Адриан огляделся и заметил Кэтрин Карлтон. Конечно, он знал о ее существовании. Красивая, молодая, испорченная. Хотя они едва успели покончить с первым блюдом, Адриан любезно предложил:
— А почему бы нам не уйти отсюда сейчас же?
Есть одно особое местечко, и я хочу отвести туда двух таких прекрасных женщин выпить бренди.
"Он знает”, — подумала Элизабет и улыбнулась ему благодарной улыбкой. Она взяла свою сумочку и уже начала подниматься с места. Официант заметил ее движение и поспешил к их столику помочь.
Кэтрин была пьяна. И разъярена. Чэд Уолтере, подонок, требовал от нее все больше и больше денег. В противном случае он перестанет доставать для нее кокаин, которого она так отчаянно жаждала. Кокаин самого высшего качества. Других контактов у нее не было. И тут Кэтрин уголком глаза заметила официанта, а затем и Элизабет.
Почувствовав, как на нее накатывает волна головокружения, Кэтрин вскочила на ноги.
— Ты, чертова лживая сука! — Ей казалось, что она это прошептала, но услышала резкий голос Чэда:
— Заткнись, Кэти, и сядь! Боже, все пялят на тебя глаза!
Но она не послушалась. Не в ее правилах останавливаться на полдороге. Кэтрин шагнула к столику Элизабет, перед ней маячило лицо ненавистной мачехи, совершенно бледное, без кровинки, и поняла, что та все слышала.
— Да, именно так я считаю! — выкрикнула она с истерической интонацией. — Ты подкупила этого типа и вышла сухой из воды после того, как совершила убийство! Ты это сделала, я знаю, ты убила моего отца!
В ресторане воцарилась мертвая тишина. Это похоже на картину, подумала Элизабет, на живую картину. Все застыли в том положении, в каком сидели.
— Кэтрин, — сказала Элизабет не очень отчетливо. — Тебе плохо. Отправляйся домой.
— Что, дорогая мачеха? И оставить тебя в покое?
Ты и с ним тоже спишь?
Она бросила насмешливый взгляд на Адриана.
— Возможно, у вас брак втроем?
Потом она задрожала, понимая, что зашла слишком далеко, но ярость заставила ее продолжить:
— Я знаю, знаю, что ты это сделала. Я еще позабочусь о…
Адриан вскочил со стула, сгреб Кэтрин в охапку, прикрыв своей огромной ручищей ее рот, и потащил через весь ресторан к двери. Чэд Уолтере отвесил Элизабет насмешливый поклон, которого она не заметила, и важно прошествовал через ресторан вслед за Адрианом.
— Спокойно, Элизабет, не говорите ничего. Давайте уйдем отсюда.
Элизабет чувствовала руку Хелен на своем локте и следовала за ней, как несмышленое дитя. Она слышала за своей спиной нарастающий гул голосов. Ей хотелось умереть. Это никогда, никогда не прекратится. Как только они оказались на улице, она увидела сцену, достойную лучшего фильма Голливуда. Адриан тряс Кэтрин за плечи, а Чэд Уолтере просто стоял рядом с насмешливой улыбкой на губах. Группа зевак собралась, чтобы поглазеть на пикантную сцену.
Скоро появится полиция, думала Элизабет, и вездесущие журналисты и газетчики. О Боже!
Она услышала свой собственный голос, громкий и пронзительный;
— Пойдемте, Адриан. Сейчас же и поскорее. Отпустите ее.
Адриан выпустил Кэтрин и почувствовал, как ее длинные ногти прогулялись по его щеке, оставляя след.
— Ты, чертова сука, — сказал он, повернулся на каблуках и стремительно направился к Элизабет и Хелен.
— Пожалуйста, отвезите меня домой, — сказала Элизабет, сама удивляясь тому, что в ее голосе появилась извиняющаяся нотка, и сожалея об этом.
— Да, думаю, нам пора убираться отсюда, — ответил Адриан и крепко взял обеих женщин под руки.
— Как вы, Элизабет?
— Да, Хелен, — начала она, поворачиваясь к побелевшей, как мел, жене Адриана. — Мне жаль. Пожалуйста…
Хелен молчала. С ней никогда ничего подобного не случалось. Боже мой, она выросла в Форт-Уорте, в Техасе. Отец ее был профессором математики, сама она только однажды стала объектом общественного внимания, когда в средней школе ей присудили почетное звание Девушки месяца, да и то это было не во время семестра, а в августе. Она чувствовала себя странно, будто ее лишили тела, как сквозь туман до нее донесся голос Адриана, потом Элизабет.
Хелен подняла голову и посмотрела прямо в глаза Элизабет:
— Я не хочу больше вас видеть. Никогда.
— Хелен, Элизабет не виновата!
Она отмахнулась от мужа и одна пошла по улице.
Элизабет прислонилась к кирпичной стене и начала оседать. Растерянный Адриан не знал, что делать, кого из них оставить?
И начала смеяться.
— Пойдемте, Адриан, найдем такси, потом позаботитесь о Хелен.
Элизабет все еще смеялась, когда Адриан помог ей сесть в такси и назвал шоферу адрес.
— Эй, леди, с вами все в порядке?
Какой смешной акцент у шофера, видимо, он из Бронкса .
— Да, — ответила она. — Мне повезло. В течение следующих трех дней Элизабет не выходила из дома. Чудовищная сцена, конечно, была описана во всех газетах, но бедняжка в них не заглядывала. Коги сказал Гэлэхеру, чтобы тот оберегал ее от репортеров, а сам, включив автоответчик, просматривал всю корреспонденцию и передавал только то, что считал нужным, и только от тех людей, которым доверял.
Роуи вернулся из Сан-Франциско во вторник на следующей неделе и тотчас же пришел к Элизабет. Гэлэхер смотрел на него так, будто он был спасителем всего человечества.
Увидев Элизабет, Роуи ахнул — она выглядела так, будто прошла через муки ада и не хотела его покидать.
Держа ее в своих объятиях, он не говорил ничего. Она молчала. Ни слезинки. Роуи отослал Коги и миссис Джефферсон, горничную, и уложил Элизабет в постель. Он не занимался с ней любовью, а просто лежал рядом и нежно гладил спину. Боже, у него возникло ощущение, что она похудела фунтов на двадцать — такая тонкая и бледная, почти бескостная. У него появилось такое чувство, что он мог дотронуться до ее боли и узнать, какая она на ощупь.
Наконец он тихо произнес:
— Ладно, Элизабет, достаточно. Кэтрин — исковерканная, больная кокаинистка. Тебе надо собраться с силами и вернуться к своим делам. Сейчас мы куда-нибудь пойдем, если хочешь, поедем в Нью-Джерси или куда угодно в другое место. Но мы должны выйти из дома.
— Я хочу поехать в “Хобокен”, — сказала она, и они отправились в маленький итальянский ресторанчик, где кухня оказалась на удивление хорошей, и они назвали ресторан “Хобокенской находкой”.
Элизабет получила письмо с извинением от Хелен Марш, доставленное смущенным Адрианом.
— Скажите Хелен, чтобы она забыла об этом, — сказала Элизабет, похлопывая его по массивному плечу. — Я ее ничуть не осуждаю и понимаю, как ужасно оказаться в центре скандала.
Она судорожно и глубоко вздохнула и улыбнулась вымученной улыбкой.
— Ну, так что у нас происходит?
Джонатан Харли знал, что ему суждено потерять контрольный пакет акций; У него не хватало денег, чтобы выкупить акции и получить перевес. Свободных денег — ноль, в этом отношении он был почти банкрот. И планы расширения компании тоже оказались под угрозой — они просто не могли теперь осуществиться, все полетело вверх тормашками. Роз ушла, и Пилсоны сосредоточили на нем всю свою ярость. А ему хотелось только одного — чтобы все оставили его в покое.
Он похудел, и его секретарша Мидж, которую он называл сладкогласой Мидж, разумеется, не без сарказма, заметила:
— Вы похожи на железнодорожный путь, будто по вас уже поезд проехался. Кстати, сколько вы теперь весите?
Он не знал.
— По-моему, не больше ста семидесяти, а ведь в вас добрых шесть футов роста. Идиот! Ешьте немедленно!
И она завалила его картонками с китайской пищей. Потом поговорила с его кухаркой миссис Мэлсон, и теперь у него на столе появилось столько еды, что хватило бы на целый батальон.
Он поехал в Бостон навестить кузину и семью. Потом вернулся домой и с отчаяния нашел себе трех разных, но одинаково покладистых женщин и занимался с ними любовью последовательно из ночи в ночь, пока его чувства не притупились.
Но однажды утром он проснулся и задал себе вопрос: что, черт возьми, он такое и что за женщина рядом с ним?
Одна из этих женщин по имени Нэнси, увидев его выходящим нагишом из ванной, сказала:
— Ты красивый мужчина, Джонатан. Ты великолепный любовник, но ты себя уничтожаешь, а это зрелище не из приятных. Иди домой и, черт бы тебя побрал, соберись с силами и возьми себя в руки.
И как это ни удивительно, он так и поступил. Мидж просияла, когда однажды он пригласил ее на ленч в “Букери”.
— Это запоздалый подарок к Рождеству, босс?
— Нет, — ответил он и поднял свой стакан с вином. — Хочу предложить тост, Мидж. За Нэнси. У Мидж округлились глаза.
— Ну и ну. Кто эта Нэнси? Как ее фамилия? Джонатан только улыбнулся и покачал головой:
— Не знаю — хоть убейте. — Он сделал большой глоток, потом потер руки. — Вы принесли с собой блокнот, Мидж?
— Ради всего святого! Кажется, мы собрались пообедать.
— Ладно, давайте так и сделаем. Ешьте своих кальмаров, хотя от одного этого зрелища мне становится не по себе.
— Кстати, а вы знаете мою фамилию, босс?
Глава 7
Кристиан Хантер не сказал ни слова, он был слишком удивлен.
— Что вы сказали, миссис Хайтауэр? — выговорил он наконец, сжимая трубку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Миссис Карлтон, доктор.
Хантер перевел взгляд на свои итальянские спортивные туфли. На носке одной из них выделялось жирное черное пятно.
— Доктор Хантер? Что мне делать? Отказать? Или попросить сообщить, чего она хочет?
— Нет, я сам поговорю. А кто мой следующий пациент и когда я должен его принять?
— Миссис Пенчини, в два часа.
— Хорошо. Соедините меня с миссис Карлтон Голос миссис Хайтауэр был такой же, как всегда — невыразительный и монотонный. Она, по-видимому, не связывала имя звонившей женщины с той самой миссис Карлтон, с Элизабет К. По правде говоря, она ни разу не проявила ни малейшего интереса к его внезапному появлению на процессе, связанном с делом об убийстве, если не считать того, что произнесла, передавая ему на подпись кипу писем:
— Полагаю, вы знаете, что делаете. И это все.
— Алло, говорит доктор Хантер.
Элизабет вцепилась в телефонную трубку мертвой хваткой, с ужасом соображая, что не знает, что сказать.
— Доктор Кристиан Хантер?
— Да, миссис Карлтон, — ответил он и почувствовал, что внутри у него становится тепло от звука ее голоса, такого тихого, испуганного и неуверенного.
— Я просто не могла ждать дольше, — сказала она. — Я схожу с ума, если хотите знать правду. Мне надо узнать…
Слишком рано, подумал он. Еще пара недель, и он будет готов. Он ответил, и голос его был мягким и успокаивающим, патентованный голос профессионального психоаналитика.
— Миссис Карлтон, завтра вечером я улетаю в Вену. Когда вернусь, мы встретимся. Но не на публике, согласитесь, это было бы неразумно.
— Понимаю, — ответила Элизабет. — А как насчет моего дома, доктор Хантер?
— Ладно, ну, скажем, через две недели, если считать от пятницы?
— Да, да, прекрасно. Понимаете, я должна знать…
— Понимаю, миссис Карлтон. Встретимся в семь часов вечера. До свидания.
Итак, через две недели, думала Элизабет, все еще не спуская глаз с телефонной трубки, из которой слышались гудки. По крайней мере неведению наступит конец. Она узнает. Он ей скажет, и она узнает — святой он или грешник, Бог или дьявол. Очень медленно положила трубку на рычаг, потом нахмурилась. А что, если бы он никогда не попытался встретиться с ней? Может быть, она приводит в действие силы, которые лучше было бы оставить в покое? Не тревожить. Но ведь прошло семь месяцев. Семь месяцев полного молчания. Она знала, что заставило ее так поступить. Случайная встреча с окружным прокурором Нью-Йорка Моретти. До сих пор слова “глумление” и “глумиться” были для нее всего лишь существительным и глаголом в книге, в словаре. Но глумливая усмешка Моретти означала нечто большее. Элизабет оказалась одна-одинешенька перед витриной “Блумингдейла”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53