Это занятие успокаивало нервы.
– Как ты могла в это влипнуть? – застонала мать. – Ведь там кругом уголовники!
– Мам, давай без истерик… Это такое же обычное дело, как твой завод.
Ты ведь противница кастовости. Лелеешь своих пролетариев, а я – уголовников. В чем разница?
– Во всем! Пролетарии – честные трудяги, а у этих – жизнь задарма!
Неужели и это тебе надо объяснять?
– Сейчас любая жизнь – задарма! И пролетарии твои не ангелы небесные!
Суть только в том, кто больше грешит.
– Святые угодники! У тебя же – мозги набекрень!
– Пока ты грелась на чилийском солнышке, у нас тут все вывернулось наизнанку. – Светлана Васильевна без дрожи в руках водила кисточкой с бесцветным лаком по закругленным ноготкам. – И потом, чем я лучше этих несчастных? Мой папаша тоже где-нибудь среди них отирается!
– Дура! – закричала мать и затряслась всем телом. Светлана уже и сама поняла, что хватила через край. Это был удар ниже пояса, и Татьяна Витальевна, схватившись обеими руками за живот, будто у нее начались схватки, повалилась на кровать с громкими рыданиями.
– Мамочка, прости! Прости, ради Бога! Что я наделала, дура! – Света сгребла мать в охапку и покрыла поцелуями ее мокрое от слез лицо. – Я – дура, дура, набитая дура…
…Всю дорогу ему не давала покоя одна-единственная мысль. Он так и не позвонил Мишкольцу, и если этот спектакль с наручниками затянется, то Володя попадет в тяжелое положение и еще не получит важной информации. К тому же Балуев плохо себе представлял, что на этот раз задумал Пит, почему действует так нагло и решительно. Ему бы нацепить наручники на Поликарпа! Неужели значок «Андромахи» не сработал? Может, Анхелика выдала его? Ее мужу наверняка сообщили про их тайное свидание. Тогда все пропало. Пит всегда сговорится с Поликарпом, и в этом случае невозможно будет доказать свою непричастность к убийству в магазине «Игрушки».
В здании с колоннами, несмотря на поздний час, горели все окна. «Меня тут явно ждут!» – подумал Геннадий, когда один из амбалов чуть ли не на руках вынес его из машины.
Долговязый молчал, пока весь эскорт поднимался по лестнице, но перед дверью в кабинет Пита шепнул на ухо Геннадию:
– Не осложняйте ситуацию, и я помогу вам выбраться.
У Балуева не было времени достойно ответить ему, потому что следователь открыл дверь и подтолкнул его в спину.
– Что это значит? – подпрыгнул в своем кресле хозяин, выпучив то, что не рекомендовалось выпучивать, – свои водянистые глазки. – Что ты придумал, мусор поганый?! Ты бы еще в кандалы заковал моего гостя!
– Не очень-то он стремился к вам в гости! – снимая наручники, проворчал Беспалый.
– Пшел вон, ментовское отродье!
Выходя из кабинета. Пал Палыч подмигнул Балуеву, как бы напоминая: «Мы договорились», – но пленник отвернулся, что означало: «Я не нуждаюсь в помощи».
– Присаживайся, Гена, – указал ему на кресло Пит, когда они остались вдвоем. Балуев сел и похлопал в ладоши.
– Браво, Петя! Поликарп не зря старался, ты перенял у него лучшее. Он поставил бы тебе сегодня «отлично» за актерское мастерство. Впрочем, он, наверно, спрятался у тебя в шкафу, следит за нами и оценивает.
– Прекрати, – нахмурился Криворотый, – не надо так со мной разговаривать. Насчет наручников не было никакого уговора, а поговорить нам с тобой необходимо, и как можно скорей. Что касается Поликарпа, то он у меня вот где сидит! – Он провел ребром ладони по горлу.
– Все, что я хотел сказать, тебе уже передали. А то, чего я говорить не хочу, ты меня сказать не заставишь, даже если снова оденешь наручники.
– Дались тебе эти наручники! – в сердцах воскликнул Криворотый. – В данном случае наши интересы совпадают. Ты не можешь этого не признать. Поликарп охотится за твоим человеком, но ему мешает некая девица. Кроме всего прочего, она похищает твоего человека. Мне нужна эта девица. Тебе необходимо до конца недели вернуть своего человека, чтобы он уплатил Поликарпу долг. Как видишь, мы можем соединить наши усилия.
Речь Пита повергла Балуева в смятение. Об исчезновении Федора не знала даже Светлана.
– Но в первую очередь я хотел бы узнать, – продолжал Криворотый, – как у тебя в руках оказался график с Рабкоровской?
– Нет, погоди, – сделал отрицательный жест Балуев, – сначала ты скажи, откуда тебе известно о похищении моего человека.
– Федора? – усмехнулся Пит. – Видишь, я даже знаю, как его зовут. Нет ничего проще. Гена. Мои ребята хорошо поговорили с твоим шофером.
– Где они его отыскали?
– На проспекте Мира.
– Конечно, случайно наткнулись, – с иронией в голосе добавил Геннадий.
– Ну, зачем так? Они пасли твою машину весь день. И то, как ты маневрировал вокруг собственного магазина, меня просто привело в восторг! – Криворотый закурил и спросил еще более настойчивым тоном:
–Теперь я могу рассчитывать на какую-нибудь информацию?
Геннадий Сергеевич провел ладонью по лицу. Ему необходимо было переварить полученное сообщение, прежде чем обронить хоть слово. И тут ему пришел на помощь телефон.
– Я занят! закричал в трубку Пит, но тут же осекся и переспросил более вкрадчивым голосом:
– Кто? – Выслушав ответ, приказал секретарше:
– Не вешайте трубку! Я переговорю из приемной.
Геннадий чувствовал, что в этот момент происходит что-то очень важное, но показывать врагу свой интерес – последнее дело.
– Придется мне тебя покинуть на минутку, – сообщил тот, ц Балуев заметил, каким озабоченным стало его лицо.
Криворотый действительно вернулся через минуту, не вернулся, а вбежал в кабинет.
– Мне надо срочно уехать! – бросил он на ходу. – Чувствуй себя как дома. Глупостей делать не советую. Тебе отсюда не выйти. Захочешь поесть, обратись к секретарше. Она тут, за дверью. Можешь заказать себе роскошный ужин из ресторана. Все за наш счет. Ты – гость! Запомни это! Можешь поспать на моем диване. Можешь, наконец, трахнуть секретаршу, разрешаю. Она хоть баба и не первой свежести, но порезвиться с ней можно! Все. Пока. – Он хлопнул дверью.
Геннадий тут же бросился к окну. Пит дал последние наставления охране и отправился в неведомый путь на белой «Волге». Еще несколько минут ушло у Геннадия Сергеевича на изучение рыбок в аквариуме, а потом в голове созрел дерзкий план. А не позвонить ли Миш-кольцу прямо из кабинета Криворотого? Он ведь гость, в конце концов. На этом так настаивал Пит. Значит, и международный звонок будет за его счет.
– Кофе не желаете? – промяукал за спиной чей-то голос. Геннадий вздрогнул от неожиданности. Он не слышал, как она подкралась сзади. Обычно секретарши стучат каблуками, а эта ненормальная расхаживает в кроссовках. Да еще нацепила бриджи на свой толстый зад! Как Петя только терпит ее?
– Заварите покрепче и с лимоном, – распорядился Балуев.
Ему же предложили быть как дома. Правда, у себя в офисе он всегда говорит Ниночке «пожалуйста». Эта толстая мымра в бриджах и кроссовках обойдется!
Она одарила его живописной улыбкой из-под очков и удалилась, подчеркнуто виляя задом.
«Если я позвоню Мишкольцу, – подумал Гена, – она обязательно подслушает».
Они сидели на кухне и глушили стаканами водку. Во всем Санином доме только кухня с тяжелым запахом спиртного и дешевого табака (Серафимыч принципиально курил «Беломор») была ярко освещена.
Но никто из них – ни Шаталин, ни Серафимыч – никак не мог опьянеть. То ли закуски оказалось предостаточно, то ли нервы не давали расслабиться.
Сначала пили молча, но оба понимали, за кого пьют. Потом Саня по-глупому выставился, видно, чтобы начать разговор:
– Как поживает Зоя Степановна?
– Не поживает, Санек. Уже не поживает. Опять замолчали. Выпили.
– Ты, я вижу, здорово обустроился, – начал, в свою очередь, Иван Серафимыч. – Часовенка, что напротив, на твои деньги возводится?
– Как вы догадались?
– Я всегда, Саня, догадливым был. Всегда был. О таком соображение имел, о чем никто и не ведал.
– Я, Иван Серафимыч, ее давно задумал. Решил, как жильем себя обеспечу, так рядом часовенку выстрою. До этого все по общежитиям мытарился да комнаты снимал. Я ведь сам из деревенских.
– Помню, Саня. Все помню. Как ты в первый раз к нам с Людмилой пришел – помню. Застенчивый такой был, скромный… Мне ты, кстати, сразу не понравился, не обессудь. А вот Зое Степановне приглянулся. Баба – ДУра! Что она понимает? На что в первую очередь внимание обращает? Мужик здоровый – это еще не значит, что в поле пахать будет. Вон их сколько, здоровых дармоедов, у тебя под окном! Заставь-ка их пахать – они тебя на смех подымут! А лицом мужик вышел так на что ему эта смазливость? Он же не девица. Правда, сейчас и таких развелось сколько угодно. Что еще в тебе она приметила? Тихий, скромный ты был.
Так в тихом омуте, известно, кто водится…
Саня только кивал в ответ, как бы соглашаясь сразу и с мнением Зои Степановны и с осуждениями Ивана Серафимыча.
– А на что смотреть надо было? – поинтересовался Шаталин, когда тот замолчал.
– Вот здесь должно быть! – Серафимыч ударил себя кулаком в грудь. – Понял? И еще здесь, – постучал он себя по лбу. Его бас то ли от выпитой водки, то ли от нервного напряжения превратился в хрип.
– Но туда ведь не заглянешь, – возразил Саня.
– Правильно мыслишь, Санек. Правильно. Отсюда и беда.
– А может, не только отсюда? – снова возразил ХОЗЯИН.
– На что намекаешь? – Серафимыч поднял тяжелую голову и уставился мутным взором в Санин подбородок. – На Людочку, на кровинушку мою намекаешь? А какие ты на нее права имел? Никаких! Она тебе женой не была ни перед людьми, ни перед Богом! Она имела полное право влюбиться, а влюбившись, выйти замуж без твоего на то согласия! Я отец, а не ты! Понял? Ты – дерьмо собачье! И все! Вот так мы и порешили на своем семейном кругу.
– Что я – дерьмо собачье, порешили?
– Цыц! Не передергивай! – Серафимыч тяжело вздохнул, и в горле у него что-то забулькало.
– Ладно вам! Давайте еще по стакану хряпнем, и вы мне расскажете, что у вас там случилось, – предложил Шаталин, – а то мы так никогда до главного не доберемся.
– Доберемся, Санек, доберемся. Мы с тобой сегодня до всего доберемся.
Последняя фраза насторожила Шаталина. Он подумал о том, что проклятая девка оставила его без оружия, а звать на помощь он не привык.
– Нет, Санек, пить я больше не буду, – прохрипел Серафимыч, вовремя вспомнив о своей миссии.
– Бросьте, Иван Серафимыч, я вас все равно в таком виде не отпущу.
Заночуете у меня. Я постелю вам в гостиной.
– Мне постелят, где надо. Не волнуйся. – И вдруг ошарашил:
– Если хочешь знать, она тебя, дурака, любила, а этого хмыря нет!
– Зачем же замуж пошла?
– Мы с Зойкой так хотели. Понравился нам этот хмырь. Обеспеченный всем. Папа-шишка, начальник санэпидемстанции. – Последнее слово он выговорил с трудом. – А Людмила привыкла слушаться нас с матерью, вот и пошла за него. Со слезами, но пошла. Три года терпела, бедняжка, а потом развелась. А с другой стороны если посмотреть, не за тебя же ее было отдавать, Саня. Ведь у тебя тогда ни фига не было! Сам говоришь, по общагам мытарился.
– Верно все рассчитали, Иван Серафимыч, и быстро сварганили Людкино замужество, пока я в Афгане прохлаждался! Всем, короче, счастливую жизнь устроили!
Александр старался говорить спокойно, но уже понимал, к чему сворачивается их полупьяная беседа. «Что он может знать о гибели дочери? – соображал он. – Только то, что во время акции в доме Овчинникова находился я. В принципе, и этого достаточно, чтобы по-свойски разобраться со мной. Здесь явно не обошлось без дочери Овчинникова. Но откуда он может знать, как распорядился нами жребий? Этого и дочь Овчинникова не знала, раз подарила мне пупсика».
– Нет, Санек, ты подойди к этому с отцовской позиции, – настаивал на своем старикан. – Отдал бы ты свою дочь, свою кровинушку за голодранца? А ведь ты был голодранцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Как ты могла в это влипнуть? – застонала мать. – Ведь там кругом уголовники!
– Мам, давай без истерик… Это такое же обычное дело, как твой завод.
Ты ведь противница кастовости. Лелеешь своих пролетариев, а я – уголовников. В чем разница?
– Во всем! Пролетарии – честные трудяги, а у этих – жизнь задарма!
Неужели и это тебе надо объяснять?
– Сейчас любая жизнь – задарма! И пролетарии твои не ангелы небесные!
Суть только в том, кто больше грешит.
– Святые угодники! У тебя же – мозги набекрень!
– Пока ты грелась на чилийском солнышке, у нас тут все вывернулось наизнанку. – Светлана Васильевна без дрожи в руках водила кисточкой с бесцветным лаком по закругленным ноготкам. – И потом, чем я лучше этих несчастных? Мой папаша тоже где-нибудь среди них отирается!
– Дура! – закричала мать и затряслась всем телом. Светлана уже и сама поняла, что хватила через край. Это был удар ниже пояса, и Татьяна Витальевна, схватившись обеими руками за живот, будто у нее начались схватки, повалилась на кровать с громкими рыданиями.
– Мамочка, прости! Прости, ради Бога! Что я наделала, дура! – Света сгребла мать в охапку и покрыла поцелуями ее мокрое от слез лицо. – Я – дура, дура, набитая дура…
…Всю дорогу ему не давала покоя одна-единственная мысль. Он так и не позвонил Мишкольцу, и если этот спектакль с наручниками затянется, то Володя попадет в тяжелое положение и еще не получит важной информации. К тому же Балуев плохо себе представлял, что на этот раз задумал Пит, почему действует так нагло и решительно. Ему бы нацепить наручники на Поликарпа! Неужели значок «Андромахи» не сработал? Может, Анхелика выдала его? Ее мужу наверняка сообщили про их тайное свидание. Тогда все пропало. Пит всегда сговорится с Поликарпом, и в этом случае невозможно будет доказать свою непричастность к убийству в магазине «Игрушки».
В здании с колоннами, несмотря на поздний час, горели все окна. «Меня тут явно ждут!» – подумал Геннадий, когда один из амбалов чуть ли не на руках вынес его из машины.
Долговязый молчал, пока весь эскорт поднимался по лестнице, но перед дверью в кабинет Пита шепнул на ухо Геннадию:
– Не осложняйте ситуацию, и я помогу вам выбраться.
У Балуева не было времени достойно ответить ему, потому что следователь открыл дверь и подтолкнул его в спину.
– Что это значит? – подпрыгнул в своем кресле хозяин, выпучив то, что не рекомендовалось выпучивать, – свои водянистые глазки. – Что ты придумал, мусор поганый?! Ты бы еще в кандалы заковал моего гостя!
– Не очень-то он стремился к вам в гости! – снимая наручники, проворчал Беспалый.
– Пшел вон, ментовское отродье!
Выходя из кабинета. Пал Палыч подмигнул Балуеву, как бы напоминая: «Мы договорились», – но пленник отвернулся, что означало: «Я не нуждаюсь в помощи».
– Присаживайся, Гена, – указал ему на кресло Пит, когда они остались вдвоем. Балуев сел и похлопал в ладоши.
– Браво, Петя! Поликарп не зря старался, ты перенял у него лучшее. Он поставил бы тебе сегодня «отлично» за актерское мастерство. Впрочем, он, наверно, спрятался у тебя в шкафу, следит за нами и оценивает.
– Прекрати, – нахмурился Криворотый, – не надо так со мной разговаривать. Насчет наручников не было никакого уговора, а поговорить нам с тобой необходимо, и как можно скорей. Что касается Поликарпа, то он у меня вот где сидит! – Он провел ребром ладони по горлу.
– Все, что я хотел сказать, тебе уже передали. А то, чего я говорить не хочу, ты меня сказать не заставишь, даже если снова оденешь наручники.
– Дались тебе эти наручники! – в сердцах воскликнул Криворотый. – В данном случае наши интересы совпадают. Ты не можешь этого не признать. Поликарп охотится за твоим человеком, но ему мешает некая девица. Кроме всего прочего, она похищает твоего человека. Мне нужна эта девица. Тебе необходимо до конца недели вернуть своего человека, чтобы он уплатил Поликарпу долг. Как видишь, мы можем соединить наши усилия.
Речь Пита повергла Балуева в смятение. Об исчезновении Федора не знала даже Светлана.
– Но в первую очередь я хотел бы узнать, – продолжал Криворотый, – как у тебя в руках оказался график с Рабкоровской?
– Нет, погоди, – сделал отрицательный жест Балуев, – сначала ты скажи, откуда тебе известно о похищении моего человека.
– Федора? – усмехнулся Пит. – Видишь, я даже знаю, как его зовут. Нет ничего проще. Гена. Мои ребята хорошо поговорили с твоим шофером.
– Где они его отыскали?
– На проспекте Мира.
– Конечно, случайно наткнулись, – с иронией в голосе добавил Геннадий.
– Ну, зачем так? Они пасли твою машину весь день. И то, как ты маневрировал вокруг собственного магазина, меня просто привело в восторг! – Криворотый закурил и спросил еще более настойчивым тоном:
–Теперь я могу рассчитывать на какую-нибудь информацию?
Геннадий Сергеевич провел ладонью по лицу. Ему необходимо было переварить полученное сообщение, прежде чем обронить хоть слово. И тут ему пришел на помощь телефон.
– Я занят! закричал в трубку Пит, но тут же осекся и переспросил более вкрадчивым голосом:
– Кто? – Выслушав ответ, приказал секретарше:
– Не вешайте трубку! Я переговорю из приемной.
Геннадий чувствовал, что в этот момент происходит что-то очень важное, но показывать врагу свой интерес – последнее дело.
– Придется мне тебя покинуть на минутку, – сообщил тот, ц Балуев заметил, каким озабоченным стало его лицо.
Криворотый действительно вернулся через минуту, не вернулся, а вбежал в кабинет.
– Мне надо срочно уехать! – бросил он на ходу. – Чувствуй себя как дома. Глупостей делать не советую. Тебе отсюда не выйти. Захочешь поесть, обратись к секретарше. Она тут, за дверью. Можешь заказать себе роскошный ужин из ресторана. Все за наш счет. Ты – гость! Запомни это! Можешь поспать на моем диване. Можешь, наконец, трахнуть секретаршу, разрешаю. Она хоть баба и не первой свежести, но порезвиться с ней можно! Все. Пока. – Он хлопнул дверью.
Геннадий тут же бросился к окну. Пит дал последние наставления охране и отправился в неведомый путь на белой «Волге». Еще несколько минут ушло у Геннадия Сергеевича на изучение рыбок в аквариуме, а потом в голове созрел дерзкий план. А не позвонить ли Миш-кольцу прямо из кабинета Криворотого? Он ведь гость, в конце концов. На этом так настаивал Пит. Значит, и международный звонок будет за его счет.
– Кофе не желаете? – промяукал за спиной чей-то голос. Геннадий вздрогнул от неожиданности. Он не слышал, как она подкралась сзади. Обычно секретарши стучат каблуками, а эта ненормальная расхаживает в кроссовках. Да еще нацепила бриджи на свой толстый зад! Как Петя только терпит ее?
– Заварите покрепче и с лимоном, – распорядился Балуев.
Ему же предложили быть как дома. Правда, у себя в офисе он всегда говорит Ниночке «пожалуйста». Эта толстая мымра в бриджах и кроссовках обойдется!
Она одарила его живописной улыбкой из-под очков и удалилась, подчеркнуто виляя задом.
«Если я позвоню Мишкольцу, – подумал Гена, – она обязательно подслушает».
Они сидели на кухне и глушили стаканами водку. Во всем Санином доме только кухня с тяжелым запахом спиртного и дешевого табака (Серафимыч принципиально курил «Беломор») была ярко освещена.
Но никто из них – ни Шаталин, ни Серафимыч – никак не мог опьянеть. То ли закуски оказалось предостаточно, то ли нервы не давали расслабиться.
Сначала пили молча, но оба понимали, за кого пьют. Потом Саня по-глупому выставился, видно, чтобы начать разговор:
– Как поживает Зоя Степановна?
– Не поживает, Санек. Уже не поживает. Опять замолчали. Выпили.
– Ты, я вижу, здорово обустроился, – начал, в свою очередь, Иван Серафимыч. – Часовенка, что напротив, на твои деньги возводится?
– Как вы догадались?
– Я всегда, Саня, догадливым был. Всегда был. О таком соображение имел, о чем никто и не ведал.
– Я, Иван Серафимыч, ее давно задумал. Решил, как жильем себя обеспечу, так рядом часовенку выстрою. До этого все по общежитиям мытарился да комнаты снимал. Я ведь сам из деревенских.
– Помню, Саня. Все помню. Как ты в первый раз к нам с Людмилой пришел – помню. Застенчивый такой был, скромный… Мне ты, кстати, сразу не понравился, не обессудь. А вот Зое Степановне приглянулся. Баба – ДУра! Что она понимает? На что в первую очередь внимание обращает? Мужик здоровый – это еще не значит, что в поле пахать будет. Вон их сколько, здоровых дармоедов, у тебя под окном! Заставь-ка их пахать – они тебя на смех подымут! А лицом мужик вышел так на что ему эта смазливость? Он же не девица. Правда, сейчас и таких развелось сколько угодно. Что еще в тебе она приметила? Тихий, скромный ты был.
Так в тихом омуте, известно, кто водится…
Саня только кивал в ответ, как бы соглашаясь сразу и с мнением Зои Степановны и с осуждениями Ивана Серафимыча.
– А на что смотреть надо было? – поинтересовался Шаталин, когда тот замолчал.
– Вот здесь должно быть! – Серафимыч ударил себя кулаком в грудь. – Понял? И еще здесь, – постучал он себя по лбу. Его бас то ли от выпитой водки, то ли от нервного напряжения превратился в хрип.
– Но туда ведь не заглянешь, – возразил Саня.
– Правильно мыслишь, Санек. Правильно. Отсюда и беда.
– А может, не только отсюда? – снова возразил ХОЗЯИН.
– На что намекаешь? – Серафимыч поднял тяжелую голову и уставился мутным взором в Санин подбородок. – На Людочку, на кровинушку мою намекаешь? А какие ты на нее права имел? Никаких! Она тебе женой не была ни перед людьми, ни перед Богом! Она имела полное право влюбиться, а влюбившись, выйти замуж без твоего на то согласия! Я отец, а не ты! Понял? Ты – дерьмо собачье! И все! Вот так мы и порешили на своем семейном кругу.
– Что я – дерьмо собачье, порешили?
– Цыц! Не передергивай! – Серафимыч тяжело вздохнул, и в горле у него что-то забулькало.
– Ладно вам! Давайте еще по стакану хряпнем, и вы мне расскажете, что у вас там случилось, – предложил Шаталин, – а то мы так никогда до главного не доберемся.
– Доберемся, Санек, доберемся. Мы с тобой сегодня до всего доберемся.
Последняя фраза насторожила Шаталина. Он подумал о том, что проклятая девка оставила его без оружия, а звать на помощь он не привык.
– Нет, Санек, пить я больше не буду, – прохрипел Серафимыч, вовремя вспомнив о своей миссии.
– Бросьте, Иван Серафимыч, я вас все равно в таком виде не отпущу.
Заночуете у меня. Я постелю вам в гостиной.
– Мне постелят, где надо. Не волнуйся. – И вдруг ошарашил:
– Если хочешь знать, она тебя, дурака, любила, а этого хмыря нет!
– Зачем же замуж пошла?
– Мы с Зойкой так хотели. Понравился нам этот хмырь. Обеспеченный всем. Папа-шишка, начальник санэпидемстанции. – Последнее слово он выговорил с трудом. – А Людмила привыкла слушаться нас с матерью, вот и пошла за него. Со слезами, но пошла. Три года терпела, бедняжка, а потом развелась. А с другой стороны если посмотреть, не за тебя же ее было отдавать, Саня. Ведь у тебя тогда ни фига не было! Сам говоришь, по общагам мытарился.
– Верно все рассчитали, Иван Серафимыч, и быстро сварганили Людкино замужество, пока я в Афгане прохлаждался! Всем, короче, счастливую жизнь устроили!
Александр старался говорить спокойно, но уже понимал, к чему сворачивается их полупьяная беседа. «Что он может знать о гибели дочери? – соображал он. – Только то, что во время акции в доме Овчинникова находился я. В принципе, и этого достаточно, чтобы по-свойски разобраться со мной. Здесь явно не обошлось без дочери Овчинникова. Но откуда он может знать, как распорядился нами жребий? Этого и дочь Овчинникова не знала, раз подарила мне пупсика».
– Нет, Санек, ты подойди к этому с отцовской позиции, – настаивал на своем старикан. – Отдал бы ты свою дочь, свою кровинушку за голодранца? А ведь ты был голодранцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70