– …каким образом вы вышли на него?
Неряшливость Перна, то, что он не споткнулся на его фамилии, то, что он вообще проявил интерес к тому, что так волновало Маусбайгля, пробудили в чиновнике низшей категории, каковым и был Маусбайгль, чувство благодарности, тут же вылившееся в словоохотливость. Он выложил Перну все до последних, даже мелких, деталей, включая и способ, каким он разузнал о том, что канцелярия федерального канцлера поместила объявление в газету.
– Сомнений нет и быть не может, – подытожил Перн. – Кое-кого шантажируют. Но кого? И кто шантажист? И чем именно?
– Да, – согласился Маусбайгль, – в этом-то весь вопрос. Вот только как найти на него ответ?
И хотя Перн по причине преследований, вернее сказать, травли уже упомянутого высокого политика стал парией в редакциях решительно всех печатных изданий, связи с бывшими коллегами-журналистами он сумел сохранить, среди них были и такие, кто втайне симпатизировал ему. Один, например, сотрудник весьма влиятельного информационного агентства, передав Перну некие сведения, касающиеся дела, которое пытался распутать Маусбайгль, все же пригрозил ему: «Попробуй только назвать источник, и я буду все отрицать. Лучше тебе вообще в это не впутываться».
И в самом деле, когда Перн вплотную занялся историей, которую пытался распутать Маусбайгль, успело миновать ни много ни мало полгода с момента опубликования в газете злосчастного объявления о попытке угроз в адрес канцелярии федерального канцлера. Как уже известно, речь шла о сумме в 23 миллиона марок. Такое, в общем, случается. То ли какому-нибудь мизантропу захочется устроить розыгрыш, то ли некоему маргиналу враз разбогатеть. Но в подобных случаях'с ними, как правило, расправляются быстро. Примечательными в данном случае были, во-первых, размер затребованной суммы и, во-вторых, способ, каким шантажист оформил свое письменное требование. Удивляли и его профессионализм, и сама форма угрозы. Шантажист грозил Федеративной Республике катастрофой невиданных масштабов. Что за катастрофу пророчил шантажист, так и оставалось тайной, об этом он предпочитал не распространяться, он лишь в постскриптуме писал что-то о секретных кодах бундесвера, правительства, канцлера и так далее, то есть шантажист желал доказать, что располагает доступом к совершенно секретной информации на всех уровнях и что может быть очень опасен. И еще: объявление в газете и слово «акцептируем» с буквой «т» там, где ее не должно быть.
Соответствующие инстанции тут же сменили коды, но по прошествии нескольких дней поступила еще одна письменная угроза с перечислением новых кодов. Становилось ясно, что шантажист располагал глубоко законспирированным сообщником в самых высших кругах. Просочилась и информация о том, почему появились те самые первые газетные сообщения, тут же опровергнутые Федеральным ведомством печати. К делу подключился даже Совет по печати, настоятельно рекомендовавший тихо оставить все как есть.
Таким образом, как нетрудно убедиться, федеральный канцлер «акцептировал». Я бы сказал, по трезвом размышлении угрозу сочли действительно опасной, и катастрофа эта – как мне думается, ядерная – едва не произошла по милости одного из типографских наборщиков; именно этот наборщик по своему усмотрению, хотя из самых лучших побуждений, исправил мнимую орфографическую ошибку.
Вот что удалось разузнать герру Перну. Большего не удалось.
То есть было достоверно установлено, что канцелярия федерального канцлера поддалась угрозе шантажиста и выплатила ему 23 миллиона марок, и не спрашивайте меня, какие именно статьи расходов пришлось урезать, – сами понимаете, уменьшение расходов на дыроколы и ластики в правительственных ведомствах погоды не сделают, отсюда просто так 23 миллиона не извлечешь. Чтобы не создавать прецедент и не плодить охотников, чтобы не показывать миру, как легко «нагнуть» федерального канцлера, дело это решили не только положить под сукно, но и поверх навалить тюфяков для пущей надежности.
Мои дорогие друзья, мне кажется, нам пора посвятить себя музе музыки Евтерпе, если не ошибаюсь. Сегодня я всего лишь слушатель, что тоже весьма приятно, и что вдвойне приятно, наше фортепьянное трио исполнит «Ноктюрн» Шуберта. Здесь альт был бы лишним. Существует ли фортепьянное трио в таком составе: фортепьяно – альт – виолончель? Или фортепьяно – скрипка – альт? Не знаю, не знаю…
И никто этого не знал.
Это как с велосипедом. Вырабатываются классические стандарты. Теперь эти люди, направляющиеся в музыкальную гостиную воздать дань Шуберту и Бетховену, отъявленные любители и знатоки музыки думают да гадают, есть ли в природе фортепьянное трио в составе фортепьяно – альт – виолончель или фортепьяно – скрипка – альт, будто, да простится мне (и вы не слышите, что там болтает эта кошка), какие-нибудь тугоухие дилетанты. Со своего наблюдательного поста, этого отвратительного черного нотного шкафа в стиле арт-деко, я вижу, что в библиотеке находится сын хозяев дома; играет он редко, его инструмент – корнет; разве существуют камерные произведения для корнета, ну ладно, ладно, у Бетховена и Брамса, может, пара вещиц и отыщется, так вот, он занят тем, что перелистывает книгу за книгой, снимая их с полок. Посмотрим-посмотрим. Придется пожертвовать «Ноктюрном» Шуберта, лишить себя наслаждения его фортепьянными пассажами, однако любопытство пересиливает, что типично для моей породы. Спрыгиваю вниз, естественно, без лишнего шума, даже по возможности вовсе беззвучно, хотя это мне и не удается – вздрагивает кресло с высокой спинкой, на котором обычно восседает герр земельный прокурор. Пока вокруг никого, не могу удержать себя от соблазна и вцепляюсь в мягкую обивку кресла – подточить коготки. В темно-желтую гобеленовую обивку. Впрочем, никто меня за этим не видит. После этого запрыгиваю на самый верхний ряд книг. Сын хозяев дома мельком бросает на меня взгляд, после чего снова углубляется в книгу. Чем он так увлечен? Проверяю: из ряда, где стоят тома музыкальной энциклопедии, один вынут. Наверняка он штудирует раздел «Камерная музыка». Нужного не обнаруживает. Кривится. Я тем временем беззаботно зеваю. Мы, кошки, единственные из четвероногих, кто способен так беззаботно, так самозабвенно зевать. Сын хозяйки ставит том на место и вытаскивает другой – какой же именно? Стоп, ага, понятно. Зрение у кошек – кто хочешь позавидует. Он читает статью «Виола». Однажды у моего брата Бориса случился непродолжительный, но достаточно бурный роман с кошкой по имени Виола. Несмотря на имя, совершеннейшая плебейка. Особа в черно-коричневых пятнах. Один из появившихся на свет в результате этой интрижки моих племянников целую весну не давал мне проходу. Это было той самой весной, когда мои люди осваивали квартет Золтана Кодали, с умеренным, правда, успехом. Я его отшила. Еще чего черный черный, серый – не серый, да вдобавок в бурых пятнах'
Да, а что же он все-таки нашел? Физиономия его просветляется. Сын хозяйки ставит том наместо и извлекает новый. Он стоит лицом к полкам и держит книгу так что я вижу все задом наперед. Я различаю слова заголовка Игнац Лахнер: «Шесть трио для фортепьяно», говорю вам целых шесть трио для фортепьяно, скрипки и виолы. Понятно Вам следовало бы спросить меня. Однажды я по недоразумению именно по недоразумению, потому что мои домашние отнюдь не садисты, оказалась запертой в нотном шкафу. И там, чтобы как-то скоротать время, изучала его содержимое. И обнаружила ноты даже для фортепьянного трио Людвига Тюиля, причем именно в таком составе. Но меня ведь не спрашивают. А самая не имею привычки навязываться. Могла бы, да не стану.
Двадцать шестой четверг земельного прокурора д-ра Ф., когда он хоть и досказывает «Историю о 23 миллионах», но все же не совсем до конца
– Шеф Маусбайгля был тоже не дурак. Целое утро он продумывал, как ему поступить, и пришел к выводу, что важнее всего было выяснить, каким именно образом Маусбайгль докопался до того, что в роли объявителя выступила именно канцелярия федерального канцлера. Шеф посвятил этому и послеобеденное время, и тут на него снизошло озарение. Он взялся за телефон, вызвонил отдел объявлений и в конце концов установил, что в упомянутом отделе в свое время побывал ревизор и проверял документацию. Нет, фамилию ревизора, к сожалению, не запомнили.
– Спасибо, мне пока и этого достаточно, – поблагодарил шеф, после чего для верности связался с соответствующим ревизионным отделом, или как там называется эта структура, я неважно разбираюсь в ведомственном лабиринте финансового управления, и убедился, как, собственно, и ожидал, что в означенный день никаких ревизий или налоговых проверок редакции не проводилось.
Шеф и следующее утро посвятил продумыванию, все прикидывал, как ему подойти к Маусбайглю, то ли в лоб спросить его, то ли потерпеть, и в конце концов тоже решил поиграть в детектива. Доступа к документации отдела кадров он не имел, для этого его ранга было маловато. У большинства начальников ранга для этого маловато, и к лучшему, надо сказать. Но у него в ящике стола лежала фотография, на которой было запечатлено празднование Рождества в их отделе. В кадр попал и Маусбайгль, причем как раз в тот момент, когда надкусывал рождественский коржик с корицей. Кроме того, имелся и еще один снимок, сделанный на пикнике незадолго до Октоберфеста – октябрьского пивного праздника. И здесь красовался Маусбайгль, правда, уже с глиняной пивной кружкой в руках, а не с коржиком. Вооружившись этими двумя фото, шеф отправился в редакцию газеты, предъявил служебное удостоверение и, показав на фото Маусбайгля, поинтересовался у главного бухгалтера или кого там, уж не знаю, тот ли человек приходил к ним в означенный день с проверкой. Без долгих колебаний в Маусбайгле узнали «ревизора».
Но шеф не стал сразу загонять своего подчиненного в угол. Он предполагал, что дело может принять такую огласку, которая явно обернется ему во вред. Чиновник, если он не какой-нибудь бесстрашный одержимый, не будучи уверен в нужном ему исходе дела, предпочитает заблаговременно и на всякий случай переложить ответственность на другого, лучше на кого-нибудь повыше рангом. И подобная манера, надо сказать, свойственная не только немецкому чинуше, в послевоенные годы спасла от наказания очень многих кабинетных работников, удачно прикрывшихся щитом формулировки «Я всего лишь исполнял приказ».
Но я ухожу в сторону.
Шеф составил об имевшем место инциденте отчет, включив его в разряд «Персональное дело. Конфиденциально», и переслал его в вышестоящую финансовую инстанцию. Потом до него дошли неясные слухи, что, мол, дело отфутболили еще выше, и по прошествии некоторого времени шеф уже почти уверовал, что оно так и не спустится вниз для разбирательства, что, как вы понимаете, было бы ему только на руку. Однако вышло как раз наоборот – дело Маусбайгля шумно плюхнулось шефу на стол. И не просто, а с резолюцией: «Маусбайгля от исполнения служебных обязанностей отстранить ввиду превышения служебных полномочий».
Так и возникло дело против Маусбайгля, даровавшее последнему неограниченное количество свободного времени.
То ли по воле случая, то ли последовав чьему-либо совету, то ли по собственному разумению, точно сказать не могу, да это и не важно, в конце концов, но Маусбайгль взял себе в защитники одного из известнейших в то время адвокатов, а именно Германа Лукса. Лукс пусть и вполне заслуживает отдельного рассказа, был хоть и весьма известным адвокатом – и не только по причине высочайшей юридической квалификации, – но не носил в себе и следа тех, кого принято называть «гвоздем сезона» или «знаменитостью». В том, что это было либо счастливой случайностью, либо вернейшим выбором Маусбайгля, мы еще убедимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57