А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Никто его не видел, никто не знает, никто не слышал о нем ничего конкретного. Он вроде бы есть, и в то же время его вроде бы нет…
Текст пьесы… Текст пьесы… Какое там может быть указание на Гамлета в связи с Офелией? «Уйди в монастырь»? «Помяни меня в своих молитвах, нимфа»?
Нет! Не то… Не то… «Принц, у меня от вас подарки есть: я вам давно их возвратить хотела…» Какие-то подарки от «Гамлета» в комнате Наташки Каюмовой?
Украшения? Золото? Нет, она не носила ничего, кроме серебряного колечка «за три копейки». Что еще? Сувениры? Игрушки? Чугунная балерина? Гипсовая ворона, раскрашенная под хохлому? Но почему тогда она ничего не захотела взять с собой в Новосибирск? Покидала в сумку замороженные пельмени и пакетики с майонезом, собрала кое-что из одежды и белья, а все остальное оставила в беспорядке валяться посреди комнаты. Может быть, я чего-то не заметила? Кулончик?
Медальон? Шкатулочка? Это в принципе могло быть что угодно! Порыться в ее комнате? Устроить маленький обыск с позволения и под надзором тети Паши? Или там, конечно, уже повозилась милиция. Но может быть, и нет. А так — шанс!
Шанс…
От долгого копания в голове волосы мои встали едва ли не дыбом. Теперь они торчали во все стороны, как у домовенка Кузи. Да и вообще, с горящими сумасшедшим огнем глазами, с губами, беззвучно проговаривающими цитаты из Шекспира, выглядела я, наверное, самым странным образом. Мартини в бутылке давно закончился (последние полбокала я выпила залпом, как молоко). Остатки тертой морковки засыхали на стенках салатницы.
Шанс. Конечно шанс… Шансов в принципе много: найти что-нибудь этакое в вещах Каюмовой, допросить Леру Игонину и разузнать все про загадочного Мистера Икс. Да, шансов много, вот только времени мало. Мистер Икс, таинственный, как Гамлет. Гамлет, таинственный, как Мистер Икс… Уж не одно ли и то же это лицо?
Но откуда, откуда же я тогда знаю и эту манеру двигаться, и этот разворот плеч?
Никогда среди моих знакомых не было мафиози. Единственный бизнесмен — Витенька Сударев, которому вообще-то не за что мне так кроваво и жестоко мстить… Шутки ради попыталась прикинуть, мог ли Витенька ходить, наклоняться, двигаться так, как делает это Человек в сером, — не помню! Если бы можно было поставить их рядом и скомандовать: «На зарядку становись! К приседаниям приступай!» — тогда да! Тогда бы я смогла сказать точно! Ну что за глупая, неудобная, непрактичная память?! Как я ненавидела сейчас себя за тупость, за неумение понять, вспомнить что-то бесконечно важное…
Принц Датский. Лорд Гамлет. И девушка, пусть из знатной, но все же не королевской семьи. Если раскладывать по классической театральной иерархии, то ее возлюбленным должен был бы стать режиссер. Но с Бирюковым все уже было — было и сплыло. Да и тем более он уже давным-давно, еще до Натальи, шагнул в то самое небытие, которого так страшился Гамлет. «Умереть, уснуть и, может быть, увидеть сны…» А как там у Лозинского? «Умереть, уснуть — уснуть! И видеть сны, быть может?» Н-да… Какие-то сейчас снятся сны Вадиму Петровичу, Наташке, Лехе?.. А если отойти от театральной иерархии, от сугубо закулисной системы ценностей и престижа? И рассмотреть вариант с каким-нибудь молодым бизнесменом?
Как там говорила Аладенская? Сынок министра? «Лорд Гамлет — принц, не суженый тебе…» — это Радлова. «Лорд Гамлет — принц, тебе он не чета» — это Пастернак.
Что там по этому поводу думает господин Лозинский?..
Я снова полезла в начало тома просто так, скорее чтобы не прерывать ход мыслей. Перелистнула страницу, вторую, пробежала глазами «аппетитный» диалог Гамлета и Полония про червей в дохлой собаке. Вернулась к разговору Полония с королем и… Сказать, что волосы зашевелились у меня на голове — значило ничего не сказать. Слишком слабо и приблизительно выразила бы мое состояние фраза:
«Сердце ее екнуло и на миг остановилось». Но самое главное, за какие-то несколько мгновений все, абсолютно все сложилось у меня в голове и стало ясно: кто, зачем и почему. А также «каким боком» ко всему этому отношусь я…
На белой странице чернели простые типографские буквы:
«Принц Гамлет — принц, он вне твоей звезды…»
И слово «звезда» заставляло меня задыхаться от изумления и ужаса.
Казино «Звезда», разноцветные фишки, холодные лица крупье и азартные — игроков… «Подставка для карт при игре в блэк-джек?» Спокойное и какое-то автоматическое: «Каблук». Если, например, я, Мартынова Евгения Игоревна, не хожу по казино, о рулетке имею весьма приблизительное представление, а из всех карточных игр более-менее сносно играю только в дурака, то меня можно пытать клещами и раскаленным утюгом и все равно не выудить из моей памяти узкоспециальный, малоизвестный термин «каблук». Наталья же ответила на вопрос из кроссворда абсолютно не напрягаясь и как-то походя. Она вполне могла время от времени поигрывать в «Звезде». Моя (или теперь уже не моя?) Каюмова была азартным человеком…
«Мы с Сударевым зашли в „Звезду“. Ну, в казино… И там была она… Она, в общем, очень обычная…»
Да, обычная! Худая, белобрысая и похожая на подопытную крысу. Но в то же время особенная — сильная, резкая, независимая…
Эти его постоянные, слишком частые «журналистские» командировки в Москву. Что он здесь, спрашивается, делал по несколько дней чуть ли не каждый месяц? Деньги… У него всегда водились деньги. Причем немалые! Он специализировался на экономике и вел в газете «Финансовую страничку». Он разбирался во всех этих делах…
Я знала, как двигается Человек в сером, я помнила, как он двигается. Но можно ли было не узнать его, Сережину, походку? Его манеру приседать, протягивать руку и наклонять голову? Да можно! Черт побери, можно! Потому что даже в самом страшном сне мне не могло привидеться такое объяснение происходящего. Мне и в голову не приходило сравнивать движения жуткого Человека в сером с движениями моего любимого, драгоценного Сереженьки! А сейчас? Сейчас я пыталась представить хотя бы его лицо и не могла. Перед глазами стоял кровавый туман, та фотография из газеты с мертвыми Лешей И Славиком, нож в груди Бирюкова…
«Пашков?! Нет! Не может быть! — жарким пульсом колотилось в затылке. — Нет! Никогда! Это же просто безумие!» И тихим, болезненным эхом отдавалось где-то в дальнем-дальнем уголке сердца: «Но это все мгновенно и логично объясняет…»
Я встала с тахты, подошла к окну и, сжав виски ладонями, прислонилась лбом к холодному стеклу. Удивительно, но оно не расплавилось и не зашкварчало, как жир на раскаленной сковородке. Желудок ныл так, что впору было ложиться и умирать. Однако в данной ситуации моя «плановая» смерть с хризантемами во всех углах и печальными волнами белого кружева представлялась непозволительной роскошью.
Пашков. Пашков. Пашков… Все складывалось до безобразия логично и так страшно, что кошмарнее просто не придумать. Какие-то его странные, необъяснимые «дела» в столице. Деньги, в которых нет 'нужды… Он вполне мог быть активным членом или даже одним из руководителей этой самой организации. Пашков умный, он сумел бы сделать так, чтобы организация нигде не светилась и приносила большие, очень большие деньги. «Серега, у тебя же авантюрно-мошеннические мозги! — любил приговаривать Витенька Сударев. — И чего ты их квасишь в этой своей газете? Тоже мне Эрих Мария Ремарк». Вот так «заквасил»! Вот так Эрих Мария Ремарк! Да тебе, Витенька, с твоей розничной и оптовой торговлей мылом такие авантюры и не снились!
При воспоминании о Судареве мне и вовсе стало плохо. Я сползла куда-то под подоконник и тихо завыла, закусив костяшки пальцев. Потом на четвереньках доковыляла до тахты и взяла ненавистную, зловещую книгу.
Блаженный ты или проклятый дух, Овеян небом иль геенной дышишь, Злых или добрых умыслов исполнен, Твой образ так загадочен, что я К тебе взываю…
Лозинский переводил «загадочен», Радлова писала: «В каком обличье странном ты явился…» Господи, как я кичилась в свое время тем, что с грехом пополам прочитала пару книжек по шекспироведению! С каким апломбом рассуждала о многозначности переводов и о том, что это самое слово «questionable» можно толковать и как «готовый вести беседу», и как «способный отвечать на вопросы», и как «сомнительный»! «Сомнительный», «странный», «загадочный», «вызывающий недоумение»!.. Призрак приносит Гамлету известие о предательстве Гертруды!
Витенька Сударев, прилетевший из Москвы в Новосибирск, рассказывает Пашкову о том, что я уже давным-давно за его спиной разводила шашни с «люберецким бандюганом»! Еще тогда, когда клялась в вечной любви и с радостным визгом кидалась на шею Сереже после каждого его возвращения из московской «командировки». А «странный», «сомнительный» и «вызывающий недоумение» вид?
Пожалуйста! Что может быть «сомнительнее» и, как говорится, «страньше», чем вид директора крупной торговой фирмы, являющегося на важную презентацию с огромным фингалом под глазом?! Нет, я не сомневаюсь, что заботливая Витенькина женушка заштукатурила его тональным кремом и затушевала пудрами всех цветов и оттенков сразу, но хрустальная кружка, с моей легкой подачи влетевшая в Витенькину физиономию, знала свое дело. Синяк там намечался такой, какой не спрячешь даже под тонной высококачественного театрального грима!
Когда-то Пашков любил устраивать свою голову у меня на коленях, снимать очки, близоруко всматриваться в мое лицо и говорить:
— Я завтра улетаю, Женька! Ты уж без меня не грусти и не скучай!
— Ладно, не буду, — традиционно радостно соглашалась я.
— Что-о-о?! — Сережа делал «страшное» лицо.
— Ну как ты просишь: не буду грустить, не буду скучать!
— Так, пробуем еще раз! — начинал он «сердиться». — Не грусти и не скучай без меня, Женя!
— Да не буду, не буду! — снова оптимистично заверяла я.
Тогда он закатывал глаза и стонал, цитируя «Гамлета»:
— «О женщины, вам имя — вероломство!»
— «Слабость — имя твое, о женщина!» — обычно перебивала я. — У Радловой это лучше звучит.
— Пусть так! — неохотно соглашался он. А потом… Потом между нами происходило то, что обычно происходит между любящими друг друга мужчиной и женщиной…
«О женщины, вам имя — вероломство!» Вот и вспомнилось то, что в моей жизни было связано с «Гамлетом». Так вспомнилось, что лучше бы и не вспоминалось вовсе. Чем стало для него мое «предательство»? Что в нем так страшно надломилось? Что же еще произошло? Ведь должно, непременно должно было произойти что-то еще! Что заставило его за какие-то сутки собраться, примчаться в Москву и здесь разобраться сразу со всеми: с врагами, предателями и бывшими любовницами?! К сожалению, уже нельзя было спросить у Лехи, общался ли он когда-нибудь с Сергеем Геннадьевичем Пашковым. Сложно было бы убедить Бирюкова ответить на вопрос: имелся ли среди его «боссов» некто Пашков? Но Игонина…
Оставалась Лера Игонина, и Человек в сером (Боже мой, Человек в сером!) возле ее подъезда. Кем бы ни был мой Сереженька — убийцей, маньяком, сумасшедшим, — но он должен был откуда-то узнать о подготавливаемой мной и Ольгой карательной акции!
Мелко подрагивая челюстью и бряцая коленными чашечками, я встала и подошла к телефону. Записная книжка, так любезно забытая моей недавней гостьей, все еще лежала на обувной тумбочке. В принципе в ней не было особой нужды.
Номер телефона Леры Игониной с того памятного дня, когда меня, полуголую, загнали в мужской туалет, прочно сидел в моей памяти.
«453», — набрала я, прикрыла глаза, мысленно повторила следующие цифры.
Пальцы отказывались накручивать диск, желудок разрывался от боли, голова кружилась.
— Да, я вас слушаю, — после пары гудков ответили на том конце провода. И мне не оставалось ничего иного, как обреченно и отчаянно спросить:
— Могу я поговорить с Валерией Игониной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56