Розалинда крепко обняла ее:
– Давай, устроим для них вторую свадьбу, хорошо? Возможно, через несколько месяцев. Я уже купила им всем подарки здесь, в Лондоне. Приберегу, пока мы с Николасом не приедем в Брендон-Хаус. До чего же мне не хочется сразу же ехать в Уайверли-Чейз! Понять не могу, к чему такая ужасная спешка! А ты знаешь?
Алекс и Софи понятия не имели, что Розалинда нагло лжет.
– Нет. Мы представления не имеем, что случилось, – безмятежно заверила Алекс, втайне надеясь, что Николас сочинит какую-нибудь правдоподобную историю еще до того, как новобрачные прибудут в фамильное поместье. – Николас рассказал, что Уайверли-Чейз был назван в честь богатой наследницы, дочери герцога, жившей в шестнадцатом веке и принесшей мужу огромное приданое. Звали ее Кэтрин Уайверли. Говорят, подлинным коридорам восточного крыла бродит ее призрак, хотя сам Николас признался, что никогда его не видел.
– А теперь, дорогая, – вмешалась тетя Софи, – забудь о призраках. Насколько я понимаю, Дуглас посчитал, что у твоего жениха неплохой вкус. Как это мило! Я ужасно взволнована.
И Софи утерла слезу, которую умудрилась выдавить, чтобы отвлечь Розалинду.
– Как быстро пролетели десять лет, – вздохнула Алекс. – Я так ясно помню тот день, когда ты впервые пела для нас! Странная, грустная, но такая чудесная песня! Но не забывай, дорогая, наслаждаться настоящим, ибо будущее всегда таится за углом, готовое схватить нас за горло.
– Я не забуду, тетя Алекс.
Она любила их, знала, что они пытаются ее защитить. Очень хотелось объяснить, что она нуждается не в защите, что ей следует узнать правду. Вооружиться необходимой стратегией, чтобы уберечь себя и Николаса. Может, она и сумеет понять, кто виноват в покушениях. Правду сказать, она убеждена, что это Николасу срочно требуется защита.
Софи взглянула на каминные часы.
– Пора спуститься вниз, дорогая. Уже без четырех десять, а ты знаешь, как пунктуален епископ Дандридж. Он наверняка изнывает от нетерпения и то и дело поглядывает на часы. Боится, что кто-то из вас сбежит, не дойдя до алтаря.
Розалинда изо всех сил старалась не спешить и медленно плыла по широкой лестнице, у подножия которой ждал одетый в черное Николас. Безупречно сшитый фрак сидит идеально. Голова гордо поднята. На мрачном лице ни тени улыбки. Он выглядел суровым, как пуританский проповедник, готовый проклясть согрешившую паству. В этот момент Розалинда едва не отступила. Она не знала этого опасного человека, она…
Она медленно подняла руку, чтобы положить ее на сгиб его локтя. Оба не обмолвились ни единым словом.
Он повел ее в гостиную, благоухающую розами и ванилью.
Епископ Дандридж сунул в карман часы на блестящей серебряной цепочке и широко улыбнулся сначала парочке, а потом и собравшимся в комнате. Они стояли двумя отдельными компаниями. Епископ взглянул на графиню Нортклифф, признавшись себе, и только себе, что вот уже двадцать лет как боготворит ее. Ему очень хотелось восторженно вздохнуть, но он был не так глуп.
Он посмотрел на миссис Райдер Шербрук, которая вместе с графиней сопровождала невесту. Она уже успела подойти к мужу и нежно ему улыбалась.
Он воззрился на четырех молодых девушек, сгрудившихся вокруг прелестной молодой дамы, которая, в свою очередь, не сводила глаз с Грейсона Шербрука, стоявшего у камина со скрещенными на груди руками. Интересно, в чем тут дело? Рядом со стайкой молодых дам, маячил заботливый папаша, пялившийся на троих единокровных братьев графа с плохо скрываемой ненавистью. Двое из троих имели такой вид, словно готовы осыпать жениха стрелами, как святого мученика Себастьяна, а их мать, леди Маунтджой… с чего это она так нарумянилась?
Епископ вдруг сообразил, что невеста вот-вот сбежит. Что же до жениха, он выглядел столь же исполненным решимости, как Веллингтон при Ватерлоо.
Но какие бы подводные течения ни бурлили в этой гостиной, пора поженить прекрасных молодых людей, которые, несомненно, произведут на свет прекрасных детишек.
И епископ Дандридж поженил их ровно за четыре с половиной минуты.
– Милорд, – провозгласил он своим бархатистым баритоном, – можете поцеловать новобрачную.
Он был несказанно доволен. Оба произносили обеты ясно и четко. Правда, один из братьев что-то пробормотал, но епископ его проигнорировал.
Они женаты!
Немного ошеломленный Николас медленно поднял фату Розалинды. Она была бледна. Глаза чуть прищурены.
– Все будет хорошо, – тихо пообещал он ей и себе. – Позволь поцеловать тебя.
И он поцеловал, легко коснувшись ее губ. Она не пошевелилась. Не закрыла глаза. Он мог бы поклясться, что она едва слышно охнула.
Николас поднял голову, погладил жену по щеке:
– Мне нравится аромат ванили.
Розалинда, словно очнувшись от чар, широко улыбнулась.
– Это была моя идея.
Как ни противно было признать это, но Райдер оказался прав. Хорошо, что его семья тоже здесь. Пусть знают, что дело сделано. Теперь, возможно, они оставят свои убийственные планы. Поймут, что денег отца вполне достаточно для любого нормального человека.
У Ричарда достало воли выдавить нечто вроде поздравления. Ланселот глядел прямо перед собой.
Николас многозначительно откашлялся. Ричард нахмурился, но был вынужден представить Розалинду младшему брату Обри Вейлу. Николас втайне поразился, до чего же тот похож на его жену! Одинаково густые кудрявые волосы одного и того же оттенка! И глаза у Обри почти такие же синие.
Впечатление было такое, словно с кипящего котла сняли крышку: Обри принялся болтать, ни на секунду не закрывая рта. И этого было достаточно, чтобы компенсировать мертвенное молчание его родственников.
– Я пишу книгу, – объявил он, садясь за обеденный стол по правую руку от Розалинды и не обращая ни малейшего внимания на попытки хозяйки рассадить гостей строго по рангу. – Ах, какое великолепное пиршество. В Оксфорде нас хорошо кормят, но ничего похожего на то, что я вижу здесь.
Он схватил со стола бокал с шампанским и жадно выпил.
– Или мне следовало подождать тоста? А впрочем, какая разница?
Он знаком велел лакею наполнить бокал. Розалинда, утомленная его бесконечной болтовней, спросила:
– Так вы не ненавидите своего единокровного брата? Не хотите его убить?
Обри допил второй бокал, деликатно отрыгнул и осторожно поставил бокал на стол строго под углом тридцать градусов к тарелке.
– Убить Николаса? Но ведь я даже его не знаю! Он так похож на Ричарда! Поразительное сходство! Но позвольте рассказать о книге, которую я пишу.
– Минутку, Обри, – мягко попросил Ричард. – Кажется, дядя Розалинды собирается произнести тост.
– Он не ее чертов дядя, – процедил Ланселот тихо, но вполне отчетливо.
– А я хочу еще шампанского, – поспешно вмешался Обри и, подняв бокал, с сияющей улыбкой обратился к невесте: – Вы так прекрасны, Розалинда. Не будь я слишком молод для женитьбы, бросил бы свою шляпу к вашим ногам. А вот вы вполне созрели для замужества. Странно, ведь мы ровесники, а на деле такое неравенство!
– Думаю, дело в том, что мальчики созревают куда медленнее девочек и последние выходят замуж раньше, – улыбнулся Дуглас.
– Полагаю, я уже вполне созрел, – задумчиво протянул Обри. – А вот Лансу скорее всего понадобится еще лет десять, чтобы вырастить щетину на подбородке.
С этими словами он отсалютовал брату бокалом и рассмеялся, проигнорировав мрачный взгляд Ланселота.
Райдер постучал кончиком ножа по тарелке, встал и, подняв бокал, улыбнулся невесте:
– Розалинда – дочь моего сердца. Когда у нее и Николаса будут дети, надеюсь, они будут звать меня дедом. Предвижу, что новобрачные никогда не устанут друг от друга. Видите ли, они обладают не только умом, но и чувством юмора, а это прекрасное качество.
– Верно, верно, – поддакнул Дуглас.
– Бабушка, – мечтательно вздохнула Софи. – Я хотела бы стать бабушкой.
Поскольку епископ сидел рядом с леди Маунтджой, последняя, поняв, что выбора у нее нет, прошипела:
– Разумеется, разумеется.
Ричард и Ланселот, чувствуя предостерегающий взгляд Николаса, дружно кивнули.
– Подумайте только, – объявил Обри, ни к кому в особенности не обращаясь, – когда у вас родятся дети, я стану дядей!
Он широко улыбнулся, показывая белые зубы.
– За меня, будущего дядю!
На этот раз за столом прогремел смех. Родственники невесты, особенно Софи Шербрук, с нескрываемым одобрением смотрели на рыжеволосого молодого джентльмена.
– Я слышала, мистер Вейл, как вы сказали Розалинде, что пишете книгу. О чем она?
И тут, прямо за великолепным завтраком, состоявшим из знаменитой кухаркиной трески с поджаристой корочкой в устричном соусе, а также копченой рыбы и яичницы, Обри во всеуслышание признался:
– Я пишу о древних друидах.
В комнате вновь воцарилась тишина. Обри принялся за яичницу с таким аппетитом, словно не ел несколько дней.
– Это роман или история? – спросил, наконец, Грейсон.
– Я еще не решил. Но скажу вам, что друиды творили чудеса исцеления с помощью омелы, а наша христианская церковь превратила ритуал в обычай целоваться под омелой на Рождество, и все для того, чтобы сложить в корзину христианства как можно больше языческих душ.
Говоря все это, он успел набить рот лепешкой, и теперь крошки летели на подбородок. Он сгреб их и снова сунул в рот:
– Простите, в Оксфорде я совсем забыл о хороших манерах.
Снова послышался смех, и снова Вейлы промолчали.
Граф Нортклифф с радостью уступил место Николасу, поскольку старался не спускать глаз с Вейлов. Кто знает, что взбредет в голову вдовствующей графине Маунтджой! Что, если в ридикюле она прячет пузырек с ядом?
Он взял мягкую руку жены и поцеловал.
– Все идет прекрасно. Что ты думаешь о младшем брате Николаса?
– Волосы у него такого же цвета, как у Розалинды и как…
– Нет. Не как у тебя, дорогая. Твои волосы уникальны. Тициан наверняка решился бы ни убийство, лишь бы нарисовать такие волосы, как у тебя.
Розалинда краем уха прислушивалась к их разговорам, не спуская, однако, глаз с мужа. Он рассеянно ковырял вилкой треску. И почти ничего не ел. Впрочем, у нее тоже не было аппетита.
Еще через три тоста смех стал куда громче. Особенно веселился Обри, на которого чрезвычайно сильно подействовали шесть бокалов шампанского. Ричард был мрачен и спокоен. Ланселот – явно взбешен. Леди Маунтджой и ее любовник то и дело неодобрительно поджимали губы.
Когда Николас шепнул жене, что уже полдень и пора уезжать, та едва справилась с охватившим ее возбуждением. Отпив шампанского, она легонько коснулась кончиком языка нижней губы.
– Означает ли это, что мы будем одни в твоем экипаже?
– Означает, – кивнул он, бесстыдно ухмыляясь. В последний раз оглядел братьев и мачеху и кивнул: – Все они слишком накачались шампанским, чтобы воткнуть мне нож между ребер.
Обри развалился на стуле и, сложив руки на животе, широко улыбался. Глаза были затянуты хмельной дымкой, но язык работал так же энергично. Он успел поведать, как любили друиды кошек и как их надменные жрецы величественно расхаживали с кошками на плечах.
В час дня Розалинда и Николас отправились в Уайверли-Чейз, поместье, расположенное в Суссексе, в шести часах езды от Лондона.
Глава 27
Впервые Розалинда узрела Уайверли-Чейз в тот момент, когда Николас поцеловал ее. Она взвизгнула, рывком отстранилась и уставилась на великолепный дом на вершине невысокого холма.
Николас снова поцеловал ее.
Она уперлась ладонями ему в грудь и легонько боднула в лоб.
Николас недоуменно уставился на нее. Тряхнул головой, потер лоб и растерянно пробормотал:
– Почему ты это сделала? Что случилось?
Она лизнула кончик пальца, и он уставился на ее язык. Николас был готов отринуть хорошие манеры и наброситься на жену, однако сдержался.
– Николас, дорогой, – пролепетала Розалинда, – мне очень трудно говорить, но ты проник языком в мой рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44