Впрочем, сегодня я не собиралась ни от кого прятаться в надежде, что мой новый имидж не вызовет никаких, даже самых отдаленных ассоциаций с той воровато озирающейся девицей в фиолетовой куртке и узких черных джинсах. Мой спутник тоже выглядел достаточно прилично, во всяком случае, издалека. Мы наверняка производили впечатление весьма респектабельной молодой пары.
Сюрпризы начались уже в подъезде, когда Леха, невинно хлопая глазами, попросил «прикрыть» его «на случай чего».
— На случай чего? — не поняла я. — И в каком смысле «прикрыть»?
Прицельным огнем по квартирам соседей, что ли?
— Да нет. — Он потупился и взглянул на меня исподлобья. — Просто, если придется слишком долго с замком возиться и меня кто-нибудь засечет, скажи, что я свой, слесарь из РЭУ. Тебе же не привыкать мастером притворяться?
«Мастера из РЭУ» я намеренно пропустила мимо ушей, а вот по поводу замка подозрительно осведомилась: . — А чего бы ради с ним долго возиться? Он же открывается элементарно за две секунды! — Это ключом за две секунды, а подручными инструментами…
— Чего-чего?! — Крайняя степень изумления заставила меня судорожно схватиться за перила, чтобы не упасть. — Какими еще «подручными инструментами»?
Ты же сказал, что ключи нашел?
— Я сказал «более или менее»… В том смысле, что это — не совсем ключи, но дверь ими открыть можно. — С этими словами Леха вытащил из кармана связку каких-то тускло поблескивающих палочек с закорючками на концах. — Да ты не волнуйся, все нормально!
Я не волновалась, а пыталась стойко перенести известие о том, что судьба послала мне в напарники квартирного взломщика с дипломом об актерском образовании. Вообще относительно меня рок постоянно оказывался не просто злым, а суперзлым. Сначала Пашков с «авантюрно-мошенническими» мозгами, теперь вот Леха с банальными отмычками в кармане вполне приличного драпового пальто.
Налицо, как говорится, не только система, но и моя очевидная деградация…
Впрочем, для философских размышлений о прискорбной судьбе вполне можно было выбрать другое время и место. Поэтому я только вздохнула и обреченно проговорила:
— Жди пока на площадке внизу. Я пошла стучаться в дверь с самым большим и подозрительным глазком…
Дверь с самым большим глазком открыла молодая женщина вида чрезвычайно перепуганного и заполошного. Халатик на ее груди намокал от прибывающего молока, где-то в комнате жалобно мяукал младенец. На мои предельно кратко и четко сформулированные вопросы, она отвечала растерянно:
— А?.. Что?.. Какой Вадим Петрович?
Когда же я спросила, часто ли в шестьдесят седьмую квартиру заходят посторонние, и она, прежде чем ответить, украдкой глянула на номер своей двери, мне стало абсолютно ясно, что ловить тут нечего.
В шестьдесят восьмой никого не оказалось дома.
Зато в шестьдесят шестой дверь открыла милая толстенькая старушка в вязаной кофте и домашних тапочках. Еще прежде, чем оценить всю степень опасности, я успела ляпнуть традиционное:
— Здравствуйте, я из бухгалтерии РЭУ, — и только потом осеклась.
Старушка выглядела просто очаровательно. Ее прямые седенькие волосы были собраны на затылке в аккуратный «кукиш», розовое лицо с носиком-картошкой и круглыми старческими щечками излучало радушие и доброту. В руках она держала вязанье — то ли носок, то ли рукавичку — и беспрестанно шевелила блестящими спицами. Просто не бабушка — а ожившая иллюстрация к какой-нибудь «Репке» или «Курочке Рябе»! Однако опыт показывал, что именно такие чудо-бабушки чаще всего бывают зловредными, как старина Мюллер из «Семнадцати мгновений весны», и ошибок точно так же не прощают.
— Я из бухгалтерии РЭУ, — слабым голосом повторила я, лихорадочно соображая, как буду выкручиваться, если меня расконтрят. Однако бабушка для начала проявила миролюбие: не стала требовать ни паспорт, ни удостоверение, а только радостно закивала:
— Проходите, проходите!
Прихожая изрядно напоминала павильон для съемок фильма о народно-декоративном творчестве: какие-то плетеные коврики, кашпо из лозы, расписные досочки на стенах. На спинке старенького кресла, стоящего рядом с телефоном, был накинут гигантский розовый палантин, связанный крючком.
— Меня зовут Елизавета Павловна, — представилась старушка. — А вас?
— Вологдина Алена Ивановна — предусмотрительно и почти автоматически соврала я. — У меня к вам, Елизавета Павловна, один вопрос. Дело в том, что от вашего соседа из шестьдесят седьмой квартиры давным-давно не поступает проплата за жилплощадь. На телефонные звонки он не отвечает, дома его застать невозможно. Не подскажете: может, он куда уехал? Давно вы его в последний раз видели?
Старушка наморщила круглый розовый лобик и, закатила под потолок светлые глазки:
— Давно?.. Да нет, пожалуй, недавно! Недели две назад или чуть меньше?..
А что, много он задолжал?
— Достаточно. Но дело даже не в этом…
— А вы знаете, — Елизавета Павловна заговорщически сощурилась, отложила вязанье и неожиданно звонко щелкнула себя по горлу, — с этим делом-то ведь у него проблемы… Может, горячка белая началась и он просто забыл, что за квартиру платить надо?
— Вот как?.. Неприятно, конечно… А вы не знаете, заходил к нему кто-нибудь в последнее время? Ну, скажем, кто-то долго стучался, а Вадим Петрович не открывал? Или наоборот — сразу открыл и снова в квартире спрятался?
— Даже не подскажу. — Бабушка снова взялась за вязанье и, высунув от усердия язык, подцепила тугую петлю. — Лично я никого не видела. Есть, конечно, женщины, которые целыми днями просиживают возле дверных глазков, но я не из таких…
Последнюю фразу она произнесла как-то слишком спокойно и даже ехидно.
Похоже, Елизавета Павловна все-таки была Мюллером и, возможно, даже понимала, что ни из какого я не из РЭУ. Однако это уже ничего не меняло. Вежливо распрощавшись с хозяйкой и чуть не запутавшись в дурацком лоскутном коврике у порога, я вышла на лестничную клетку и, соблюдая конспирацию, засеменила вниз по ступенькам. Хотя бабуся и уверяла, будто глазком практически не пользуется, как-то слабо верилось, что она сейчас не прильнула к двери и не отслеживает тщательно и пристрастно мой маршрут.
Единственным радостным моментом за все утро оказалось лишь то, что «взломщик» Леха уже справился с замком. На площадке его, к счастью, не было, и мне не пришлось фальшиво удивляться, якобы узрев знакомого слесаря, явившегося чинить трубы, а заодно и вскрывать замки. Для верности я постояла на первом этаже минут пять или шесть и только потом поднялась обратно. Дверь в квартиру Бирюкова открылась от легкого нажатия ладони. Открылась бесшумно и как-то зловеще. На минуту мне стало жутко. Вдруг явственно представился труп, лежавший здесь еще вчера. Заскорузлая от крови рубаха, тяжелый, сладковатый запах, тянущийся над полом, распахнутые мертвые глаза. И еще эта салфетка.
Окровавленная, скомканная салфетка возле страшной раны…
Однако панически-упадническое настроение мгновенно разрушил деловой Леха, зарисовавшийся в прихожей уже через секунду после того, как я переступила порог квартиры.
— Заходи! — запросто пригласил он, как будто находился у себя дома. — Я тут в комнате в компьютере копаюсь. — Ну и как? Накопал что-нибудь?
— Полезного — ничего, а интересное вроде есть. Хочешь посмотреть?
Я кивнула и вслед за ним прошла в комнату, отделенную от коридора двустворчатыми сосновыми дверьми. Именно здесь прожил свои последние мгновения Вадим Петрович Бирюков — возможно, талантливый, но не состоявшийся режиссер и не особенно счастливый в личной жизни человек. Музыкальный центр с двумя новенькими колонками стоял у самого окна, плюшевый диван — у противоположной стены, компьютер — в углу, рядом с тумбой для видеокассет.
Естественно, не было и намека на то, что вчера здесь лежало мертвое тело. Чистейший ковер с пушистым, нежным ворсом, журнальный столик с. небрежно, но не лихорадочно набросанными газетами. Ни пятен крови, ни неприятного запаха!
Как будто поработала целая бригада победителей конкурса «Лучший по профессии» среди горничных.
— Вот, смотри! — Леха плюхнулся на вертящийся стул и пробежался пальцами по клавишам. На экран монитора выползли строки, набранные крупным, жирным шрифтом. — Вадим Петрович основательно к нашей, то есть… ну, в общем, к этой операции готовился!
Я, прищурившись, оперлась локтями о спинку стула и внимательно всмотрелась в текст. Щека моя при этом нечаянно коснулась мочки Лехиного уха.
Он замер, как кот, которому чешут загривок. Пришлось отстраниться и разглядывать строчки уже издалека.
"Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! — высвечивалось на экране. — Но важнее: «Ну что же, Гамлет, где Полоний? За ужином»… — и дальше ремаркой синего цвета: «На похоронах… Ха-ха-ха!»
Похоже, Вадим Петрович мрачно иронизировал сам над собой и над тем, как будет расценено его «исчезновение» в театре.
Снова правки синим курсивом. Несколько цитат «под вопросом». В том числе про «блаженного духа или окаянного демона», про актеров — «столичных трагиков» и многозначительное шекспировско-пастернаковское: «Таким образом, моя догадка предупредит вашу болтливость…»
— Видишь, ты была права, когда лезла в разные переводы и погрязала в текстах! — Леха довольно потер ладонью кончик носа. — Бирюков представлял себе этот спектакль более тщательно срежиссированным и более изящным. Бородин, он кто такой? У него же вся месть — в туалет запереть и милицию вызвать! Один бы он в жизни до такого не додумался. Так что можешь вообще забыть обо всем, что он тебе наговорил. Ты бы и разобралась, и догадалась — просто времени не хватило!
Интенсивная психотерапия, призванная убедить меня в том, что я все-таки не окончательный дебил, похоже, продолжалась.
— А я и не думал даже, что Бирюков так тщательно над этим работал.
Вообще, он не очень серьезным мужиком казался… «Трупом» — то хоть был убедительным?
— Перестань, — попросила я, покосившись на участок ковра рядом с музыкальным центром, щедро залитый сейчас не кровью, а солнечными лучами. — Перестань, не надо…
Вообще, в свете последних событий усиленная работа Вадима Петровича над текстом «Гамлета» представлялась чем-то мистическим и странно пророческим.
Особенно это: «На похоронах… Ха-ха-ха!» и жутковатый вопрос: «Где Полоний?»
Леха мое настроение уловил мгновенно, кивнул с энтузиазмом и пообещал:
— Ладно, больше не буду!
— Еще что-нибудь интересное в компьютере есть? — уже почти спокойно спросила я, подходя к мебельной стенке и выдвигая один из ящиков.
— Да нет… В папке «rabota». только наш «Гамлет», в «arhiv» — еще три пьесы Москвина. Наверное, ставить собирался… В папке «poes» — стихи — откровенно дерьмовенькие. В «slov» — всякая «солянка сборная»: текст выступления какого-то, еще стихи, наброски пьесы, целая пьеса, судя по дате, две недели назад законченная… В общем, я бы не сказал, что он активно пользовался компьютером. Даже «игрушки» и те стоят стандартные, да и дискет что-то не видно.
— Но есть еще в чем полазить?
— Есть… — Он не очень уверенно, но все же кивнул. — «Slov» я не до конца просмотрел. Может, там что-нибудь занятненькое обнаружится… Хотя, честно говоря, Жень, мне слабо верится, что перед смертью он любезно занес в какой-нибудь файл фамилию, имя и отчество убийцы…
— Не остри! — угрюмо попросила я и приступила к обследованию ящика.
В ближайшие же десять минут мне пришлось с грустью убедиться в том, что если записную книжку со специально выделенными адресами и телефонами тебе не подсовывают нарочно, то найти ее чрезвычайно трудно. Попадалось что угодно: какие-то старые рецепты и скомканные носовые платки, сломанные зажигалки и аудиокассеты. Зловещая пачка бумажных салфеток лежала с самого краю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Сюрпризы начались уже в подъезде, когда Леха, невинно хлопая глазами, попросил «прикрыть» его «на случай чего».
— На случай чего? — не поняла я. — И в каком смысле «прикрыть»?
Прицельным огнем по квартирам соседей, что ли?
— Да нет. — Он потупился и взглянул на меня исподлобья. — Просто, если придется слишком долго с замком возиться и меня кто-нибудь засечет, скажи, что я свой, слесарь из РЭУ. Тебе же не привыкать мастером притворяться?
«Мастера из РЭУ» я намеренно пропустила мимо ушей, а вот по поводу замка подозрительно осведомилась: . — А чего бы ради с ним долго возиться? Он же открывается элементарно за две секунды! — Это ключом за две секунды, а подручными инструментами…
— Чего-чего?! — Крайняя степень изумления заставила меня судорожно схватиться за перила, чтобы не упасть. — Какими еще «подручными инструментами»?
Ты же сказал, что ключи нашел?
— Я сказал «более или менее»… В том смысле, что это — не совсем ключи, но дверь ими открыть можно. — С этими словами Леха вытащил из кармана связку каких-то тускло поблескивающих палочек с закорючками на концах. — Да ты не волнуйся, все нормально!
Я не волновалась, а пыталась стойко перенести известие о том, что судьба послала мне в напарники квартирного взломщика с дипломом об актерском образовании. Вообще относительно меня рок постоянно оказывался не просто злым, а суперзлым. Сначала Пашков с «авантюрно-мошенническими» мозгами, теперь вот Леха с банальными отмычками в кармане вполне приличного драпового пальто.
Налицо, как говорится, не только система, но и моя очевидная деградация…
Впрочем, для философских размышлений о прискорбной судьбе вполне можно было выбрать другое время и место. Поэтому я только вздохнула и обреченно проговорила:
— Жди пока на площадке внизу. Я пошла стучаться в дверь с самым большим и подозрительным глазком…
Дверь с самым большим глазком открыла молодая женщина вида чрезвычайно перепуганного и заполошного. Халатик на ее груди намокал от прибывающего молока, где-то в комнате жалобно мяукал младенец. На мои предельно кратко и четко сформулированные вопросы, она отвечала растерянно:
— А?.. Что?.. Какой Вадим Петрович?
Когда же я спросила, часто ли в шестьдесят седьмую квартиру заходят посторонние, и она, прежде чем ответить, украдкой глянула на номер своей двери, мне стало абсолютно ясно, что ловить тут нечего.
В шестьдесят восьмой никого не оказалось дома.
Зато в шестьдесят шестой дверь открыла милая толстенькая старушка в вязаной кофте и домашних тапочках. Еще прежде, чем оценить всю степень опасности, я успела ляпнуть традиционное:
— Здравствуйте, я из бухгалтерии РЭУ, — и только потом осеклась.
Старушка выглядела просто очаровательно. Ее прямые седенькие волосы были собраны на затылке в аккуратный «кукиш», розовое лицо с носиком-картошкой и круглыми старческими щечками излучало радушие и доброту. В руках она держала вязанье — то ли носок, то ли рукавичку — и беспрестанно шевелила блестящими спицами. Просто не бабушка — а ожившая иллюстрация к какой-нибудь «Репке» или «Курочке Рябе»! Однако опыт показывал, что именно такие чудо-бабушки чаще всего бывают зловредными, как старина Мюллер из «Семнадцати мгновений весны», и ошибок точно так же не прощают.
— Я из бухгалтерии РЭУ, — слабым голосом повторила я, лихорадочно соображая, как буду выкручиваться, если меня расконтрят. Однако бабушка для начала проявила миролюбие: не стала требовать ни паспорт, ни удостоверение, а только радостно закивала:
— Проходите, проходите!
Прихожая изрядно напоминала павильон для съемок фильма о народно-декоративном творчестве: какие-то плетеные коврики, кашпо из лозы, расписные досочки на стенах. На спинке старенького кресла, стоящего рядом с телефоном, был накинут гигантский розовый палантин, связанный крючком.
— Меня зовут Елизавета Павловна, — представилась старушка. — А вас?
— Вологдина Алена Ивановна — предусмотрительно и почти автоматически соврала я. — У меня к вам, Елизавета Павловна, один вопрос. Дело в том, что от вашего соседа из шестьдесят седьмой квартиры давным-давно не поступает проплата за жилплощадь. На телефонные звонки он не отвечает, дома его застать невозможно. Не подскажете: может, он куда уехал? Давно вы его в последний раз видели?
Старушка наморщила круглый розовый лобик и, закатила под потолок светлые глазки:
— Давно?.. Да нет, пожалуй, недавно! Недели две назад или чуть меньше?..
А что, много он задолжал?
— Достаточно. Но дело даже не в этом…
— А вы знаете, — Елизавета Павловна заговорщически сощурилась, отложила вязанье и неожиданно звонко щелкнула себя по горлу, — с этим делом-то ведь у него проблемы… Может, горячка белая началась и он просто забыл, что за квартиру платить надо?
— Вот как?.. Неприятно, конечно… А вы не знаете, заходил к нему кто-нибудь в последнее время? Ну, скажем, кто-то долго стучался, а Вадим Петрович не открывал? Или наоборот — сразу открыл и снова в квартире спрятался?
— Даже не подскажу. — Бабушка снова взялась за вязанье и, высунув от усердия язык, подцепила тугую петлю. — Лично я никого не видела. Есть, конечно, женщины, которые целыми днями просиживают возле дверных глазков, но я не из таких…
Последнюю фразу она произнесла как-то слишком спокойно и даже ехидно.
Похоже, Елизавета Павловна все-таки была Мюллером и, возможно, даже понимала, что ни из какого я не из РЭУ. Однако это уже ничего не меняло. Вежливо распрощавшись с хозяйкой и чуть не запутавшись в дурацком лоскутном коврике у порога, я вышла на лестничную клетку и, соблюдая конспирацию, засеменила вниз по ступенькам. Хотя бабуся и уверяла, будто глазком практически не пользуется, как-то слабо верилось, что она сейчас не прильнула к двери и не отслеживает тщательно и пристрастно мой маршрут.
Единственным радостным моментом за все утро оказалось лишь то, что «взломщик» Леха уже справился с замком. На площадке его, к счастью, не было, и мне не пришлось фальшиво удивляться, якобы узрев знакомого слесаря, явившегося чинить трубы, а заодно и вскрывать замки. Для верности я постояла на первом этаже минут пять или шесть и только потом поднялась обратно. Дверь в квартиру Бирюкова открылась от легкого нажатия ладони. Открылась бесшумно и как-то зловеще. На минуту мне стало жутко. Вдруг явственно представился труп, лежавший здесь еще вчера. Заскорузлая от крови рубаха, тяжелый, сладковатый запах, тянущийся над полом, распахнутые мертвые глаза. И еще эта салфетка.
Окровавленная, скомканная салфетка возле страшной раны…
Однако панически-упадническое настроение мгновенно разрушил деловой Леха, зарисовавшийся в прихожей уже через секунду после того, как я переступила порог квартиры.
— Заходи! — запросто пригласил он, как будто находился у себя дома. — Я тут в комнате в компьютере копаюсь. — Ну и как? Накопал что-нибудь?
— Полезного — ничего, а интересное вроде есть. Хочешь посмотреть?
Я кивнула и вслед за ним прошла в комнату, отделенную от коридора двустворчатыми сосновыми дверьми. Именно здесь прожил свои последние мгновения Вадим Петрович Бирюков — возможно, талантливый, но не состоявшийся режиссер и не особенно счастливый в личной жизни человек. Музыкальный центр с двумя новенькими колонками стоял у самого окна, плюшевый диван — у противоположной стены, компьютер — в углу, рядом с тумбой для видеокассет.
Естественно, не было и намека на то, что вчера здесь лежало мертвое тело. Чистейший ковер с пушистым, нежным ворсом, журнальный столик с. небрежно, но не лихорадочно набросанными газетами. Ни пятен крови, ни неприятного запаха!
Как будто поработала целая бригада победителей конкурса «Лучший по профессии» среди горничных.
— Вот, смотри! — Леха плюхнулся на вертящийся стул и пробежался пальцами по клавишам. На экран монитора выползли строки, набранные крупным, жирным шрифтом. — Вадим Петрович основательно к нашей, то есть… ну, в общем, к этой операции готовился!
Я, прищурившись, оперлась локтями о спинку стула и внимательно всмотрелась в текст. Щека моя при этом нечаянно коснулась мочки Лехиного уха.
Он замер, как кот, которому чешут загривок. Пришлось отстраниться и разглядывать строчки уже издалека.
"Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! — высвечивалось на экране. — Но важнее: «Ну что же, Гамлет, где Полоний? За ужином»… — и дальше ремаркой синего цвета: «На похоронах… Ха-ха-ха!»
Похоже, Вадим Петрович мрачно иронизировал сам над собой и над тем, как будет расценено его «исчезновение» в театре.
Снова правки синим курсивом. Несколько цитат «под вопросом». В том числе про «блаженного духа или окаянного демона», про актеров — «столичных трагиков» и многозначительное шекспировско-пастернаковское: «Таким образом, моя догадка предупредит вашу болтливость…»
— Видишь, ты была права, когда лезла в разные переводы и погрязала в текстах! — Леха довольно потер ладонью кончик носа. — Бирюков представлял себе этот спектакль более тщательно срежиссированным и более изящным. Бородин, он кто такой? У него же вся месть — в туалет запереть и милицию вызвать! Один бы он в жизни до такого не додумался. Так что можешь вообще забыть обо всем, что он тебе наговорил. Ты бы и разобралась, и догадалась — просто времени не хватило!
Интенсивная психотерапия, призванная убедить меня в том, что я все-таки не окончательный дебил, похоже, продолжалась.
— А я и не думал даже, что Бирюков так тщательно над этим работал.
Вообще, он не очень серьезным мужиком казался… «Трупом» — то хоть был убедительным?
— Перестань, — попросила я, покосившись на участок ковра рядом с музыкальным центром, щедро залитый сейчас не кровью, а солнечными лучами. — Перестань, не надо…
Вообще, в свете последних событий усиленная работа Вадима Петровича над текстом «Гамлета» представлялась чем-то мистическим и странно пророческим.
Особенно это: «На похоронах… Ха-ха-ха!» и жутковатый вопрос: «Где Полоний?»
Леха мое настроение уловил мгновенно, кивнул с энтузиазмом и пообещал:
— Ладно, больше не буду!
— Еще что-нибудь интересное в компьютере есть? — уже почти спокойно спросила я, подходя к мебельной стенке и выдвигая один из ящиков.
— Да нет… В папке «rabota». только наш «Гамлет», в «arhiv» — еще три пьесы Москвина. Наверное, ставить собирался… В папке «poes» — стихи — откровенно дерьмовенькие. В «slov» — всякая «солянка сборная»: текст выступления какого-то, еще стихи, наброски пьесы, целая пьеса, судя по дате, две недели назад законченная… В общем, я бы не сказал, что он активно пользовался компьютером. Даже «игрушки» и те стоят стандартные, да и дискет что-то не видно.
— Но есть еще в чем полазить?
— Есть… — Он не очень уверенно, но все же кивнул. — «Slov» я не до конца просмотрел. Может, там что-нибудь занятненькое обнаружится… Хотя, честно говоря, Жень, мне слабо верится, что перед смертью он любезно занес в какой-нибудь файл фамилию, имя и отчество убийцы…
— Не остри! — угрюмо попросила я и приступила к обследованию ящика.
В ближайшие же десять минут мне пришлось с грустью убедиться в том, что если записную книжку со специально выделенными адресами и телефонами тебе не подсовывают нарочно, то найти ее чрезвычайно трудно. Попадалось что угодно: какие-то старые рецепты и скомканные носовые платки, сломанные зажигалки и аудиокассеты. Зловещая пачка бумажных салфеток лежала с самого краю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56