В принципе, Орлов написал ему правду, все так и есть на самом деле - главного полицейского города ожидает здесь чистая правда и ничего, кроме правды. Но она обернется для Кулинашенского и всей команды Пантокрина откровениями Иоана Богослова. Наверняка.
- Ой, Тимка! - услышал Григорий удивленный и радостный голос Березина. - Ты откуда?!
- Из леса вестимо, - ответил кот. - Здравствуйте, Роман Маркович! А где Гриша?
- Здравствуй, Тимка! Так вон же он сидит, - Березин показал рукой Орлова.
Тимка подошел к Григорию, заорал благим матом:
- Гришуня! Сколько лет, сколько зим! - Запрыгнул к нему на колени и полез обниматься. От него пахнуло дорогим коньяком.
- Привет, Тимка! Ты, я смотрю, уже успел где-то отметится?! Горбатого могила исправит. Это точно.
- Так ведь чуть-чуть, Гриша, самую малость. Ну и нюх у тебя?! Ну сам посуди, как было не отметить удачу?!
- Значит, все получилось?!
- Все хоккей, как говорят французы! - Кот коротко и часто замяукал. Пантокрин спит и видит розовые сны, а интересующие тебя ключи у Тани.
- Как она?! Где она?! Что с ней?!
- Столько вопросов и все сразу. Отвечаю по мере их поступления. Она в полном порядке. Ждет у выхода из этого сколь почтенного, столь и почетного заведения своего жениха, чтобы сочетаться с ним законным браком. С ней ничего сверхестественного не произошло, если не считать, что с некоторых пор помешана на одном очень несерьезном типе Григории Орлове. Но это помешательство только ей на пользу. Еще более цветет и пахнет.
- Ну ты и трепач! - удивился Орлов Тимкиному монологу.
- Есть малость, - согласился тот.
В это время дверь с шумом открылась и в барак буквально влетел Кулинашенский. За спиной у него стояли улыбающиеся Толя и Коля и двое куклявых, Григорию незнакомых, но, вероятно, их друзей. Увидев свет и бодрствующих пациентов начальник полиции закричал по привычке:
- Это что такое?! Это почему свет?!
Но тут же вспомнил, чем закончилось его предыдущее посещение барака, тут же осекся, опасливо огляделся и сказал уже совсем миролюбиво:
- Отдыхайте, отдыхайте, господа психи. - Покрутил головой и, увидев Орлова, подошел, протянул для приветствия руку. - Здравствуйте, Григорий Алпександович!
Он улыбался так, будто только-что выиграл главный приз в своей жизни. "Блажен кто верует! Тепло ему на свете". Воистину так. Но ничего, сейчас ему будет не до улыбок. Это Орлов мог с большой долей вероятности гарантировать Кулинашескому. Честно.
- Здравствуйте, господин министр! - Григорий от души пожал его пухлую руку. Главный полицейский поморщился от боли, но продолжал улыбаться. В мечтах он уже видел на груди главный орден города на красивой красно-черной шелковой ленте.
- Я получил вашу записку.
- Какую ещё записку?! - "удивился" Орлов.
Улыбка моментом приказала долго жить. Лицо главного полицейского стало озадаченным, заметно посерело.
- То-есть как это - какую? Вы мне писали?
- Я?! Вам?! - Глаза Григория выражали столь неподдельное удивление, что у Кулинашенского стал дергаться в нервном тике правый глаз.
- Ну да? Вы - мне?! - прорычал начальник полиции, все более свирепея.
- Видите ли, господин Куливашенский...
- Кулинашенский, - поправил он меня.
- Я и говорю - Куливашенский.
- Какого черта! - рявкнул он.
Лицо побагровело, щеки тряслись от негодования, а глаза так вообще были черт знает что такое, сплошное безобразие, а не глаза. У палача глаза и то, наверное, предпочтительней. На такой ответственной службе, а никакой тебе выдержки.
- А почему вы на меня кричите, господин Кулинашевашенский? - предложил Орлов ему компромисс.
Но и это тому не понравилось. Начальник полиции решил показать свою бескомпромиссность.
- Вы что, издеваетесь?! - прорычал он. Голос уже дрожал и вибрировал, в нем явственно звучали истерические нотки. - Фамилия моя Кулинашенский! Прошу запомнить. Это во-первых. А во-вторых, вы мне писали или не писали?!
Орлов легкомысленно и игриво рассмеялся.
- Ах, Василий Петрович, скажу откровенно - я в весьма затруднительном положении и не знаю, как поступить. Вы такой настойчивый! Мы ведь с вами и виделись-то пару раз. Нет, вы мне конечно симпатичны и все такое прочее. Но я не могу вот так сразу. Нужно привыкнуть к друг другу, верно? - И приблизившись к нему вплотную, Григорий горячо зашептал ему на ухо: - Ах, проказник! Вы дерзкий! Я в восторге от вас! Вы меня умиляете! Может, куда уединимся?
Начальник полиции был готов. Руки-ноги его заходили ходуном, он обессилено опустился на нары и заплакал.
- Я не понимаю, что происходит, - хныкал он. - А ещё говорили, что здесь сидят нормальные люди?! Какие же они нормальные, когда такие ненормальные!
Он стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выудил из одного записку, протянул Орлову.
- Это ваша?
Тот взял записку, стал внимательно её рассматривать, даже посмотрел на просвет.
- Ах, эта? Чего же вы сразу не сказали? А то все намеками, намекаким. Трудный вы человек, Василий Петрович.
- Так это ваша записка?! - взмолился Кулинашенский.
- А что вы так нервничаете, господин министр?! Если так вот по каждому пустяку, то никаких ведь нервов не хватит, верно?
- Умоляю! Скажите! Ваша?! - Взгляд теперь у него был затравленный, обреченный, как у приговоренного к казни.
- Ну, моя. А я что, отказываюсь что ли? У меня и мыслях ничего такого. Зря вы, Василий Петрович, как говорят в вашем департаменте - шьете мне криминал. Зря.
- Слава Богу! - выдохнул вконец обессиливший начальник полиции. - Так что же вы хотели сообщить?
- А вы хорошо сидите, Василий Петрович? Я в том смыле, удобно, прочно?
- Ка... Ка-ка-кажется, - жутко зяикаясь, промямлил начальник полиции. Он не был готов к новому испытанию. Вид у него был жалким, вгляд умоляющим.
- Так кажется, или хорошо?
- Хо-хо-хо, - пытался выговорить Кулинашенский такое знакомое и, в общем-то, простое слово, но все никак не получалось.
- Что хо-хо? Хорошо?
- Да, - кивнул он.
- Что ж, тогда я вынужден вам сообщить, что вы, милостивый государь, арестованы. Да-с. Весьма сожалею, но такова ирония судьбы, Василий Петрович. А она - особа, смею вас заверить, очень даже серьезная.
- Вы шутите? - Главный полицейский стал медленно бледнеть. Его довольно внушительный нос заострился как у покойника.
- Обижаете, господин министр! - сделал Григорий обиженное лицо. Разве ж такими вещами шутят? На этот раз я говорю совершенно серьезно.
Кулинашенский схватился было за кобуру, но его руки были перехвачены стоявшими рядом Толей и Колей. На запястьях щелкнули замки наручников. Он ошалело смотрел на куклявых и не верил своих глазам.
- Ку - кук... Куклявые! Не может этого быть!
- Как видите - может, Василий Петрович. В определенных обстоятельствах даже куклявые становятся людьми. У вас семья есть?
- Да.
- Дети?
- Д-двое. М-мальчик и д-девочка.
- Возраст?
- П-пять и семь, - промямлил совершенно несчастный начальник полиции. Он прекрасно понимал, когда задаются подобные вопросы.
- Да, маленькие ещё совсем, - "печально" вздохнул Григорий. - Жалко!
- Чего? - подобострастно спросил Кулинашенский.
- Детей, говорю, жалко. Они-то тут при чем, верно?
Глаза у начальника стали совсем круглыми, как у кота, и таким разнесчастными, что Орлов невольно ему посочувствовал. Хоть он и порядочный негодяй, но все же человек, живое как-никак существо.
- Н-не п-понимаю! - прошептал в ужасе Кулинашенский. От переживаний главный полицейский, кажется, напрочь потерял голос. - Что это вы т-такое?... И п-потом, п-почему?... Н-на-а что это вы н-намекаете?
- Дети, они же - дети! - рассуждал Орлов, не обращая внимания на Кулинашенского. - Они же невинны. Разве они виноваты, что их отец последний негодяй и мерзавец. Отца же не выбирают, верно? Здесь уж кому как повезет.
- Вы меня убъете?! - жалобно прошептал несчастный начальник полиции.
- Конечно, - бодро ответил Григорий. - Повесим. Впрочем, за все ваши мерзости, вы не заслуживаете быть повешенным. Роман Маркович, - повернулся Орлов к ученому.
- Да, - откликнулся Березин, с добродушной и одобрительной улыбкой следивший за выступлением своего молодого друга.
- Чего там вам обещал этот недостойный и ничтожнеший Пантокрин?
- Выколоть глаза, отрезать язык и отрубить конечности, - с готовностью ответил ученый.
- Замечательно! - "восхитился" Орлов. - Вот какую смерть вы, Василий Петрович, заслуживаете. - Григорий окинул взглядом своих единомышленников, спросил: - Есть желающие привести приговор в исполнение немедленно?
Вверх взметнулся лес рук.
Кулинашенский издал страшный, как бы сказал молодой литератор, "леденящий душу" звук и потерял сознание.
Дремавший на коленях Орлова Тимка, равнодушно произнес:
- Хиляк. А ещё начальник полиции?! Теперь понятно почему у нас преступники разгуливают на свободе, а нормальные, порядочные люди сидят в сумасшедшем доме.
- Ты Тимка, как всегда, прав. Ребята, - обратился Григорий к Толе и Коле, - приведите человека в чувство.
Коля принес кружку воды и вылил её на голову своего главного шефа. Тот пришел в себя и, жалостливо глядя на Орлова, спросил:
- Я могу надеяться сохранить жизнь?
Григорий долго молчал, тянул и тянул паузу, как бы обдумывая его вопрос. Сказал "нерешительно":
- Возможно, но при одном условии.
- Я согласен на любые условия! - с воодушевлением проговорил начальник полиции.
"Похоже, теперь он стал совсем Кулинашенским", - усмехнулся про себя Орлов.
- Вы должны нам помочь, Василий Петрович.
- Рад стараться! Так точно! Все чем могу! - радостно замолотил главный полицеский, вскакивая и щелкая каблуками.
Вероятно, службу в полиции он начинал с младших чинов и ещё не утратил эту способность - щелкать каблуками.
- Значит, на вас можно надеяться?
- Так точно! Не сумлевайтесь, не подведу.
- Боже! Ну и лексикон! - проворчал Тимка. - Что правитель, что этот вот. Где их только набрали? И эти чмо вершат судьбами людей?! Нет, я отказываюсь что-либо понимать в этой жизни.
- Замолкни, философ! - прикрикнул на него Григорий. - Ты мне всю обедню испортишь.
- Молчу, Гриша, молчу.
Кулинашенский неприязненно покосился на кота, сказал очень искренне и очень доверительно:
- Мне, Григорий Александрович, самому не нравились здешние порядки. Честное слово! Но, что я мог, маленький человек, поделать. Потому, я сам, по зову, можно сказать, души. Да. От чистого сердца готов вам помочь в благородном деле и все такое прочее. Верьте мне, не подведу. Что я должен делать?
"А может быть он и правда искренне все это говорит? Все может быть. В жизни и не то бывает", - подумал Орлов.
- Во-первых, вы должны вывести нас отсюда.
- Готов. - Начальник сразу стал деловым, подтянутым, сосредоточенным.
- Ребята, заберите у него пистолет и снимите наручники, - сказал Григорий Толе и Коле. - И, на всякий случай, держите его на мушке.
- Хорошо, Гриша, - ответил Толя.
Парни быстро выполнили указание Орлова. Теперь предстояло подумать о составе ударной группы захвата. Григорий внимательно оглядел своих единомышленников, ждущих указаний своего предводителя. Настроение у всех было приподнятым. Кого же включить в группу? Кукляйвых, Григорьева... Кого же еще? Может быть "Лошать Прживальского"? Точно. С его-то дурной силушкой он может очень даже пригодится. Этот тридцатипятилетний великан работал раньше силачем в цирке, потешал почтенную публику тем, что гнул на крутой шее ломы, жонглировал двухпудовыми гирями, поднимал грузовик за передок, таскал на загривке по арене к всеобщему восторгу тяжеленных куклявых красавиц. Словом, пользовался успехом. Но по пьянке сболтнул что-то лишнее о правителе и моментально оказался здесь. Какой-то юморист дал ему кличку "Лошать Пржевальского". В шутку конечно дал. Но кличка эта на удивление прижилась. Все его теперь иначе и не называли. Разумеется за глаза. В глаза кто ж рискнет, верно? А вообще то его зовут Васей Теркиным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
- Ой, Тимка! - услышал Григорий удивленный и радостный голос Березина. - Ты откуда?!
- Из леса вестимо, - ответил кот. - Здравствуйте, Роман Маркович! А где Гриша?
- Здравствуй, Тимка! Так вон же он сидит, - Березин показал рукой Орлова.
Тимка подошел к Григорию, заорал благим матом:
- Гришуня! Сколько лет, сколько зим! - Запрыгнул к нему на колени и полез обниматься. От него пахнуло дорогим коньяком.
- Привет, Тимка! Ты, я смотрю, уже успел где-то отметится?! Горбатого могила исправит. Это точно.
- Так ведь чуть-чуть, Гриша, самую малость. Ну и нюх у тебя?! Ну сам посуди, как было не отметить удачу?!
- Значит, все получилось?!
- Все хоккей, как говорят французы! - Кот коротко и часто замяукал. Пантокрин спит и видит розовые сны, а интересующие тебя ключи у Тани.
- Как она?! Где она?! Что с ней?!
- Столько вопросов и все сразу. Отвечаю по мере их поступления. Она в полном порядке. Ждет у выхода из этого сколь почтенного, столь и почетного заведения своего жениха, чтобы сочетаться с ним законным браком. С ней ничего сверхестественного не произошло, если не считать, что с некоторых пор помешана на одном очень несерьезном типе Григории Орлове. Но это помешательство только ей на пользу. Еще более цветет и пахнет.
- Ну ты и трепач! - удивился Орлов Тимкиному монологу.
- Есть малость, - согласился тот.
В это время дверь с шумом открылась и в барак буквально влетел Кулинашенский. За спиной у него стояли улыбающиеся Толя и Коля и двое куклявых, Григорию незнакомых, но, вероятно, их друзей. Увидев свет и бодрствующих пациентов начальник полиции закричал по привычке:
- Это что такое?! Это почему свет?!
Но тут же вспомнил, чем закончилось его предыдущее посещение барака, тут же осекся, опасливо огляделся и сказал уже совсем миролюбиво:
- Отдыхайте, отдыхайте, господа психи. - Покрутил головой и, увидев Орлова, подошел, протянул для приветствия руку. - Здравствуйте, Григорий Алпександович!
Он улыбался так, будто только-что выиграл главный приз в своей жизни. "Блажен кто верует! Тепло ему на свете". Воистину так. Но ничего, сейчас ему будет не до улыбок. Это Орлов мог с большой долей вероятности гарантировать Кулинашескому. Честно.
- Здравствуйте, господин министр! - Григорий от души пожал его пухлую руку. Главный полицейский поморщился от боли, но продолжал улыбаться. В мечтах он уже видел на груди главный орден города на красивой красно-черной шелковой ленте.
- Я получил вашу записку.
- Какую ещё записку?! - "удивился" Орлов.
Улыбка моментом приказала долго жить. Лицо главного полицейского стало озадаченным, заметно посерело.
- То-есть как это - какую? Вы мне писали?
- Я?! Вам?! - Глаза Григория выражали столь неподдельное удивление, что у Кулинашенского стал дергаться в нервном тике правый глаз.
- Ну да? Вы - мне?! - прорычал начальник полиции, все более свирепея.
- Видите ли, господин Куливашенский...
- Кулинашенский, - поправил он меня.
- Я и говорю - Куливашенский.
- Какого черта! - рявкнул он.
Лицо побагровело, щеки тряслись от негодования, а глаза так вообще были черт знает что такое, сплошное безобразие, а не глаза. У палача глаза и то, наверное, предпочтительней. На такой ответственной службе, а никакой тебе выдержки.
- А почему вы на меня кричите, господин Кулинашевашенский? - предложил Орлов ему компромисс.
Но и это тому не понравилось. Начальник полиции решил показать свою бескомпромиссность.
- Вы что, издеваетесь?! - прорычал он. Голос уже дрожал и вибрировал, в нем явственно звучали истерические нотки. - Фамилия моя Кулинашенский! Прошу запомнить. Это во-первых. А во-вторых, вы мне писали или не писали?!
Орлов легкомысленно и игриво рассмеялся.
- Ах, Василий Петрович, скажу откровенно - я в весьма затруднительном положении и не знаю, как поступить. Вы такой настойчивый! Мы ведь с вами и виделись-то пару раз. Нет, вы мне конечно симпатичны и все такое прочее. Но я не могу вот так сразу. Нужно привыкнуть к друг другу, верно? - И приблизившись к нему вплотную, Григорий горячо зашептал ему на ухо: - Ах, проказник! Вы дерзкий! Я в восторге от вас! Вы меня умиляете! Может, куда уединимся?
Начальник полиции был готов. Руки-ноги его заходили ходуном, он обессилено опустился на нары и заплакал.
- Я не понимаю, что происходит, - хныкал он. - А ещё говорили, что здесь сидят нормальные люди?! Какие же они нормальные, когда такие ненормальные!
Он стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выудил из одного записку, протянул Орлову.
- Это ваша?
Тот взял записку, стал внимательно её рассматривать, даже посмотрел на просвет.
- Ах, эта? Чего же вы сразу не сказали? А то все намеками, намекаким. Трудный вы человек, Василий Петрович.
- Так это ваша записка?! - взмолился Кулинашенский.
- А что вы так нервничаете, господин министр?! Если так вот по каждому пустяку, то никаких ведь нервов не хватит, верно?
- Умоляю! Скажите! Ваша?! - Взгляд теперь у него был затравленный, обреченный, как у приговоренного к казни.
- Ну, моя. А я что, отказываюсь что ли? У меня и мыслях ничего такого. Зря вы, Василий Петрович, как говорят в вашем департаменте - шьете мне криминал. Зря.
- Слава Богу! - выдохнул вконец обессиливший начальник полиции. - Так что же вы хотели сообщить?
- А вы хорошо сидите, Василий Петрович? Я в том смыле, удобно, прочно?
- Ка... Ка-ка-кажется, - жутко зяикаясь, промямлил начальник полиции. Он не был готов к новому испытанию. Вид у него был жалким, вгляд умоляющим.
- Так кажется, или хорошо?
- Хо-хо-хо, - пытался выговорить Кулинашенский такое знакомое и, в общем-то, простое слово, но все никак не получалось.
- Что хо-хо? Хорошо?
- Да, - кивнул он.
- Что ж, тогда я вынужден вам сообщить, что вы, милостивый государь, арестованы. Да-с. Весьма сожалею, но такова ирония судьбы, Василий Петрович. А она - особа, смею вас заверить, очень даже серьезная.
- Вы шутите? - Главный полицейский стал медленно бледнеть. Его довольно внушительный нос заострился как у покойника.
- Обижаете, господин министр! - сделал Григорий обиженное лицо. Разве ж такими вещами шутят? На этот раз я говорю совершенно серьезно.
Кулинашенский схватился было за кобуру, но его руки были перехвачены стоявшими рядом Толей и Колей. На запястьях щелкнули замки наручников. Он ошалело смотрел на куклявых и не верил своих глазам.
- Ку - кук... Куклявые! Не может этого быть!
- Как видите - может, Василий Петрович. В определенных обстоятельствах даже куклявые становятся людьми. У вас семья есть?
- Да.
- Дети?
- Д-двое. М-мальчик и д-девочка.
- Возраст?
- П-пять и семь, - промямлил совершенно несчастный начальник полиции. Он прекрасно понимал, когда задаются подобные вопросы.
- Да, маленькие ещё совсем, - "печально" вздохнул Григорий. - Жалко!
- Чего? - подобострастно спросил Кулинашенский.
- Детей, говорю, жалко. Они-то тут при чем, верно?
Глаза у начальника стали совсем круглыми, как у кота, и таким разнесчастными, что Орлов невольно ему посочувствовал. Хоть он и порядочный негодяй, но все же человек, живое как-никак существо.
- Н-не п-понимаю! - прошептал в ужасе Кулинашенский. От переживаний главный полицейский, кажется, напрочь потерял голос. - Что это вы т-такое?... И п-потом, п-почему?... Н-на-а что это вы н-намекаете?
- Дети, они же - дети! - рассуждал Орлов, не обращая внимания на Кулинашенского. - Они же невинны. Разве они виноваты, что их отец последний негодяй и мерзавец. Отца же не выбирают, верно? Здесь уж кому как повезет.
- Вы меня убъете?! - жалобно прошептал несчастный начальник полиции.
- Конечно, - бодро ответил Григорий. - Повесим. Впрочем, за все ваши мерзости, вы не заслуживаете быть повешенным. Роман Маркович, - повернулся Орлов к ученому.
- Да, - откликнулся Березин, с добродушной и одобрительной улыбкой следивший за выступлением своего молодого друга.
- Чего там вам обещал этот недостойный и ничтожнеший Пантокрин?
- Выколоть глаза, отрезать язык и отрубить конечности, - с готовностью ответил ученый.
- Замечательно! - "восхитился" Орлов. - Вот какую смерть вы, Василий Петрович, заслуживаете. - Григорий окинул взглядом своих единомышленников, спросил: - Есть желающие привести приговор в исполнение немедленно?
Вверх взметнулся лес рук.
Кулинашенский издал страшный, как бы сказал молодой литератор, "леденящий душу" звук и потерял сознание.
Дремавший на коленях Орлова Тимка, равнодушно произнес:
- Хиляк. А ещё начальник полиции?! Теперь понятно почему у нас преступники разгуливают на свободе, а нормальные, порядочные люди сидят в сумасшедшем доме.
- Ты Тимка, как всегда, прав. Ребята, - обратился Григорий к Толе и Коле, - приведите человека в чувство.
Коля принес кружку воды и вылил её на голову своего главного шефа. Тот пришел в себя и, жалостливо глядя на Орлова, спросил:
- Я могу надеяться сохранить жизнь?
Григорий долго молчал, тянул и тянул паузу, как бы обдумывая его вопрос. Сказал "нерешительно":
- Возможно, но при одном условии.
- Я согласен на любые условия! - с воодушевлением проговорил начальник полиции.
"Похоже, теперь он стал совсем Кулинашенским", - усмехнулся про себя Орлов.
- Вы должны нам помочь, Василий Петрович.
- Рад стараться! Так точно! Все чем могу! - радостно замолотил главный полицеский, вскакивая и щелкая каблуками.
Вероятно, службу в полиции он начинал с младших чинов и ещё не утратил эту способность - щелкать каблуками.
- Значит, на вас можно надеяться?
- Так точно! Не сумлевайтесь, не подведу.
- Боже! Ну и лексикон! - проворчал Тимка. - Что правитель, что этот вот. Где их только набрали? И эти чмо вершат судьбами людей?! Нет, я отказываюсь что-либо понимать в этой жизни.
- Замолкни, философ! - прикрикнул на него Григорий. - Ты мне всю обедню испортишь.
- Молчу, Гриша, молчу.
Кулинашенский неприязненно покосился на кота, сказал очень искренне и очень доверительно:
- Мне, Григорий Александрович, самому не нравились здешние порядки. Честное слово! Но, что я мог, маленький человек, поделать. Потому, я сам, по зову, можно сказать, души. Да. От чистого сердца готов вам помочь в благородном деле и все такое прочее. Верьте мне, не подведу. Что я должен делать?
"А может быть он и правда искренне все это говорит? Все может быть. В жизни и не то бывает", - подумал Орлов.
- Во-первых, вы должны вывести нас отсюда.
- Готов. - Начальник сразу стал деловым, подтянутым, сосредоточенным.
- Ребята, заберите у него пистолет и снимите наручники, - сказал Григорий Толе и Коле. - И, на всякий случай, держите его на мушке.
- Хорошо, Гриша, - ответил Толя.
Парни быстро выполнили указание Орлова. Теперь предстояло подумать о составе ударной группы захвата. Григорий внимательно оглядел своих единомышленников, ждущих указаний своего предводителя. Настроение у всех было приподнятым. Кого же включить в группу? Кукляйвых, Григорьева... Кого же еще? Может быть "Лошать Прживальского"? Точно. С его-то дурной силушкой он может очень даже пригодится. Этот тридцатипятилетний великан работал раньше силачем в цирке, потешал почтенную публику тем, что гнул на крутой шее ломы, жонглировал двухпудовыми гирями, поднимал грузовик за передок, таскал на загривке по арене к всеобщему восторгу тяжеленных куклявых красавиц. Словом, пользовался успехом. Но по пьянке сболтнул что-то лишнее о правителе и моментально оказался здесь. Какой-то юморист дал ему кличку "Лошать Пржевальского". В шутку конечно дал. Но кличка эта на удивление прижилась. Все его теперь иначе и не называли. Разумеется за глаза. В глаза кто ж рискнет, верно? А вообще то его зовут Васей Теркиным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48