— Ну вот и все! — рассмеялся Муса. — Завтра уже с деньгами будем. Покупателей — хоть отбавляй! Я же говорил, здесь нормальная жизнь!
Амир машинально кивнул и увидел, что на него смотрят сотни глаз.
— Ам-мир… Ам-мир… — белозубо заулыбались дикари.
За два месяца пути он запомнил каждого из них, и каждый запомнил его — единственного, кто спускался в трюм без плети. И они были уверены, что теперь все будет хорошо.
Бруно и Херонимо сделали остановку на первой же сахарной плантации — уже к утру. Солнце едва поднялось над лесом, а рабы — большей частью индейцы — уже рубили тростник и тут же складывали его в огромные, истекающие сладким соком кипы.
— Перекусим, и дальше, — сразу предупредил Херонимо. — Здесь нам лучше не задерживаться.
До смерти уставший Бруно покорно кивнул и тронулся в сторону дымящейся кухни. Не глядя принял тарелку с кашей и куском свинины, вздохнул и огляделся в поисках тени. И оторопел. Под примыкающим к кухне навесом, меж столбов, болталось на ветру что-то на удивление знакомое. Он двинулся вперед…
— Не ходи туда! — закричал Херонимо.
Но было уже поздно.
— Бог мой…
В тени навеса болтались три человеческих ноги.
— Давайте договоримся, Томазо, от меня ни на шаг! — ухватил его за плечо Херонимо.
— Что это?
— Корм, — тихо и мрачно отозвался монах. — Собачий корм. Пошли отсюда.
Бруно развернулся и двинулся вслед за монахом. Он и не представлял, что здесь все так плохо. Ибо если столь необходимые каждому механизму шестеренки «съедает», а затем их вот так, запросто пускают в переплавку, толковых мастеров здесь вообще нет.
— Это наше? — тихо спросил он.
— Слава богу, нет, — покачал головой монах, — эта плантация у нас на паях с португальцами. Но и у нас ненамного лучше. Собака должна ненавидеть раба, хотеть его… понимаешь? Ну, и на рабов действует…
Бруно покачал головой. Вместо того чтобы удерживать шестерни в пазах общественным положением, они использовали собак. Грубо, примитивно и расточительно.
— Немудрено, что индейцы так мало живут…
Брат Херонимо улыбнулся, взял его под локоть и повел прочь.
— Есть кое-что, чего вы еще не знаете, Томазо… просто потому, что вам не положено было знать.
Бруно хмыкнул. За два месяца пути он изучил все, что было в шкатулке Хирона, до последней буквы.
— И чего я не знаю?
— Нормальный срок жизни индейца в неволе ничуть не меньше, чем у негра, — подвел его Херонимо к плетеному креслу. — Это закрытые сведения, но теперь вы имеете на них право.
— Но в сводках…
— Сводки пишутся для Короны, — отмахнулся Херонимо. — Кому, как не вам, это понимать.
Бруно прикусил язык, но Херонимо понял его внезапное молчание по-своему.
— Именно так и делаются в Ордене самые большие деньги.
Когда Томазо прибыл в Коронью, причалы были забиты детьми, а весь порт — рыдающими за тройным оцеплением из солдат родителями.
— У евреев срок вышел, сеньор Вентура, — объяснил ему секретарь, когда Томазо предъявил свои запасные документы. — А тут покупатель хороший нашелся — на острове Сан-Томе. Семьсот голов сразу взял.
Томазо промолчал. Благодаря агентуре он знал то, о чем секретарь еще не догадывался. Прямо сейчас в Риме решался главный вопрос — о человеческих правах. Австриец, что называется, взял быка, то есть пленного Папу, за рога и требовал, чтобы Ватикан признал, что поступил с иноверцами вопреки слову Христову.
— Представляю, какую компенсацию придется платить Церкви всем этим сарацинам и евреям, — посетовал уже в карете агент Гаспара. — И не дай бог, если Папа сломается! Австриец ему тогда еще и подаренные туркам Балканы припомнит…
Понятно, что хорошо осведомленный король Португалии торопился завершить все сделки до того, как Ватикан сдастся. И легко приручаемые дети были самый ходовой товар.
— Держите, сеньор Вентура, — протянул ему проездные документы секретарь. — Каюта самая лучшая, питание вполне приличное. Но мясо будет, извините, только сушеное.
Томазо, преодолевая боль в изрезанном животе, тихонько рассмеялся. Эта провинциальная заботливость португальских секретарей всегда его умиляла.
Гаспар не знал, как Папа сумел договориться с вошедшим в Рим Австрийцем, но библиотекарей пока не трогали. И где-то недели через три напряженных размышлений Гаспар понял главное: отсутствие жестко привязанных дат на буллах древних Пап и множество имен у прежних королей — огромная удача.
— Их можно разбросать в любом порядке, — прямо сказал он отцу Клоду. — Сделайте столько Пап и королей, сколько вам нужно. Вы же сами сказали, что никто Бенедикта V от Бенедикта VI не отличит.
Отец Клод поморщился, как от хины.
— Я думал, ты умнее, — покачал он головой. — А ты забыл о самой важной детали.
— О какой детали? — не понял Гаспар.
— Простота. Тысячи провинциальных архивариусов будут менять документы местами по нашей схеме. Это самые обычные люди, а потому схема развития христианства нужна простая и понятная. Как «Отче наш»…
Гаспар опустил взгляд. Отец Клод был прав. Объяснить каждому захолустному архивариусу, какого Карла или Фердинанда на какую полку поставить, было нереально.
Рабы потянулись за Амиром сами — как утята за мамой-уткой.
— Смотри-ка, — потрясенно расхохотался Муса, — впервые такое вижу!
Но недоучившемуся врачу было не до смеха.
— Ам-мир… Ам-мир… — перешептывалась колонна.
Они были уверены, что именно он вытащил их из скользкого от дерьма трюма и привел товарищей, чтобы убить страшных людей с плетьми и мушкетами. И когда они пришли на рынок, а проще говоря, на обычную, вытоптанную до грязи поляну, Амир не выдержал.
— Я хочу взять свою долю, — подошел он к Мусе.
— Сейчас сдадим, и получишь, — кивнул вожак. — У нас все честно.
— Я хочу взять людьми, — пояснил Амир.
Муса удивился:
— А зачем? Или ты решил свое дело начать?
— Отпущу.
Марокканец открыл рот, но первое время не мог выдавить ни слова.
— Куда ты их отпустишь, брат? В лес? Они же как дети. Ничего здесь не знают. Ты же убьешь их всех! Совесть у тебя есть?!
Амир опустил голову. Муса был прав. Отпущенные на волю черные рабы легко могли стать добычей первого же встречного охотника вроде этого марокканца. А в лесу их ждали свирепые, судя по рассказам, индейцы-людоеды.
— Даже не вздумай их прогнать! — отрезал Муса. — Или продай понимающему человеку, или при себе держи. Но такого греха на душу не бери.
Амир глянул в сторону уже осматривающих товар покупателей и тут же отвел глаза. Негры все смотрели только на него — с ожиданием. Нет, Амир видел множество рабов, но все они были чем-то лично его не касающимся — как случайный прохожий. Но этих он знал и в лицо, и по характерам, а многих и по именам.
— Беру Ахумбу… — ткнул он пальцем в шустрого мальчишку, которому когда-то вправил плечо, — а остальных на твой выбор.
Бруно слушал и не мог не восхищаться: машина лжи, которую выстроил Орден, была великолепна!
— У нас льгота. Десять первых лет Корона за индейцев подушный налог не берет, — сразу пояснил Херонимо. — А потому показывать, что они живут дольше восьми-девяти лет, невыгодно. Так что три четверти работающих на нас индейцев по бумагам давно мертвы.
Бруно лишь развел руками.
— Во-вторых, Корона требует пятую часть рабов себе. А если раб умер в пути на королевские плантации, это уже не наша забота. Главное, с приемщиком договориться.
Бруно рассмеялся. Дать взятку приемщику, чтобы тот подписал бумагу за три тысячи рабов, а отдать ему всего одну — это было умно.
— Кроме того, колонисты требуют, чтобы каждый наш индеец даром отработал на них по полгода.
Бруно удивился. Выдергивать притершуюся шестеренку на полгода — это было болезненно.
— И вы отдаете?
— А куда деваться? — развел руками Херонимо. — Парагваю остро не хватает рабов, а все индейцы у нас. А главное, они здесь без женщин совсем озверели. Если не дать, нам же хуже будет: придут и силой возьмут. Так что какое-то число женщин в обороте постоянно.
Бруно потрясенно покачал головой.
— Неужели с женщинами так плохо?
— Хуже некуда, — цокнул языком Херонимо. — Черная, красная, зеленая — каждая на вес золота! Губернатору даже пришлось своим указом запретить всем женщинам выезд из страны. Муж может ехать куда хочет, а вот жену — не-ет, пусть оставит; его баба нам самим нужна.
Бруно рассмеялся. Парагваю действительно требовался хороший механик. А Херонимо все рассказывал и рассказывал, и постепенно вся система сокрытия денег становилась ясной, как на ладони.
Самой эффективной мерой была эпидемия. За относительно небольшие деньги врач провинции делал бумагу о поразившей индейцев болезни, и тысячи работников мгновенно выводились из-под контроля Короны, да и Папы тоже.
Кое-что можно было списать на мамелюков из Сан-Паулу, хотя это и было дороже: приходилось делиться со слишком уж осведомленным о делах в Сан-Паулу губернатором. Но и на это шли.
— Сами понимаете, более всего Совет Ордена нуждается в неучтенных средствах, — подвел итог Херонимо. — Только они и дают реальную власть.
Бруно этого еще не понимал, но к сведению принял.
Доля Амира — здесь же освобожденные от цепей восемнадцать рабов кинулись под его защиту мгновенно и преданно семенили за ним, куда бы Амир ни направился.
— Брат, не продашь? — окликнули Амира, когда он уже совсем измучился от нерешенного вопроса: что с ними делать.
Амир оглянулся и обмер.
— Иосиф?!
— Амир?! — охнул сын сожженного Исаака Ха-Кохена. — Ты что здесь делаешь?..
И тут же осекся. Они оба знали, почему оказались за океаном.
— А где родители? — пытаясь быть вежливым, спросил совершенно потрясенный Иосиф.
— Мать простудилась и умерла в горах, — вздохнул Амир. — Отца убили.
Иосиф помрачнел.
— А мой отец…
— Я про Исаака знаю, — облегчил ему задачу Амир. — Ты лучше скажи, как сюда добрался и чем здесь занимаешься.
— Добрался матросом, — пожал плечами Иосиф. — А занимаюсь золотом. У меня — прииск. Не очень богатый, но дело идет.
Амир чуть не присвистнул: вот что значит еврей!
— Ты, пожалуй, сейчас побогаче меня будешь, — завистливо покосился на толпу черных рабов Иосиф. — Одно слово: сарацин.
Они переглянулись и захохотали.
— Это уж точно… — захлебываясь хохотом, признал свою вину Амир. — Мы с тобой теперь сеньоры! Не то что эти бедные монахи…
Услышав о «бедных монахах», Иосиф покатился на траву и, лишь когда они отсмеялись, предложил дело.
— Мне один еврей из Амстердама рассказывал, Папу в угол зажали.
— И что? — мгновенно насторожился Амир.
— Церкви вот-вот работорговлю запретят, — перешел на шепот Иосиф. — Ты понимаешь, что это значит?
— Нет, — честно признался Амир.
— Цены на рабов до неба подлетят, — сделал выразительное лицо Иосиф. — Черных вообще не станет.
— И что? — не понял Амир.
Иосиф огляделся по сторонам.
— Ты меня, сосед, извини, но здесь охота за рабами в руках «ваших», а я мамелюкам не верю.
— И что? — все равно не понял Амир.
— А тебе я верю, — ткнул его ладонью в плечо соседский сын. — Займись этим делом, а я покупателей буду искать. Ну что, идет?
— Нет, — отчаянно замотал головой Амир. — Я рабами торговать не буду. Свинство это все.
Иосиф помрачнел.
— Знаешь что, брат, поехали, сам все посмотришь. А тогда уже и решай.
Бруно почти валился с коня от усталости, когда они выехали на холм и увидели первое закрытое поселение Ордена для индейцев. Вокруг огромного, насколько хватало глаз, поля тянулся высокий, в два человеческих роста, частокол, а в центре поля виднелся городок — с церковью, казармами для охраны, навесами для рабов, и все это — за вторым частоколом.
«Город Солнца… — подумал Бруно. — Самый простейший механизм…»
— Это и есть наша первая редукция, — гордо обвел рукой линию горизонта неутомимый Херонимо.
Бруно мысленно перебрал все, что ему предстоит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58