«Из всех искусств для нас важнейшим является кино!» Теперь же, не соизволив даже выгрузить продукты, ему приказывают ехать в резиденцию.
– Хозяин сбежал, – с трагическим видом сообщил бородач.
– Как сбежал?
– Как сбегают в Америку? – ответил вопросом на вопрос помощник, будто шофер был специалистом в этом вопросе.
– Что же теперь будет?
– Поживем – увидим…
Выезжая на Колымский тракт, водитель предупредил:
– На Колымском – авария. Могли перекрыть дорогу.
– Какая авария? – заинтересовался Миша.
– Похоже, «москвич» взорвался. Я на обратном пути проезжал мимо. Там милиция стояла.
– Такую стратегическую трассу вряд ли перекроют, – резонно заметил бородач, а между тем запаниковал: почему они изменили маршрут? И только вид взорванного «москвича» его немного успокоил.
В игральном зале клуба «Большие надежды» еще пылали страсти, когда Миша незаметно прошмыгнул на второй этаж и закрылся в кабинете Лося, из которого до сих пор не выветрился запах гари.
Он достал из сейфа конверт и трясущимися пальцами распечатал его.
Написанный от руки текст прыгал перед глазами, не давал сосредоточиться, сконцентрировать мысли.
"Я ушел, господа. Не надо обо мне сильно горевать, хоть и был я неплохим «отцом». Я старался быть справедливым. Может, кто-то посмеется в душе, припомнит какую-нибудь несправедливость с моей стороны. В конце концов Бог всех рассудит – и правых, и не правых.
Вы собрались здесь, в моем кабинете, чтобы выбрать нового хозяина.
Трудная задача, если учесть к тому же, что я всегда пренебрегал помощниками и относился к людям с большой осторожностью. Про каждого из вас я знаю очень много, куда больше, чем любой из вас обо мне, хотя я был на виду, а вы пребывали в моей тени. Не могу сказать, что это знание мне доставило большое удовольствие. Среди вас нет людей кристально чистых. Впрочем, то же самое я могу сказать и о себе. Как же быть, господа? Вы, конечно, возмутитесь и заявите, что вам не требуется кристально чистый хозяин, что это не главное качество для босса. Соглашусь. Разведу руками. И лишь осмелюсь спросить: а грязный босс вас у строит, господа? Тогда идите, поклонитесь в ножки гробовщику Поликарпу. Лучшей кандидатуры я не знаю.
Это все философия. Есть такая старческая болезнь. Вы, конечно, способны сами решать, без дедушки Лося, но предвижу разногласия и споры – от этого никто не застрахован. Однако споры могут привести к междоусобице. Это мы знаем не только из учебника истории, а на примере наших уважаемых соседей.
Поэтому прошу прислушаться напоследок к моему субъективному мнению.
Я хотел бы передать мою организацию, мое детище человеку, который на деле доказал свою преданность старому Лосю. Я говорю о президенте фирмы «Экстра ЕАК» господине Шаталине. Надеюсь, никто из вас не может усомниться в деловых качествах этого молодого человека? Он всем доказал, как высоко может подняться простой парень. Мне нравится, что при этом он честен и не идет на компромиссы, когда даже выгодное дело расходится с его представлениями о морали.
Впрочем, вам решать. Это мое последнее слово. Умолкаю навсегда.
Лосев".
– Старый осел! – перечитав несколько раз завещание, воскликнул Миша. – Какую ты роль отвел мне, неблагодарная скотина? Решил, что Шаталин возьмет меня в помощники? Дудки!
Бородач бросился к телефонному аппарату, начал судорожно тыкать в кнопки, потом крикнул в трубку:
– Срочно соедините меня с мэром! Ему ответили, что мэр еще спит.
– Разбудите! Это очень срочно! – Бородач назвал свою фамилию.
Ждать пришлось долго. Истекая потом и барабаня пальцами по столу, он снова и снова перечитывал завещание.
– Миша, ты что, охренел? – раздался сонный голос на другом конце провода, и последовал громкий зевок. – Еще нет восьми, мерзавец! Сегодня же воскресенье!
– Дело сделано, – произнес Миша, когда его перестали отчитывать, и добавил:
– Как вы просили.
– Молодец, – похвалил без особого воодушевления мэр, – но мог бы сообщить об этом попозже.
– Это еще не все. Я звоню из кабинета Лося. Он оставил завещание. Он предлагает в боссы Шаталина!
– Пусть он на том свете предлагает, – сострил мэр. – Об этом завещании еще кто-нибудь знает, кроме тебя?
– Нет.
– Уничтожь, и дело с концом.
– Уничтожить-то я уничтожу, но Шаталин…
– Забудь эту фамилию! – крикнул окончательно проснувшийся мэр. – Ты свое дело сделал, а Шаталин – это уже не твоя забота!
Бородач положил трубку, улыбнулся всеми зубами и принялся рвать на мелкие кусочки «последнее слово» босса.
Хромой сторож восставшего из праха, но пока еще не освященного монастыря был разбужен среди ночи громким стуком в деревянные ворота, окованные железом.
Открыл смотровое окошко, посветил фонариком. Отшатнулся. Лицо человека казалось мертвым: провалившиеся щеки, неподвижный взгляд. Сторож перекрестился и спросил:
– Тебе чего, мил человек?
Тот не ответил, только помялся на месте.
– Ты, наверно, в послушники наниматься пришел? – высказал предположение старик.
– В послушники… – пробормотал тот.
– А пораньше нельзя было? Ночь все-таки на дворе.
– Нельзя было… – эхом отозвался человек.
– Впущу, конечно, – покровительственно пообещал сторож, – не ночевать же тебе за воротами, на сырой земле. – И отпер засов.
– Спасибо… – как ветерок по листве, прошелестел тот.
– Чего уж там благодарить. – Хромой распахнул ворота. – Тут уже несколько человек живут. Собирается помаленьку братва! – Последнее слово его самого покоробило, и он снова перекрестился. – Бес иногда щекочет мне язычок!
Пришелец был одет, как подобает, во все черное.
– У тебя умер кто? – полюбопытствовал старик, запирая ворота.
– Умер… – снова превратился в эхо человек.
– Так я и понял. Сам-то на живого не похож. Сюда в основном такие и приходят. Полумертвецы. Правда, есть и другие, веселые, шебутные. Те, как правило, от армии отлынивают. Совсем еще отроки. А ты, по всему видно, повидал-таки жизнь.
Старику хотелось вызвать пришельца на откровенность, но тот не поддавался на хитрые уловки. Отчаявшись, сторож указал фонариком куда-то вглубь, в сторону от храма, где чернела невзрачная постройка.
– Тебе туда! Там всякого рода пришельцы живут, ждет поводыря послушное стадо! – Он даже заважничал от красивости собственных слов. – К ним и ступай!
Они тебя примут. Только постучись хорошенько, у них сон молодой.
Однако человек не сделал и шага в сторону указанного места.
– А храм открыт? – спросил он.
– Зачем тебе храм?
– Мне бы помолиться.
Сторож нехорошо посмотрел на пришельца.
– Ты что, мил человек, с печки упал? Храм не освящен. Как ты молиться будешь? Со дня на день владыку ждем.
– Мне все равно, – сказал тот таким отрешенным голосом, что старик сразу задумался о психическом состоянии странника, а задумавшись, испугался и решил не перечить.
– Хорошо, мил человек. Хочешь молиться – помолись. Я тебе открою.
Уже в храме, когда включил свет, всего одну люстру – зачем зря жечь электричество?! – сторож заметил в руке у пришельца небольшой коричневый чемоданчик. «Нет, он все-таки того, – подумал хромой. – Поперся с чемоданом в храм! Мог бы оставить у меня в каморке!»
– Я хочу побыть один, – озадачил его пришелец. «Оставлю его, а он иконостас попортит! – закралась недобрая мысль. – Чего можно ждать от сумасшедшего?»
– Я хочу остаться наедине с Богом! – твердо заявил тот.
– Только недолго. Ладно? – робким голосом попросил сторож и, вздыхая, охая, вышел наружу.
Человек, оглядевшись вокруг прищуренными глазами, будто оценивая приблизительную стоимость этих стен, произнес:
– А деньги немалые. Так ведь и страдания немалые. Повезло монахам в белых капюшонах.
Он презрительно усмехнулся. Если бы хромой сторож видел эту циничную усмешку, то составил бы иное мнение о пришельце. Отрешенность его разом выветрилась, от полумертвой благости на лице не осталось и следа. Глаза заблестели, озорно заиграли, словно человек оказался не в храме, а в комнате смеха, где на стенах отражаются уродцы, жутковатые монстры из его собственного тела. Храм же всегда являлся отражением души.
Он подошел к алтарю. Внимательно рассмотрел иконостас. Апостолы, нарисованные в примитивной манере, выглядели довольно странно, будто их дикарь нацарапал на скале.
– Какое все неживое! Перевелись на Руси богомазы. Человек и не думал молиться. Он сунул под алтарь свой коричневый чемоданчик, посмотрел на часы и быстро зашагал вон.
– Помолился, мил человек? Отвел душу? – встретил его с благодушной улыбкой старик и принялся закрывать храм.
Пришелец не ответил, только сделал несколько шагов в сторону ворот.
– Эй! – окликнул его тут же сторож. – Ты не туда пошел! Пришельцы в другой стороне живут!
Человек оглянулся. Маленькая фигурка хромого старика, неловко тыкающего в темноте ключом в замок, вызвала в нем жалость. Он вернулся, схватил сторожа за руку и потащил к воротам.
– Эй! Отцепись! Отцепись! – закричал тот. – Ведь я храм не закрыл!
Куда ты меня тащишь, дьявол?
Но странный человек был неумолим. Он железной хваткой держал старика и волок, бесповоротно волок вон из монастыря. Тот едва поспевал, хромая, не забывая креститься.
– Люди! Помогите! – звал на помощь старик. – Дьявол пришел к нам!
Дьявол!
Только оказавшись за воротами, он заприметил отсутствие чемоданчика и тогда что-то понял.
– Бежим, старый болван! – прокричал ему в самое ухо дьявол и толкнул несчастного так, что тому показалось, будто он оторвался от земли и полетел, а потом приземлился в сырую, пахучую траву.
И тут земля содрогнулась. Стены монастыря осветились изнутри. Белый дым взметнулся к небу. Маковки купола разом провалились, чуть ли не под землю ушли. И храма не стало.
На месте церкви бушевало пламя. Сторож беспрерывно крестился и шептал:
– Мать честная! Наваждение! – но сам не слышал своего шепота, потому что оглох.
Рядом, уткнувшись лицом в траву и обхватив руками голову, лежал дьявол. Старик чувствовал за спиной его тяжелое дыхание, но не оборачивался, боясь пошевелиться.
Федор тоже оглох. Если бы не этот вредный хромой старикашка, он бы уже сидел в своем «опеле», который предусмотрительно оставил на шоссе.
Он потерял счет времени с тех пор, как урну с Настиным прахом захоронили рядом с родителями и маленьким братом. Волей-неволей она пополнила ряды героев. Тех самых героев, которых ненавидела.
На похороны собралась всего кучка людей, ничтожное количество, хотя в этот день на кладбище, на Аллее героев, было некуда плюнуть от бесконечных толп народа. Хоронили известного всему городу мафиозного босса, Пита Криворотого. По такому случаю были даже перекрыты некоторые центральные улицы, чтобы не мешать потоку машин скорбящих. Траурную колонну, как водится, сопровождала автоинспекция, из мегафона то и дело неслось: «Остановитесь! Идет колонна!» И город замирал от этих слов, ведь только какой-нибудь недотепа турист мог быть не посвящен в происходящее. Все остальные граждане являлись очевидцами или участниками «нашего дела».
Убийцу и жертву хоронили в один день, в один час, в одном и том же месте, хотя на Аллее героев давно стерлась грань, изменились понятия. Жертвы становятся убийцами, убийцы – жертвами.
Речь над прахом Насти произнес ее родственник, опекун. Но что он мог сказать о девочке, кроме самых общих фраз? Федор обратил внимание на симпатичную, но уже немолодую женщину в очках, которая без конца терла глаза.
Он подошел к ней.
– Вас зовут Эльза Петровна?
– Откуда вы знаете?
– Мне Настя много рассказывала про вас.
– Представляю, – вздохнула женщина.
– Она очень тепло отзывалась…
– Не может быть, – покачала головой Эльза Петровна. – От нее не дождешься ласкового слова!
И тут ее прорвало, она разрыдалась.
На поминки он не поехал, на него и так чересчур пялились, шепотом спрашивали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Хозяин сбежал, – с трагическим видом сообщил бородач.
– Как сбежал?
– Как сбегают в Америку? – ответил вопросом на вопрос помощник, будто шофер был специалистом в этом вопросе.
– Что же теперь будет?
– Поживем – увидим…
Выезжая на Колымский тракт, водитель предупредил:
– На Колымском – авария. Могли перекрыть дорогу.
– Какая авария? – заинтересовался Миша.
– Похоже, «москвич» взорвался. Я на обратном пути проезжал мимо. Там милиция стояла.
– Такую стратегическую трассу вряд ли перекроют, – резонно заметил бородач, а между тем запаниковал: почему они изменили маршрут? И только вид взорванного «москвича» его немного успокоил.
В игральном зале клуба «Большие надежды» еще пылали страсти, когда Миша незаметно прошмыгнул на второй этаж и закрылся в кабинете Лося, из которого до сих пор не выветрился запах гари.
Он достал из сейфа конверт и трясущимися пальцами распечатал его.
Написанный от руки текст прыгал перед глазами, не давал сосредоточиться, сконцентрировать мысли.
"Я ушел, господа. Не надо обо мне сильно горевать, хоть и был я неплохим «отцом». Я старался быть справедливым. Может, кто-то посмеется в душе, припомнит какую-нибудь несправедливость с моей стороны. В конце концов Бог всех рассудит – и правых, и не правых.
Вы собрались здесь, в моем кабинете, чтобы выбрать нового хозяина.
Трудная задача, если учесть к тому же, что я всегда пренебрегал помощниками и относился к людям с большой осторожностью. Про каждого из вас я знаю очень много, куда больше, чем любой из вас обо мне, хотя я был на виду, а вы пребывали в моей тени. Не могу сказать, что это знание мне доставило большое удовольствие. Среди вас нет людей кристально чистых. Впрочем, то же самое я могу сказать и о себе. Как же быть, господа? Вы, конечно, возмутитесь и заявите, что вам не требуется кристально чистый хозяин, что это не главное качество для босса. Соглашусь. Разведу руками. И лишь осмелюсь спросить: а грязный босс вас у строит, господа? Тогда идите, поклонитесь в ножки гробовщику Поликарпу. Лучшей кандидатуры я не знаю.
Это все философия. Есть такая старческая болезнь. Вы, конечно, способны сами решать, без дедушки Лося, но предвижу разногласия и споры – от этого никто не застрахован. Однако споры могут привести к междоусобице. Это мы знаем не только из учебника истории, а на примере наших уважаемых соседей.
Поэтому прошу прислушаться напоследок к моему субъективному мнению.
Я хотел бы передать мою организацию, мое детище человеку, который на деле доказал свою преданность старому Лосю. Я говорю о президенте фирмы «Экстра ЕАК» господине Шаталине. Надеюсь, никто из вас не может усомниться в деловых качествах этого молодого человека? Он всем доказал, как высоко может подняться простой парень. Мне нравится, что при этом он честен и не идет на компромиссы, когда даже выгодное дело расходится с его представлениями о морали.
Впрочем, вам решать. Это мое последнее слово. Умолкаю навсегда.
Лосев".
– Старый осел! – перечитав несколько раз завещание, воскликнул Миша. – Какую ты роль отвел мне, неблагодарная скотина? Решил, что Шаталин возьмет меня в помощники? Дудки!
Бородач бросился к телефонному аппарату, начал судорожно тыкать в кнопки, потом крикнул в трубку:
– Срочно соедините меня с мэром! Ему ответили, что мэр еще спит.
– Разбудите! Это очень срочно! – Бородач назвал свою фамилию.
Ждать пришлось долго. Истекая потом и барабаня пальцами по столу, он снова и снова перечитывал завещание.
– Миша, ты что, охренел? – раздался сонный голос на другом конце провода, и последовал громкий зевок. – Еще нет восьми, мерзавец! Сегодня же воскресенье!
– Дело сделано, – произнес Миша, когда его перестали отчитывать, и добавил:
– Как вы просили.
– Молодец, – похвалил без особого воодушевления мэр, – но мог бы сообщить об этом попозже.
– Это еще не все. Я звоню из кабинета Лося. Он оставил завещание. Он предлагает в боссы Шаталина!
– Пусть он на том свете предлагает, – сострил мэр. – Об этом завещании еще кто-нибудь знает, кроме тебя?
– Нет.
– Уничтожь, и дело с концом.
– Уничтожить-то я уничтожу, но Шаталин…
– Забудь эту фамилию! – крикнул окончательно проснувшийся мэр. – Ты свое дело сделал, а Шаталин – это уже не твоя забота!
Бородач положил трубку, улыбнулся всеми зубами и принялся рвать на мелкие кусочки «последнее слово» босса.
Хромой сторож восставшего из праха, но пока еще не освященного монастыря был разбужен среди ночи громким стуком в деревянные ворота, окованные железом.
Открыл смотровое окошко, посветил фонариком. Отшатнулся. Лицо человека казалось мертвым: провалившиеся щеки, неподвижный взгляд. Сторож перекрестился и спросил:
– Тебе чего, мил человек?
Тот не ответил, только помялся на месте.
– Ты, наверно, в послушники наниматься пришел? – высказал предположение старик.
– В послушники… – пробормотал тот.
– А пораньше нельзя было? Ночь все-таки на дворе.
– Нельзя было… – эхом отозвался человек.
– Впущу, конечно, – покровительственно пообещал сторож, – не ночевать же тебе за воротами, на сырой земле. – И отпер засов.
– Спасибо… – как ветерок по листве, прошелестел тот.
– Чего уж там благодарить. – Хромой распахнул ворота. – Тут уже несколько человек живут. Собирается помаленьку братва! – Последнее слово его самого покоробило, и он снова перекрестился. – Бес иногда щекочет мне язычок!
Пришелец был одет, как подобает, во все черное.
– У тебя умер кто? – полюбопытствовал старик, запирая ворота.
– Умер… – снова превратился в эхо человек.
– Так я и понял. Сам-то на живого не похож. Сюда в основном такие и приходят. Полумертвецы. Правда, есть и другие, веселые, шебутные. Те, как правило, от армии отлынивают. Совсем еще отроки. А ты, по всему видно, повидал-таки жизнь.
Старику хотелось вызвать пришельца на откровенность, но тот не поддавался на хитрые уловки. Отчаявшись, сторож указал фонариком куда-то вглубь, в сторону от храма, где чернела невзрачная постройка.
– Тебе туда! Там всякого рода пришельцы живут, ждет поводыря послушное стадо! – Он даже заважничал от красивости собственных слов. – К ним и ступай!
Они тебя примут. Только постучись хорошенько, у них сон молодой.
Однако человек не сделал и шага в сторону указанного места.
– А храм открыт? – спросил он.
– Зачем тебе храм?
– Мне бы помолиться.
Сторож нехорошо посмотрел на пришельца.
– Ты что, мил человек, с печки упал? Храм не освящен. Как ты молиться будешь? Со дня на день владыку ждем.
– Мне все равно, – сказал тот таким отрешенным голосом, что старик сразу задумался о психическом состоянии странника, а задумавшись, испугался и решил не перечить.
– Хорошо, мил человек. Хочешь молиться – помолись. Я тебе открою.
Уже в храме, когда включил свет, всего одну люстру – зачем зря жечь электричество?! – сторож заметил в руке у пришельца небольшой коричневый чемоданчик. «Нет, он все-таки того, – подумал хромой. – Поперся с чемоданом в храм! Мог бы оставить у меня в каморке!»
– Я хочу побыть один, – озадачил его пришелец. «Оставлю его, а он иконостас попортит! – закралась недобрая мысль. – Чего можно ждать от сумасшедшего?»
– Я хочу остаться наедине с Богом! – твердо заявил тот.
– Только недолго. Ладно? – робким голосом попросил сторож и, вздыхая, охая, вышел наружу.
Человек, оглядевшись вокруг прищуренными глазами, будто оценивая приблизительную стоимость этих стен, произнес:
– А деньги немалые. Так ведь и страдания немалые. Повезло монахам в белых капюшонах.
Он презрительно усмехнулся. Если бы хромой сторож видел эту циничную усмешку, то составил бы иное мнение о пришельце. Отрешенность его разом выветрилась, от полумертвой благости на лице не осталось и следа. Глаза заблестели, озорно заиграли, словно человек оказался не в храме, а в комнате смеха, где на стенах отражаются уродцы, жутковатые монстры из его собственного тела. Храм же всегда являлся отражением души.
Он подошел к алтарю. Внимательно рассмотрел иконостас. Апостолы, нарисованные в примитивной манере, выглядели довольно странно, будто их дикарь нацарапал на скале.
– Какое все неживое! Перевелись на Руси богомазы. Человек и не думал молиться. Он сунул под алтарь свой коричневый чемоданчик, посмотрел на часы и быстро зашагал вон.
– Помолился, мил человек? Отвел душу? – встретил его с благодушной улыбкой старик и принялся закрывать храм.
Пришелец не ответил, только сделал несколько шагов в сторону ворот.
– Эй! – окликнул его тут же сторож. – Ты не туда пошел! Пришельцы в другой стороне живут!
Человек оглянулся. Маленькая фигурка хромого старика, неловко тыкающего в темноте ключом в замок, вызвала в нем жалость. Он вернулся, схватил сторожа за руку и потащил к воротам.
– Эй! Отцепись! Отцепись! – закричал тот. – Ведь я храм не закрыл!
Куда ты меня тащишь, дьявол?
Но странный человек был неумолим. Он железной хваткой держал старика и волок, бесповоротно волок вон из монастыря. Тот едва поспевал, хромая, не забывая креститься.
– Люди! Помогите! – звал на помощь старик. – Дьявол пришел к нам!
Дьявол!
Только оказавшись за воротами, он заприметил отсутствие чемоданчика и тогда что-то понял.
– Бежим, старый болван! – прокричал ему в самое ухо дьявол и толкнул несчастного так, что тому показалось, будто он оторвался от земли и полетел, а потом приземлился в сырую, пахучую траву.
И тут земля содрогнулась. Стены монастыря осветились изнутри. Белый дым взметнулся к небу. Маковки купола разом провалились, чуть ли не под землю ушли. И храма не стало.
На месте церкви бушевало пламя. Сторож беспрерывно крестился и шептал:
– Мать честная! Наваждение! – но сам не слышал своего шепота, потому что оглох.
Рядом, уткнувшись лицом в траву и обхватив руками голову, лежал дьявол. Старик чувствовал за спиной его тяжелое дыхание, но не оборачивался, боясь пошевелиться.
Федор тоже оглох. Если бы не этот вредный хромой старикашка, он бы уже сидел в своем «опеле», который предусмотрительно оставил на шоссе.
Он потерял счет времени с тех пор, как урну с Настиным прахом захоронили рядом с родителями и маленьким братом. Волей-неволей она пополнила ряды героев. Тех самых героев, которых ненавидела.
На похороны собралась всего кучка людей, ничтожное количество, хотя в этот день на кладбище, на Аллее героев, было некуда плюнуть от бесконечных толп народа. Хоронили известного всему городу мафиозного босса, Пита Криворотого. По такому случаю были даже перекрыты некоторые центральные улицы, чтобы не мешать потоку машин скорбящих. Траурную колонну, как водится, сопровождала автоинспекция, из мегафона то и дело неслось: «Остановитесь! Идет колонна!» И город замирал от этих слов, ведь только какой-нибудь недотепа турист мог быть не посвящен в происходящее. Все остальные граждане являлись очевидцами или участниками «нашего дела».
Убийцу и жертву хоронили в один день, в один час, в одном и том же месте, хотя на Аллее героев давно стерлась грань, изменились понятия. Жертвы становятся убийцами, убийцы – жертвами.
Речь над прахом Насти произнес ее родственник, опекун. Но что он мог сказать о девочке, кроме самых общих фраз? Федор обратил внимание на симпатичную, но уже немолодую женщину в очках, которая без конца терла глаза.
Он подошел к ней.
– Вас зовут Эльза Петровна?
– Откуда вы знаете?
– Мне Настя много рассказывала про вас.
– Представляю, – вздохнула женщина.
– Она очень тепло отзывалась…
– Не может быть, – покачала головой Эльза Петровна. – От нее не дождешься ласкового слова!
И тут ее прорвало, она разрыдалась.
На поминки он не поехал, на него и так чересчур пялились, шепотом спрашивали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70