А потом клоун как-то раз нажрался и давай болтать. Рассказал нам, что мужик серый к конторе этой имеет самое прямое отношение. Вот… Потом они еще раз в кафе встречались. Серый за сигаретами к стойке подошел и давай спрашивать про девушку, которая сегодня с подругой в «Лилию» заходила — про Ольгу эту твою, значит. Описал ее очень точно и сто баксов Славке по стойке двигает. А клоун в это время сидит, улыбается, шарфом своим синим болтает…
Это было уже не смутное ощущение тревоги. Страх холодным, шершавым комком застрял у меня в горле.
— Синим? — Я мгновенно утратила способность кокетничать. — Ты говоришь, у него был синий шарф? А волосы? У него прямые русые волосы, ведь правда? И выглядит он на сорок с хвостиком, если не на все пятьдесят?.. Вадим Петрович его зовут, да?
— Да, Вадик! — опешил Леха. — А ты откуда его знаешь?
Мне вдруг стало совершенно ясно, что означают слова «могильный холод» и что такое этот самый холод, рождающийся где-то в сердце и вместе с душой ухающий в пятки.
— Да так… Была возможность познакомиться… А что конкретно Серый про Ольгу спрашивал?
— Во сколько ушла? Во сколько обычно появляется? С кем приходит? Кто еще ею интересуется?.. Да ты мне, может, объяснишь, в чем дело-то?
Я помотала головой угрюмо и растерянно. Игра в мисс Марпл уже не доставляла мне абсолютно никакого удовольствия, зато все более реальным становился расклад, при котором концов в этой истории найти не удастся.
— Не объясню. Ты до конца расскажи!
— А что рассказывать? Контора эта, из которой Серый, — организация серьезная, с ней лучше никому не связываться, а нам со Славиком — особенно. У нас в этом деле свой интерес… А клоун после того раза вдруг пропал, хотя назавтра должен был прийти, халявную бутылку текилы забрать. Славка ему текилу проспорил, не верил, что тот под Хазанова болтать сможет. Странно просто: он про что угодно мог забыть, только не про выпивку! И еще подозрительнее, если вспомнить, что он до этого натрепал много лишнего… И Ольга, кстати, твоя тоже пропала. А прежде, Славка говорит, чуть ли не каждый вечер кофе пила.
— Славка говорит? А ты сам, что ли, не в баре работаешь?
— Не-а! Я — в автосервисе! — Леха улыбнулся с плохо скрываемой гордостью.
— Просто у Славки на работе часто бываю. Мы же с ним чуть ли не с яслей дружим, он мне как брат!
— Понятно, — неопределенно отозвалась я. Честно говоря, история дружбы Славика и Лехи занимала меня сейчас очень мало. Я не могла разобраться в ситуации и от этого чувствовала себя слепым котенком, бессмысленно тыкающимся мордой в стены и стулья. Кроме того, мне было, мягко говоря, не по себе.
Какая-то мафия, деньги, «серьезные дела». Неизвестно откуда возникший Бирюков.
Странный Человек в сером…
До самого метро мы брели молча. Леха сопел, как обиженный ежик, но возобновлять разговор не решался. Видимо, чувствовал мое напряжение. Так же молча доехали до «Кузьминок». На остановке автолайновских маршруток он неуверенно и неуклюже обнял меня за плечи.
— Жень, — его взгляд опять был направлен куда-то в сторону, — ты не бойся. Просто забудь про эту Ольгу, а если что… Короче, обращайся!
А вот это было весьма кстати. Перед самыми «Кузьминками» мне все-таки удалось немного собраться с мыслями и прийти к простому выводу: с появлением новых персонажей история, конечно, делается страшнее и запутаннее, но цель остается прежней! Надо во что бы то ни стало найти Ольгу! Иначе — каюк! Если ее не удается разыскать с помощью бармена, то нужно расспросить других постоянных посетителей «Лилии». А о них, в свою очередь, гораздо проще разузнать у милого Лехи, чем у агрессивного, угрюмого Славика. Главное, действовать достаточно тактично и осторожно!
— Так куда обращаться-то? — Я светло и печально улыбнулась. — Ни адреса у меня твоего, ни телефона…
— Так запиши!.. И это… если можно, мне свой телефон тоже дай.
Знак вопроса маячил в конце фразы так явно и жалостно, что мне даже захотелось улыбнуться по-настоящему.
— Дам. Дам, конечно.
Он с радостной поспешностью вытащил из кармана записную книжку в кожаном переплете и ручку:
— Диктуй!
Я продиктовала, сунула в карман куртки листочек с его координатами, а потом осторожно забросила пробный шар:
— Так, может, завтра и встретимся? Посидим где-нибудь, поговорим?
— Где и когда тебе удобно, — с торопливой готовностью ответил Леха.
Все-таки в нем были все задатки истинного джентльмена.
— Тогда в вашей же «Лилии» в семь. При условии, что твой замечательно приветливый друг завтра не работает.
Лехино лицо сейчас напоминало морду кота, внезапно получившего ведро «Вискаса», но все еще боящегося в это поверить. Я благосклонно улыбнулась на прощанье и заскочила в маршрутку. Там как раз оставалось одно свободное место.
Дверца громко хлопнула, и мы тут же начали выруливать на Волгоградский проспект. А за Лехой, улыбающимся счастливо и по-детски, потихоньку начала пристраиваться новая очередь.
Ни раскаяния, ни досады я не чувствовала: игра в любовь была всего лишь военной хитростью. Даже в мыслях мне пока не хотелось изменять мерзкому Пашкову. Мне просто хотелось выпутаться из этой истории…
Как ни странно, на следующий день на репетицию я заявилась не просто вовремя, а даже раньше всех. Сама открыла зал, включила малый свет на сцене, с чисто режиссерским глубокомыслием потирая подбородок, несколько раз прошлась туда-сюда по проходу между креслами. Правда, думалось мне не о «Гамлете» в высоком смысле шекспировской трагедии и не о скором визите телевизионщиков.
События последних дней упорно не желали выстраиваться в моей голове в хоть сколько-нибудь стройную систему. А если еще точнее — никак не организовывалась мизансцена. По девственно-чистому листу моих мыслей неприкаянно бродили Бирюков, Леха со Славиком, Человек в сером и Ольга. Особнячком стояла я сама.
Где-то с краю притулилась Каюмова. Каким образом веемы были связаны друг с другом? Что заставляло одних интересоваться другими, а других убивать третьих?
Пока все это оставалось под покровом тайны. Больше всего и чисто теоретически и практически меня конечно же занимал вопрос: какое отношение к этому имею лично я? Я — всего пару месяцев назад приехавшая в этот чужой, незнакомый город, я — самая обычная актриса, я — личность мирная и абсолютно безвредная? Вопросов была целая куча, а ответов — ни одного. Я слонялась, вздыхала и печалилась до тех самых пор, пока не начали появляться актеры. Пришлось срочно заулыбаться и нечеловеческим усилием воли впихнуть себя в деловое состояние.
Мне в ответ тоже улыбались, справлялись о моем самочувствии и настроении. Интерес к моему здоровью, правда, несколько огорчал: мне-то самой верилось, что, несмотря на все переживания, выгляжу я как майская роза. Но зато радовало то, что меня, похоже, перестали считать залетной птичкой, норовящей если и не склевать все зерно в чужом амбаре, то хотя бы нагадить. Выглядела я теперь гораздо демократичнее, чем в тот злосчастный вечер (вместо выпендрежного том-клаймовского костюма — черные джинсы и вишневый джемпер), вела себя смирно — всеми доступными мне способами вызывала симпатию. Даже женщины уже почти не смотрели на меня косо. И это несказанно радовало! Не хватало еще плюс ко всем прочим неприятностям навлечь на себя изобретательные актерские козни.
Когда все собрались и расселись в трех первых рядах, я достала из пластикового пакета свой экземпляр пьесы. Возвращаться к бандитской сцене с Клавдием, Гертрудой и компанией ужасно не хотелось, но идти дальше не хотелось еще больше.
— Итак, — я равнодушно пролистнула несколько страниц, — попробуем сегодня все с начала?
— Как, Евгения Игоревна? — неожиданно изумился Костя Черепанов, сидящий у самой стены. — Разве Вадим Петрович вам не объяснил? У него же какая-то там метода особая относительно «Гамлета», основанная на… «свежести первого восприятия»! Нам он говорил, что все сцены мы будем повторять всего по одному разу, чтобы не заиграть. Сегодня Гамлет с Горацио, Марцелл и Бернардо…
— Ах да, конечно! — С невыразимо фальшивой улыбкой я хлопнула себя по лбу и из-под ладони злобно зыркнула на ни о чем не предупредившую Каюмову. — Как-то совершенно вылетело из головы… Кто там? Гамлет, Горацио, Бернардо?
Прошу на сцену.
Костя и с ним еще трое относительно молодых людей покорно потрусили к боковым ступенькам. Следом поднялась и Наталья.
— А вы куда, мальчик? — спросила я с нарочито веселым удивлением. — Вас вроде бы по пьесе там не стояло?
— А по мысли Вадим Петровича — стояло, — отозвалась Наталья невозмутимо.
— Я не просто гей, я — сквозной символ тухлости и порочности Датского королевства!
С этими словами «символ тухлости», пакостно изогнувшись, занял привычное уже место у бутафорской двери, относительно молодые люди сгрудились за кулисами, а косоглазый Костя вышел на авансцену.
— О, женщины, о, ужас, о, позор! Ничтожество вам имя! — начал он с фирменным пафосом.
Я опустила глаза в текст. Данное переложение Шекспира было весьма вольным. Мало того, что оно, как лоскутное одеяло, оказалось собранным из разных переводов, так еще и примерно половину пьесы Вадим Петрович с очаровательной легкостью отправил в ближайшее помойное ведро. Ничего хорошего я в этом не видела. Черепанов, угрюмо констатировавший со сцены: «Добра здесь нет и здесь не быть добру!» — вероятно, тоже.
Дальше он должен был сказать про «смолкнувшее сердце», но, вместо этого, прокричал только:
— Молчи, язык!
«Мальчик-гей» отреагировал с хорошей профессиональной быстротой, тут же раззявив рот и затрепетав своим языком, как душевнобольная змея. Потом подчеркнутым жестом опустил руку в карман обвислой кофты, повозился там с минуту (причем на лице его все яснее проступала тревога), достал воображаемую помаду, эффектно провел ею по губам. Метафоры я не понимала, но тем не менее продолжала смотреть на сцену с умным видом.
Далее появился бодрый, как школьный физрук, Горацио с пьяненькими Марцеллом и Бернардо. «Мальчик» побегал вокруг них, многозначительно вихляя бедрами, вошел и вышел из двери. До тех самых пор, пока Наталья снова не спустилась в зал, мне не оставалось ничего другого, как изнемогать от сложности режиссерского решения. Однако только позже я смогла оценить, как безмятежны и счастливы были эти мои последние, относительно спокойные минуты!
Горацио как раз сообщал, что явление призрака — это истинная правда (с таким видом, с каким говорят обычно: «Век свободы не видать!»), когда Каюмова пробежала по проходу и рухнула в соседнее с моим кресло.
— Женя, — прошелестела она тихо и бесцветно. — Женя, мне кое-что надо тебе сказать!
— И мне надо многое тебе сказать, — процедила я сквозь зубы. — Только не сейчас, а когда посторонних вокруг будет поменьше!
Прежде мне казалось, что моя новость про «мафиозные» связи Бирюкова — самая важная. Однако Каюмова выглядела как лабораторная мышь, только что вытащенная из отбеливателя, и дышала так, словно вот-вот собиралась отдать концы.
— Ну, что еще случилось?
— Я, кажется, помаду потеряла!
Даже моему долготерпению мог прийти конец! Мне, позавчера сидевшей наедине со свежим трупом, а вчера — запертой в чужой квартире, мне, по уши увязшей в совершенно дерьмовой истории, предлагалось ужаснуться пропаже помады!
— Ты что, совсем того, что ли? — живо поинтересовалась я, уже не обращая внимания на черепановские утробные завывания, несущиеся со сцены. — У тебя что, помада из чистого золота была? Или в платиновом тюбике?!
— Нет, в обычном, дзинтарсовском…
— Так какого же…
— Никакого! — Плечи Каюмовой как-то судорожно передернулись. — Я ее, по-моему, там потеряла. У Вадим Петровича в квартире… А на крышке Лилькин номер телефона выцарапан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Это было уже не смутное ощущение тревоги. Страх холодным, шершавым комком застрял у меня в горле.
— Синим? — Я мгновенно утратила способность кокетничать. — Ты говоришь, у него был синий шарф? А волосы? У него прямые русые волосы, ведь правда? И выглядит он на сорок с хвостиком, если не на все пятьдесят?.. Вадим Петрович его зовут, да?
— Да, Вадик! — опешил Леха. — А ты откуда его знаешь?
Мне вдруг стало совершенно ясно, что означают слова «могильный холод» и что такое этот самый холод, рождающийся где-то в сердце и вместе с душой ухающий в пятки.
— Да так… Была возможность познакомиться… А что конкретно Серый про Ольгу спрашивал?
— Во сколько ушла? Во сколько обычно появляется? С кем приходит? Кто еще ею интересуется?.. Да ты мне, может, объяснишь, в чем дело-то?
Я помотала головой угрюмо и растерянно. Игра в мисс Марпл уже не доставляла мне абсолютно никакого удовольствия, зато все более реальным становился расклад, при котором концов в этой истории найти не удастся.
— Не объясню. Ты до конца расскажи!
— А что рассказывать? Контора эта, из которой Серый, — организация серьезная, с ней лучше никому не связываться, а нам со Славиком — особенно. У нас в этом деле свой интерес… А клоун после того раза вдруг пропал, хотя назавтра должен был прийти, халявную бутылку текилы забрать. Славка ему текилу проспорил, не верил, что тот под Хазанова болтать сможет. Странно просто: он про что угодно мог забыть, только не про выпивку! И еще подозрительнее, если вспомнить, что он до этого натрепал много лишнего… И Ольга, кстати, твоя тоже пропала. А прежде, Славка говорит, чуть ли не каждый вечер кофе пила.
— Славка говорит? А ты сам, что ли, не в баре работаешь?
— Не-а! Я — в автосервисе! — Леха улыбнулся с плохо скрываемой гордостью.
— Просто у Славки на работе часто бываю. Мы же с ним чуть ли не с яслей дружим, он мне как брат!
— Понятно, — неопределенно отозвалась я. Честно говоря, история дружбы Славика и Лехи занимала меня сейчас очень мало. Я не могла разобраться в ситуации и от этого чувствовала себя слепым котенком, бессмысленно тыкающимся мордой в стены и стулья. Кроме того, мне было, мягко говоря, не по себе.
Какая-то мафия, деньги, «серьезные дела». Неизвестно откуда возникший Бирюков.
Странный Человек в сером…
До самого метро мы брели молча. Леха сопел, как обиженный ежик, но возобновлять разговор не решался. Видимо, чувствовал мое напряжение. Так же молча доехали до «Кузьминок». На остановке автолайновских маршруток он неуверенно и неуклюже обнял меня за плечи.
— Жень, — его взгляд опять был направлен куда-то в сторону, — ты не бойся. Просто забудь про эту Ольгу, а если что… Короче, обращайся!
А вот это было весьма кстати. Перед самыми «Кузьминками» мне все-таки удалось немного собраться с мыслями и прийти к простому выводу: с появлением новых персонажей история, конечно, делается страшнее и запутаннее, но цель остается прежней! Надо во что бы то ни стало найти Ольгу! Иначе — каюк! Если ее не удается разыскать с помощью бармена, то нужно расспросить других постоянных посетителей «Лилии». А о них, в свою очередь, гораздо проще разузнать у милого Лехи, чем у агрессивного, угрюмого Славика. Главное, действовать достаточно тактично и осторожно!
— Так куда обращаться-то? — Я светло и печально улыбнулась. — Ни адреса у меня твоего, ни телефона…
— Так запиши!.. И это… если можно, мне свой телефон тоже дай.
Знак вопроса маячил в конце фразы так явно и жалостно, что мне даже захотелось улыбнуться по-настоящему.
— Дам. Дам, конечно.
Он с радостной поспешностью вытащил из кармана записную книжку в кожаном переплете и ручку:
— Диктуй!
Я продиктовала, сунула в карман куртки листочек с его координатами, а потом осторожно забросила пробный шар:
— Так, может, завтра и встретимся? Посидим где-нибудь, поговорим?
— Где и когда тебе удобно, — с торопливой готовностью ответил Леха.
Все-таки в нем были все задатки истинного джентльмена.
— Тогда в вашей же «Лилии» в семь. При условии, что твой замечательно приветливый друг завтра не работает.
Лехино лицо сейчас напоминало морду кота, внезапно получившего ведро «Вискаса», но все еще боящегося в это поверить. Я благосклонно улыбнулась на прощанье и заскочила в маршрутку. Там как раз оставалось одно свободное место.
Дверца громко хлопнула, и мы тут же начали выруливать на Волгоградский проспект. А за Лехой, улыбающимся счастливо и по-детски, потихоньку начала пристраиваться новая очередь.
Ни раскаяния, ни досады я не чувствовала: игра в любовь была всего лишь военной хитростью. Даже в мыслях мне пока не хотелось изменять мерзкому Пашкову. Мне просто хотелось выпутаться из этой истории…
Как ни странно, на следующий день на репетицию я заявилась не просто вовремя, а даже раньше всех. Сама открыла зал, включила малый свет на сцене, с чисто режиссерским глубокомыслием потирая подбородок, несколько раз прошлась туда-сюда по проходу между креслами. Правда, думалось мне не о «Гамлете» в высоком смысле шекспировской трагедии и не о скором визите телевизионщиков.
События последних дней упорно не желали выстраиваться в моей голове в хоть сколько-нибудь стройную систему. А если еще точнее — никак не организовывалась мизансцена. По девственно-чистому листу моих мыслей неприкаянно бродили Бирюков, Леха со Славиком, Человек в сером и Ольга. Особнячком стояла я сама.
Где-то с краю притулилась Каюмова. Каким образом веемы были связаны друг с другом? Что заставляло одних интересоваться другими, а других убивать третьих?
Пока все это оставалось под покровом тайны. Больше всего и чисто теоретически и практически меня конечно же занимал вопрос: какое отношение к этому имею лично я? Я — всего пару месяцев назад приехавшая в этот чужой, незнакомый город, я — самая обычная актриса, я — личность мирная и абсолютно безвредная? Вопросов была целая куча, а ответов — ни одного. Я слонялась, вздыхала и печалилась до тех самых пор, пока не начали появляться актеры. Пришлось срочно заулыбаться и нечеловеческим усилием воли впихнуть себя в деловое состояние.
Мне в ответ тоже улыбались, справлялись о моем самочувствии и настроении. Интерес к моему здоровью, правда, несколько огорчал: мне-то самой верилось, что, несмотря на все переживания, выгляжу я как майская роза. Но зато радовало то, что меня, похоже, перестали считать залетной птичкой, норовящей если и не склевать все зерно в чужом амбаре, то хотя бы нагадить. Выглядела я теперь гораздо демократичнее, чем в тот злосчастный вечер (вместо выпендрежного том-клаймовского костюма — черные джинсы и вишневый джемпер), вела себя смирно — всеми доступными мне способами вызывала симпатию. Даже женщины уже почти не смотрели на меня косо. И это несказанно радовало! Не хватало еще плюс ко всем прочим неприятностям навлечь на себя изобретательные актерские козни.
Когда все собрались и расселись в трех первых рядах, я достала из пластикового пакета свой экземпляр пьесы. Возвращаться к бандитской сцене с Клавдием, Гертрудой и компанией ужасно не хотелось, но идти дальше не хотелось еще больше.
— Итак, — я равнодушно пролистнула несколько страниц, — попробуем сегодня все с начала?
— Как, Евгения Игоревна? — неожиданно изумился Костя Черепанов, сидящий у самой стены. — Разве Вадим Петрович вам не объяснил? У него же какая-то там метода особая относительно «Гамлета», основанная на… «свежести первого восприятия»! Нам он говорил, что все сцены мы будем повторять всего по одному разу, чтобы не заиграть. Сегодня Гамлет с Горацио, Марцелл и Бернардо…
— Ах да, конечно! — С невыразимо фальшивой улыбкой я хлопнула себя по лбу и из-под ладони злобно зыркнула на ни о чем не предупредившую Каюмову. — Как-то совершенно вылетело из головы… Кто там? Гамлет, Горацио, Бернардо?
Прошу на сцену.
Костя и с ним еще трое относительно молодых людей покорно потрусили к боковым ступенькам. Следом поднялась и Наталья.
— А вы куда, мальчик? — спросила я с нарочито веселым удивлением. — Вас вроде бы по пьесе там не стояло?
— А по мысли Вадим Петровича — стояло, — отозвалась Наталья невозмутимо.
— Я не просто гей, я — сквозной символ тухлости и порочности Датского королевства!
С этими словами «символ тухлости», пакостно изогнувшись, занял привычное уже место у бутафорской двери, относительно молодые люди сгрудились за кулисами, а косоглазый Костя вышел на авансцену.
— О, женщины, о, ужас, о, позор! Ничтожество вам имя! — начал он с фирменным пафосом.
Я опустила глаза в текст. Данное переложение Шекспира было весьма вольным. Мало того, что оно, как лоскутное одеяло, оказалось собранным из разных переводов, так еще и примерно половину пьесы Вадим Петрович с очаровательной легкостью отправил в ближайшее помойное ведро. Ничего хорошего я в этом не видела. Черепанов, угрюмо констатировавший со сцены: «Добра здесь нет и здесь не быть добру!» — вероятно, тоже.
Дальше он должен был сказать про «смолкнувшее сердце», но, вместо этого, прокричал только:
— Молчи, язык!
«Мальчик-гей» отреагировал с хорошей профессиональной быстротой, тут же раззявив рот и затрепетав своим языком, как душевнобольная змея. Потом подчеркнутым жестом опустил руку в карман обвислой кофты, повозился там с минуту (причем на лице его все яснее проступала тревога), достал воображаемую помаду, эффектно провел ею по губам. Метафоры я не понимала, но тем не менее продолжала смотреть на сцену с умным видом.
Далее появился бодрый, как школьный физрук, Горацио с пьяненькими Марцеллом и Бернардо. «Мальчик» побегал вокруг них, многозначительно вихляя бедрами, вошел и вышел из двери. До тех самых пор, пока Наталья снова не спустилась в зал, мне не оставалось ничего другого, как изнемогать от сложности режиссерского решения. Однако только позже я смогла оценить, как безмятежны и счастливы были эти мои последние, относительно спокойные минуты!
Горацио как раз сообщал, что явление призрака — это истинная правда (с таким видом, с каким говорят обычно: «Век свободы не видать!»), когда Каюмова пробежала по проходу и рухнула в соседнее с моим кресло.
— Женя, — прошелестела она тихо и бесцветно. — Женя, мне кое-что надо тебе сказать!
— И мне надо многое тебе сказать, — процедила я сквозь зубы. — Только не сейчас, а когда посторонних вокруг будет поменьше!
Прежде мне казалось, что моя новость про «мафиозные» связи Бирюкова — самая важная. Однако Каюмова выглядела как лабораторная мышь, только что вытащенная из отбеливателя, и дышала так, словно вот-вот собиралась отдать концы.
— Ну, что еще случилось?
— Я, кажется, помаду потеряла!
Даже моему долготерпению мог прийти конец! Мне, позавчера сидевшей наедине со свежим трупом, а вчера — запертой в чужой квартире, мне, по уши увязшей в совершенно дерьмовой истории, предлагалось ужаснуться пропаже помады!
— Ты что, совсем того, что ли? — живо поинтересовалась я, уже не обращая внимания на черепановские утробные завывания, несущиеся со сцены. — У тебя что, помада из чистого золота была? Или в платиновом тюбике?!
— Нет, в обычном, дзинтарсовском…
— Так какого же…
— Никакого! — Плечи Каюмовой как-то судорожно передернулись. — Я ее, по-моему, там потеряла. У Вадим Петровича в квартире… А на крышке Лилькин номер телефона выцарапан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56