветный заберет.
Сомненья нет: благословенна
Земля моя веков вовеки.
Сердце девы — пламень чистых услад.
Очи девы — желания зеленый яд.
Волосы девы горят рыжиной.
Обидишь ее — и не будешь живой.
— Что за славное проклятие! — возопил Круки, вылезая из трухи. — Что за превосходная декламация! Клянусь черными ногтями святых, я напишу проклятие не хуже этого и готов прозакладывать каждый дюйм своего роста!
— Да уж, — согласился Дьенуолд, кивнув, — и похоже, что в нем описывается именно Меррим. — Поскольку я не видел ее несколько лет, то и не знаю, выросла ли у нее грудь, достойная упоминания. Но, как бы там ни было, она не сможет сравниться с моей пышнотелой Филиппой.
— Мне тоже ничего не известно насчет ее груди, — признался Бишоп. — Что же до рыжих волос и зеленых глаз, об этом сказал сам король. Но сейчас мне нужно знать: если друидские жрецы на самом деле наложили проклятие, чтобы защитить своего потомка, может, оно и действует, но я не слишком в это верю. Кстати, Меррим — действительно потомок древних друидов?
— Но ведь четверо уже погибли, — напомнил Дьенуолд. — Это нельзя сбрасывать со счетов. И невозможно игнорировать тот факт, что проклятие описывает Меррим, если глаза у нее и правда зеленые.
— О нет, я ничего не сбрасываю со счетов. И спрашиваю себя: в самом ли деле проклятие, смертоносное и грозное, пришло от древних друидов, или все значительно проще? Лично мне кажется, что это яд. Старик — лорд Веллан — сам убивает этих людей. Либо он, либо его внучка.
— Это означает, — заметила Филиппа, — что Меррим знала достаточно о свойствах ядов, когда отравила первого мужа. Но тогда ей едва исполнилось четырнадцать лет. По-моему, это уж слишком.
— Значит, это лорд Веллан, — решил Бишоп. — Говорят, он прочел проклятие первому мужу, когда тот захватил замок.
— Да, он был во всеоружии, — поддакнула Филиппа.
— Может быть, — протянул Дьенуолд. — Недаром лорда Веллана считают хитрым старым стервятником.
— Скорее всего что-то вроде древнего проклятия действительно дошло от друидов, — объявил Бишоп. — Потом оно перемешалось с верованиями бернских ведьм. Может, именно они превратили его в убийственное проклятие. Наверное, в этом есть какой-то смысл, тем более что в здешних краях еще водятся ведьмы, верно?
— Да, — подтвердила Филиппа. — Я слышала, что бернские ведьмы все еще обитают в пещерах рядом с Босуэднекским лесом. Они не любят показываться посторонним.
— Не знаю, — покачал головой Дьенуолд. — Все возможно. Но мне хотелось бы знать, как умер каждый из четверых.
— Прекрасная идея, Дьенуолд. Наверное, тогда мы поймем, что это было: яд или проклятие! — оживилась Филиппа.
— Клянусь пяткой святого Эгберта, я не знаю, как они погибли, — расстроился Бишоп. — Но должен найти ответ. Говорю тебе, Дьенуолд, я бы сам себя поздравлял с удачей, если бы не чертово проклятие! Робби Бернелл клялся, что Пенуит — прекрасное поместье, не такое богатое, как Вулфетон или Сент-Эрт, но имеет большое стратегическое значение.
—А вот это чистая правда, — согласился Дьенуолд. — Знаешь, меня не оставляет одна мысль: если король отдал тебе землю и ведьму, значит, верит в тебя.
— Так теперь она еще и ведьма? — ужаснулся Бишоп, ощущая, как только что съеденный молодой барашек комом свернулся в желудке. — Ведьма? Клянусь мощами всех святых, чуть раньше ты расхваливал ее подбородок, зубы и чудесные рыжие волосы, а теперь оказывается, что она ведьма?
— Мой муж шутит, — поспешно вмешалась Филиппа. — Меррим вовсе не ведьма. По крайней мере я так не думаю. Впервые она вышла замуж в четырнадцать лет, вот про нее и стали плести всякие гадости. Дело в том, что я ни разу ее не видела, а господин мой муж встречался с ней однажды, два года назад, так что сам видишь, насколько можно верить его похвалам.
— Потише, девушка! — велел Дьенуолд. — У меня дар делать блестящие заключения на основе самых скудных фактов. Итак, Бишоп, по твоему лицу я вижу, что ты вовсе не намереваешься въехать в Пенуит и объявить себя ее пятым мужем. Я всегда считал тебя на редкость умным, особенно с той поры, как ты спас мою Филиппу. Итак, признайся, что ты задумал?
— Ладно, — решился Бишоп, — сейчас расскажу.
Через час после того, как Бишоп снова осыпал похвалами близнецов и малышку Элеонору, ему позволили улечься на узкую кровать в крохотной комнатушке с одним окном, выходившим на живописные зеленые холмы Корнуолла. Стояла прекрасная весенняя ночь, и в небе висели огромные звезды.
Наутро, прежде чем отправиться в Пенуит, до которого было двадцать пять миль, он поблагодарил хозяина и на прощание сказал:
—Я не слишком молод, чтобы жениться, но чересчур молод, чтобы умереть.
— Не ной, Бишоп! — ободрил Дьенуолд. — Впервые я женился в восемнадцать лет. И рад, что от этого брака появился на свет Эдмунд. Но ты прав: если мужчине предстоит умереть, он по крайней мере заслуживает настоящей брачной ночи.
Бишоп не успел ответить, как Дьенуолд окликнул шута. Тот лежал на полу, по обыкновению, зарывшись в тростник и жуя кусок сыра.
— Эй, болван, спой трогательную песню для сэра Бишопа Лита, который стал бароном Пенуитом. Да, спой для человека, которому предстоит битва с древними жрецами и проклятиями!
Круки наскоро проглотил сыр, вскочил, вытянулся в полный рост, хотя при этом едва доставал Бишопу до подмышки, и заорал во все горло:
Красавчик рыцарь в любви клянется,
В надежде, что все хорошо обернется!
Но я бы на это надеялся не очень:
Вдруг ведьма явится пред ним воочию?
Да и ведьма ль она? Кто поймет?
Может, узнает он, прежде чем умрет!
А вдруг изжарят его на огне?
Вот грустно будет бедному мне!
— Ну и гнусный же стишок! — поморщился Дьенуолд, пнув дурака в ребра, отчего тот отскочил и проворно прошелся колесом по сладко пахнувшему тростнику. — Людей не жарят, ты, олух стоеросовый! То есть не жарят, а заживо варят в кипящем масле. Я однажды видел такое. У меня все внутренности слиплись от страха. Ну и зрелище! Филиппа, а ты что скажешь? Жарят людей или варят?
— Ах, господин, мне совсем не понравились эти вирши, — досадливо бросила жена. — Можно я тоже поддам ему как следует?
— Нет, — покачал головой Дьенуолд. — Я врезал ему по ребрам, он перекувырнулся, и сделал это на совесть.
— Предпочел бы, чтобы меня пнула принцесса почти королевской крови, — объявил Круки, низко кланяясь Филиппе. — Нога у хозяина до ужаса жесткая.
— Вспомни, дурак, когда она в последний раз лягнула тебя, едва не вышибла душу!
— Сэр Бишоп! — воскликнул шут с очередным поклоном. — Желаю вам доброго пути и обещаю в следующий раз сложить более достойный стишок и с более приятным содержанием. Если, конечно, сумеете еще раз вернуться сюда. Кстати, а рыцаря нельзя запечь живьем?
На этот раз уже у Бишопа зачесались руки задать дураку хорошую трепку.
Глава 4
Замок Пенуит, Корнуолл
Чем ближе Бишоп продвигался к Пенуиту, тем жарче становилась погода, что было весьма необычно, поскольку из того, что он слышал и видел, здесь, в Корнуолле, дождей было не меньше, чем во всей Англии. А в этой части страны солнечные дни можно было пересчитать по пальцам. Но в последнее время с небес не упало ни единой капли, словно проклятие Пенуита уже поразило землю. Пересохшая почва потрескалась. На каждом камне, каждом кусте, каждой древесной ветке лежал толстый слой пыли.
Плохо дело. К владению наверняка примыкают фермы, сады и огороды, нуждающиеся в живительной влаге. Это забытое Богом местечко на западе Корнуолла, даже в лучшие времена считавшееся глушью, теперь напоминало раскаленный ад. Интересно, знал ли об этом король Эдуард?
Они поднялись на небольшой холм, и перед ними предстал Пенуит. Выстроенный в период правления Ричарда Львиное Сердце, Пенуит царил над всей окрестностью: гигантский каменный кулак с толстыми стенами. Мрачный, Неприветливый. Его тень едва доползала до крошечного городка с тем же названием, притулившегося на склоне соседнего холма, представлявшего прекрасный наблюдательный пункт. Каменные стены излучали жар.
Бишоп придержал Бесстрашного и оглядел крепость. Его отряд вытянулся в одну линию, готовый к бою: копья и щиты подняты, кони призывно ржут. Но Бишоп знал, что они напуганы. Что же, может, это и неплохо. По крайней мере будут держаться начеку.
На стены Пенуита вышло не более пятерых воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46