Вспомни.
– Мы с вами разные люди, Иван Серафимыч, и нам друг друга трудно понять.
– Мы – разные люди. Это верно. Но почему ты не захотел сам во всем разобраться? Пришел бы к нам домой, выпили бы с тобой, как сейчас, и прояснили, глядишь, ситуацию. Гордость не позволила? Почему после армии ты к нам ни разу не пришел? Ведь не чужие мы тебе были…
– Я любил ее, – пробормотал Саня, – и у меня вот здесь кое-что разорвалось. – Он постучал себя кулаком в грудь. – Вы несете околесицу, Иван Серафи-мыч. Люда вышла замуж за полгода до окончания моей службы. Последние ее письма не отличались нежностью. Неужели я должен был выяснять, по любви она вышла замуж или нет? Мне это было безразлично. Я потерял ее навсегда.
– После развода она сохла по тебе. Так и знай. Но гордость не позволила ей найти тебя. Не позволила гордость. Вот как.
– Не смешите меня. Вы со своим запоздавшим на десять лет комментарием все превращаете в анекдот, в «мыльную оперу». Вы хотите свалить все на меня, чтобы очистить совесть. Не надо этого делать, Иван Серафимыч. Каждому – свое.
– Ах ты Боже мой! Послушать тебя – так прямо ангел! А часовенку-то строишь для чего? Есть, значит, грех на душе? Тяжкий грех! Ведь это ты, гаденыш, Лю-дочку убил! Ты-ы-ы! – взревел Серафимыч раненым зверем. – Из-за тебя вся жизнь моя пошла наперекосяк! Зоенька даже на похороны не смогла пойти, паралич ее скрутил, как узнала! Сколько она мучилась, бедная! Все из-за тебя, гаденыша, все из-за тебя! – Он расстегнул на груди клетчатую рубаху – тяжко давался этот разговор. Потом сунул руку под мышку и вытянул оттуда пистолет на резинке – излюбленный фокус героев гангстерских фильмов. Нельзя сказать, что при этом он продемонстрировал чудо ловкости. – Вот, значит, Санек, часовенкой не отделаешься! Я тебе Людочки и жизни моей искалеченной не прощу! Так и знай.
Вот. – Он явно медлил. Чего-то ему не хватало для полной картины. – Может, покаешься напоследок?
– Ас чего вы решили, что это я? Любопытство пересилило страх. Этот вопрос мучил Шаталина с самого начала.
– А что тебе до того? Я тебя предупреждал о своей находчивости.
– А все-таки?
– Полгода назад один человек…
– Дочь Овчинникова? Не юлите, Иван Серафимыч, мне ведь все равно на тот свет отправляться. Зачем же скрывать?
– Ну, предположим, она.
– Она видела меня там и запомнила?
– Запомнила, – подтвердил старикан.
– Но ведь это еще ничего не значит. Нас было пятеро.
– А Людочку убил ты! Об этом я узнал только позавчера.
– От нее же? – Серафимыч кивнул. – Она что, ясновидящая? С чего она это взяла?
– Ладно, хватит базарить! Будешь каяться?
– Буду, но не перед вами! – заявил Александр. – А если хотите меня прикончить, то не советую этого делать в доме. Выстрел услышит охрана, и вы отправитесь вслед за мной.
– Ты думаешь, гаденыш, мне охота жить, после того как ты все испоганил?
– И все же есть более разумный выход. Мы садимся в мой автомобиль, уходим от опеки, выбираем укромное местечко, и вы мне стреляете в затылок.
Идет?
– Да пошел ты!.. – прохрипел Серафимыч, но снова медлил.
Шаталин видел, как тяжело дается ему роль палача. До последней минуты он не верил, что Серафимыч способен выстрелить, пока тот не взвел курок.
В этот миг широко распахнулась входная дверь, и это бы только ускорило развязку, если бы женский голос не окликнул рокового гостя:
– Серафимыч! Это – я!
В темноте гостиной не очерчивался даже силуэт вошедшего.
Старикан улыбнулся, вздохнул и начал возродившимся басом:
– Ну вот, теперь…
Ему помешали договорить два оглушительных выстрела. На лице Серафимыча изобразилось крайнее удивление, когда он повалился на пол – без стона, без крика, как трухлявый, подгнивший буфет, в котором давно не держали посуды, а выбросить на помойку было жаль.
Напуганная до смерти охрана внесла на кухню обезоруженную девушку, заломив ей руки за спину. Она отчаянно вырывалась, а Шаталин остолбенел – он не ожидал столь дорогого подарка.
– Отпустите ее! – распорядился он. – Она спасла мне жизнь.
Девушка вырвалась из медвежьих лап оторопевших охранников. Один из парней протянул Александру изъятый у нее пистолет.
– Зря вы не дали нам его обыскать, – указал другой на труп старикана.
Третий поинтересовался:
– Где у вас телефон? Надо сообщить о случившемся боссу.
– Ну, ты даешь! – воскликнул четвертый. – Телефон у тебя в штанах! Или ты со страху так обложился, что он вышел из строя?
Парни громко заржали над растерявшимся охранником, и тот поспешил удалиться.
Отсмеявшись, они засыпали Шаталина вопросами:
– Что будем делать с трупом?
– Милицию вызывать?
– Может, нам взять на себя убийство? Последнее благородное предложение преследовало единственную цель – обелить охрану в глазах босса.
Саня, казалось, ничего не слышал. Ее глаза – глаза затравленного зверька – молили о пощаде. Она отвернулась к стене.
– С девушкой могут возникнуть проблемы, – продолжал развивать тему тот, что хотел взять убийство на себя. – Есть ли у нее разрешение на оружие?
Она опустила голову. Саня видел, как дрожит ее тень на стене, как она заламывает пальцы.
– А девушка неплохо стреляет, – заметил другой, опустившись на корточки перед трупом.
– В такую тушу трудно не попасть! – засмеялся первый.
– Но дважды в яблочко угодить – надо иметь меткую руку! Пули вошли одна в другую, это и дураку понятно!
При этих словах она резко повернула голову и бросила на него уже кричащий взгляд. Саня не мог двинуться с места и растерял слова. Видно, алкоголь только сейчас дал себя знать.
Из темноты гостиной вынырнул третий охранник, смущенный смехом товарищей.
– Босс только что уехал от «Сэма». Телефон в машине не отвечает, а домой ему я не стану звонить.
Остальные одобрительно закивали – Лось не любил, когда его беспокоили в домашней обстановке.
– Оставьте нас! – наконец решился Шаталин. – Я сам решу, что делать, кого вызывать!
– Добро, начальник! – отозвался предложивший взять на себя убийство. – Но над моим предложением стоит подумать.
Они один за другим вышли из гостиной. Саня подошел к девушке неровной походкой. Голова кружилась – то ли от водки, то ли от нервов, то ли от счастья, что она снова рядом. Положил руки ей на плечи. Тень на стене разжала пальцы. На девушке оказался плащ из тонкой ткани, отливавшей фиолетово-розовым. Плащ намок – она бежала сюда по дождю. Ей не хотелось отделяться от стены, но она сделала над собой усилие. Он обхватил ладонями ее лицо с мутными от пудры бороздами на щеках, с неудачно замазанным синяком под глазом и принялся нежно его целовать, как целовал только одну женщину в мире.
– Людочка, любимая…
– Не называй меня больше этим именем, – всхлипнув, попросила она.
– А как тебя звать?
– Никак. Уведи меня куда-нибудь отсюда! – закричала вдруг безымянная гостья. – Неужели ты не понимаешь?
Он подхватил ее на руки и пронес через темную гостиную наверх, в спальню. На лестнице она обронила туфлю, и та стукнулась об пол где-то внизу.
– Сейчас сбегаю за ней!
– Не надо, – попросила она. Он положил ее прямо в одежде на кровать, включил свет.
– Может, хочешь выпить? Там осталось немного водки… Ах да!.. – Он притронулся пальцами ко лбу. Она снова заплакала, не пряча лица. – Послушай, – обратился к ней Шаталин, – тебе надо рассказать все по порядку.
– Не сейчас.
– Я, честно говоря, ничего не понимаю… Ты собиралась меня убить? – Она замотала головой. – Ты – дочь Овчинникова?
– Нет. Я же сказала – не сейчас.
– Но я должен хоть что-то знать, когда придут менты.
– Тебе мало того, что ты уже знаешь?
– Ты вернулась, чтобы спасти меня? – догадался Александр.
Она отвернулась, подтянув колени к животу. Вторая туфля упала на пол.
По телу девушки прошла судорога, и громкие рыдания наконец выплеснулись наружу.
Шаталин окончательно растерялся. Он не знал, что в таких случаях делают. С минуту стоял неподвижно, а потом опустился рядом с ней на кровать.
Погладил ее осторожными пальцами по щиколотке.
– Ты успокойся, Лю… – Слова как-то не склеивались одно с другим, и пугала ее безымянность. – Пойми, Серафимыч – камикадзе. Он до завтрашнего дня все равно бы не дожил. Я предлагал ему сесть со мной в машину, уйти от охраны и там… Короче, он не согласился. Пришел сюда, чтобы умереть.
Она вдруг успокоилась. Снова перевернулась на спину, вытирая ладонями глаза. Разбитый глаз еще больше заплыл, превратился в щелочку, да и здоровый теперь мало отличался от него. Девушка была бы похожа на светловолосую, сероокую китаянку, если бы такие существовали. Саня поймал себя на том, что любуется ею даже в эти минуты.
– Ты предложил это Серафимычу? – переспросила она. Саня кивнул, и в тот же миг голова его дернулась от сокрушительной пощечины. – Дурак! Я бы тогда не смогла тебе помочь! Ведь я тебя обезоружила!
– У меня есть охрана, – пробурчал Шаталин, сразу забыв о пощечине.
– Многого стоит твоя охрана!
– А я бы не стал стрелять в Серафимыча, даже если бы ты меня не обезоружила, – выдал он вдруг себя. – Это старая история. Ты зря торопилась. – И уже смелее погладил ее по голой щиколотке.
– Саша, тебе не кажется… – Она впервые обратилась к нему по имени.
– Кажется, – ответил он.
– Что это?
Он пожал плечами.
– Когда ты исчезла, мне стало все равно. Понимаешь? Вообще все. Ведь раньше я как-то жил без тебя?
– Я тебя ненавидела, – призналась девушка, – потому что мне все про тебя известно. Или почти все. И вдруг… Мне было так плохо, будто отняли ребенка! Я знала, в котором часу он придет, чтобы отомстить за дочь. За Люду…
Не называй меня так больше никогда! Слышишь? Никогда! Я не могла этого вынести!
Рыдания снова вырвались из ее груди. Он накрыл ее своим телом, просунул руки ей под спину и стал баюкать, как дитя.
«А Серафимыч все еще на кухне, в луже крови!» – свербило в мозгу. В какой-то миг Шаталину показалось, что дверь у него за спиной открывается и в спальню неторопливой походкой входит старикан. Он встрепенулся. Отстранился от нее.
– Что случилось?
– Надо звонить.
– Подожди…
– Ты боишься?
Она помотала головой.
– Ты хочешь уйти?
– Нет. Только не это. Знаешь… – Она задумалась. – Ты не хочешь меня трахнуть?
– Ты серьезно?
Она помычала в ответ.
– Что, прямо сейчас? Прямо здесь?
– Ну не на кухне же! – Она захохотала надрывно, через силу. Потом, захлебнувшись смехом, еле слышно пролепетала:
– Мне это нужно…
Саня хотел выключить свет, но не успел. Девушка притянула его к себе и впилась большим горячим ртом в его губы. Поцелуй отчаянной, смертельной страсти длился так долго, что ему показалась тесной эта пятидесятиметровая спальня, в которой при желании можно было устроить баскетбольный матч. Она только разрешила снять с себя трусики, оставшись в юбке, блузке и даже в плаще. Он боялся, что при сложившихся обстоятельствах будет не на высоте, но, почуяв запах ее кожи – запах коры какого-то тропического дерева, которого, может, и в природе не существует, – Саня испытал сладкую истому, будто поддел арбузный мякиш на острие ножа и отправил в рот чудесную влагу во время изнурительного похода по знойной пустыне.
Ее голова металась по подушке. Густые длинные волосы то закрывали лицо, то рассыпались вдруг густой волной от какого-то непонятного внутреннего взрыва. Она извивалась всем телом в искрометном танце, задавая ритм партнеру.
«А Серафимыч все еще на кухне!» – продолжало свербить в мозгу. Это и будоражило, и отвлекало. Шаталин машинально оглядывался на дверь и этим портил танец, сбивался. Но вот она сжала свои тонкие губы так, что они побелели, и прорвался крик, перешедший в шепот:
– Миленький мой! Родной мой! Еще, пожалуйста! Ну, еще! Ах, какой ты!
Какой ты!..
Новый крик длился так долго, что она охрипла. Она просила еще, она умоляла продлить забытье, и он работал исправно, как паровой двигатель, как турбогенератор, как бензопила «Дружба».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Мы с вами разные люди, Иван Серафимыч, и нам друг друга трудно понять.
– Мы – разные люди. Это верно. Но почему ты не захотел сам во всем разобраться? Пришел бы к нам домой, выпили бы с тобой, как сейчас, и прояснили, глядишь, ситуацию. Гордость не позволила? Почему после армии ты к нам ни разу не пришел? Ведь не чужие мы тебе были…
– Я любил ее, – пробормотал Саня, – и у меня вот здесь кое-что разорвалось. – Он постучал себя кулаком в грудь. – Вы несете околесицу, Иван Серафи-мыч. Люда вышла замуж за полгода до окончания моей службы. Последние ее письма не отличались нежностью. Неужели я должен был выяснять, по любви она вышла замуж или нет? Мне это было безразлично. Я потерял ее навсегда.
– После развода она сохла по тебе. Так и знай. Но гордость не позволила ей найти тебя. Не позволила гордость. Вот как.
– Не смешите меня. Вы со своим запоздавшим на десять лет комментарием все превращаете в анекдот, в «мыльную оперу». Вы хотите свалить все на меня, чтобы очистить совесть. Не надо этого делать, Иван Серафимыч. Каждому – свое.
– Ах ты Боже мой! Послушать тебя – так прямо ангел! А часовенку-то строишь для чего? Есть, значит, грех на душе? Тяжкий грех! Ведь это ты, гаденыш, Лю-дочку убил! Ты-ы-ы! – взревел Серафимыч раненым зверем. – Из-за тебя вся жизнь моя пошла наперекосяк! Зоенька даже на похороны не смогла пойти, паралич ее скрутил, как узнала! Сколько она мучилась, бедная! Все из-за тебя, гаденыша, все из-за тебя! – Он расстегнул на груди клетчатую рубаху – тяжко давался этот разговор. Потом сунул руку под мышку и вытянул оттуда пистолет на резинке – излюбленный фокус героев гангстерских фильмов. Нельзя сказать, что при этом он продемонстрировал чудо ловкости. – Вот, значит, Санек, часовенкой не отделаешься! Я тебе Людочки и жизни моей искалеченной не прощу! Так и знай.
Вот. – Он явно медлил. Чего-то ему не хватало для полной картины. – Может, покаешься напоследок?
– Ас чего вы решили, что это я? Любопытство пересилило страх. Этот вопрос мучил Шаталина с самого начала.
– А что тебе до того? Я тебя предупреждал о своей находчивости.
– А все-таки?
– Полгода назад один человек…
– Дочь Овчинникова? Не юлите, Иван Серафимыч, мне ведь все равно на тот свет отправляться. Зачем же скрывать?
– Ну, предположим, она.
– Она видела меня там и запомнила?
– Запомнила, – подтвердил старикан.
– Но ведь это еще ничего не значит. Нас было пятеро.
– А Людочку убил ты! Об этом я узнал только позавчера.
– От нее же? – Серафимыч кивнул. – Она что, ясновидящая? С чего она это взяла?
– Ладно, хватит базарить! Будешь каяться?
– Буду, но не перед вами! – заявил Александр. – А если хотите меня прикончить, то не советую этого делать в доме. Выстрел услышит охрана, и вы отправитесь вслед за мной.
– Ты думаешь, гаденыш, мне охота жить, после того как ты все испоганил?
– И все же есть более разумный выход. Мы садимся в мой автомобиль, уходим от опеки, выбираем укромное местечко, и вы мне стреляете в затылок.
Идет?
– Да пошел ты!.. – прохрипел Серафимыч, но снова медлил.
Шаталин видел, как тяжело дается ему роль палача. До последней минуты он не верил, что Серафимыч способен выстрелить, пока тот не взвел курок.
В этот миг широко распахнулась входная дверь, и это бы только ускорило развязку, если бы женский голос не окликнул рокового гостя:
– Серафимыч! Это – я!
В темноте гостиной не очерчивался даже силуэт вошедшего.
Старикан улыбнулся, вздохнул и начал возродившимся басом:
– Ну вот, теперь…
Ему помешали договорить два оглушительных выстрела. На лице Серафимыча изобразилось крайнее удивление, когда он повалился на пол – без стона, без крика, как трухлявый, подгнивший буфет, в котором давно не держали посуды, а выбросить на помойку было жаль.
Напуганная до смерти охрана внесла на кухню обезоруженную девушку, заломив ей руки за спину. Она отчаянно вырывалась, а Шаталин остолбенел – он не ожидал столь дорогого подарка.
– Отпустите ее! – распорядился он. – Она спасла мне жизнь.
Девушка вырвалась из медвежьих лап оторопевших охранников. Один из парней протянул Александру изъятый у нее пистолет.
– Зря вы не дали нам его обыскать, – указал другой на труп старикана.
Третий поинтересовался:
– Где у вас телефон? Надо сообщить о случившемся боссу.
– Ну, ты даешь! – воскликнул четвертый. – Телефон у тебя в штанах! Или ты со страху так обложился, что он вышел из строя?
Парни громко заржали над растерявшимся охранником, и тот поспешил удалиться.
Отсмеявшись, они засыпали Шаталина вопросами:
– Что будем делать с трупом?
– Милицию вызывать?
– Может, нам взять на себя убийство? Последнее благородное предложение преследовало единственную цель – обелить охрану в глазах босса.
Саня, казалось, ничего не слышал. Ее глаза – глаза затравленного зверька – молили о пощаде. Она отвернулась к стене.
– С девушкой могут возникнуть проблемы, – продолжал развивать тему тот, что хотел взять убийство на себя. – Есть ли у нее разрешение на оружие?
Она опустила голову. Саня видел, как дрожит ее тень на стене, как она заламывает пальцы.
– А девушка неплохо стреляет, – заметил другой, опустившись на корточки перед трупом.
– В такую тушу трудно не попасть! – засмеялся первый.
– Но дважды в яблочко угодить – надо иметь меткую руку! Пули вошли одна в другую, это и дураку понятно!
При этих словах она резко повернула голову и бросила на него уже кричащий взгляд. Саня не мог двинуться с места и растерял слова. Видно, алкоголь только сейчас дал себя знать.
Из темноты гостиной вынырнул третий охранник, смущенный смехом товарищей.
– Босс только что уехал от «Сэма». Телефон в машине не отвечает, а домой ему я не стану звонить.
Остальные одобрительно закивали – Лось не любил, когда его беспокоили в домашней обстановке.
– Оставьте нас! – наконец решился Шаталин. – Я сам решу, что делать, кого вызывать!
– Добро, начальник! – отозвался предложивший взять на себя убийство. – Но над моим предложением стоит подумать.
Они один за другим вышли из гостиной. Саня подошел к девушке неровной походкой. Голова кружилась – то ли от водки, то ли от нервов, то ли от счастья, что она снова рядом. Положил руки ей на плечи. Тень на стене разжала пальцы. На девушке оказался плащ из тонкой ткани, отливавшей фиолетово-розовым. Плащ намок – она бежала сюда по дождю. Ей не хотелось отделяться от стены, но она сделала над собой усилие. Он обхватил ладонями ее лицо с мутными от пудры бороздами на щеках, с неудачно замазанным синяком под глазом и принялся нежно его целовать, как целовал только одну женщину в мире.
– Людочка, любимая…
– Не называй меня больше этим именем, – всхлипнув, попросила она.
– А как тебя звать?
– Никак. Уведи меня куда-нибудь отсюда! – закричала вдруг безымянная гостья. – Неужели ты не понимаешь?
Он подхватил ее на руки и пронес через темную гостиную наверх, в спальню. На лестнице она обронила туфлю, и та стукнулась об пол где-то внизу.
– Сейчас сбегаю за ней!
– Не надо, – попросила она. Он положил ее прямо в одежде на кровать, включил свет.
– Может, хочешь выпить? Там осталось немного водки… Ах да!.. – Он притронулся пальцами ко лбу. Она снова заплакала, не пряча лица. – Послушай, – обратился к ней Шаталин, – тебе надо рассказать все по порядку.
– Не сейчас.
– Я, честно говоря, ничего не понимаю… Ты собиралась меня убить? – Она замотала головой. – Ты – дочь Овчинникова?
– Нет. Я же сказала – не сейчас.
– Но я должен хоть что-то знать, когда придут менты.
– Тебе мало того, что ты уже знаешь?
– Ты вернулась, чтобы спасти меня? – догадался Александр.
Она отвернулась, подтянув колени к животу. Вторая туфля упала на пол.
По телу девушки прошла судорога, и громкие рыдания наконец выплеснулись наружу.
Шаталин окончательно растерялся. Он не знал, что в таких случаях делают. С минуту стоял неподвижно, а потом опустился рядом с ней на кровать.
Погладил ее осторожными пальцами по щиколотке.
– Ты успокойся, Лю… – Слова как-то не склеивались одно с другим, и пугала ее безымянность. – Пойми, Серафимыч – камикадзе. Он до завтрашнего дня все равно бы не дожил. Я предлагал ему сесть со мной в машину, уйти от охраны и там… Короче, он не согласился. Пришел сюда, чтобы умереть.
Она вдруг успокоилась. Снова перевернулась на спину, вытирая ладонями глаза. Разбитый глаз еще больше заплыл, превратился в щелочку, да и здоровый теперь мало отличался от него. Девушка была бы похожа на светловолосую, сероокую китаянку, если бы такие существовали. Саня поймал себя на том, что любуется ею даже в эти минуты.
– Ты предложил это Серафимычу? – переспросила она. Саня кивнул, и в тот же миг голова его дернулась от сокрушительной пощечины. – Дурак! Я бы тогда не смогла тебе помочь! Ведь я тебя обезоружила!
– У меня есть охрана, – пробурчал Шаталин, сразу забыв о пощечине.
– Многого стоит твоя охрана!
– А я бы не стал стрелять в Серафимыча, даже если бы ты меня не обезоружила, – выдал он вдруг себя. – Это старая история. Ты зря торопилась. – И уже смелее погладил ее по голой щиколотке.
– Саша, тебе не кажется… – Она впервые обратилась к нему по имени.
– Кажется, – ответил он.
– Что это?
Он пожал плечами.
– Когда ты исчезла, мне стало все равно. Понимаешь? Вообще все. Ведь раньше я как-то жил без тебя?
– Я тебя ненавидела, – призналась девушка, – потому что мне все про тебя известно. Или почти все. И вдруг… Мне было так плохо, будто отняли ребенка! Я знала, в котором часу он придет, чтобы отомстить за дочь. За Люду…
Не называй меня так больше никогда! Слышишь? Никогда! Я не могла этого вынести!
Рыдания снова вырвались из ее груди. Он накрыл ее своим телом, просунул руки ей под спину и стал баюкать, как дитя.
«А Серафимыч все еще на кухне, в луже крови!» – свербило в мозгу. В какой-то миг Шаталину показалось, что дверь у него за спиной открывается и в спальню неторопливой походкой входит старикан. Он встрепенулся. Отстранился от нее.
– Что случилось?
– Надо звонить.
– Подожди…
– Ты боишься?
Она помотала головой.
– Ты хочешь уйти?
– Нет. Только не это. Знаешь… – Она задумалась. – Ты не хочешь меня трахнуть?
– Ты серьезно?
Она помычала в ответ.
– Что, прямо сейчас? Прямо здесь?
– Ну не на кухне же! – Она захохотала надрывно, через силу. Потом, захлебнувшись смехом, еле слышно пролепетала:
– Мне это нужно…
Саня хотел выключить свет, но не успел. Девушка притянула его к себе и впилась большим горячим ртом в его губы. Поцелуй отчаянной, смертельной страсти длился так долго, что ему показалась тесной эта пятидесятиметровая спальня, в которой при желании можно было устроить баскетбольный матч. Она только разрешила снять с себя трусики, оставшись в юбке, блузке и даже в плаще. Он боялся, что при сложившихся обстоятельствах будет не на высоте, но, почуяв запах ее кожи – запах коры какого-то тропического дерева, которого, может, и в природе не существует, – Саня испытал сладкую истому, будто поддел арбузный мякиш на острие ножа и отправил в рот чудесную влагу во время изнурительного похода по знойной пустыне.
Ее голова металась по подушке. Густые длинные волосы то закрывали лицо, то рассыпались вдруг густой волной от какого-то непонятного внутреннего взрыва. Она извивалась всем телом в искрометном танце, задавая ритм партнеру.
«А Серафимыч все еще на кухне!» – продолжало свербить в мозгу. Это и будоражило, и отвлекало. Шаталин машинально оглядывался на дверь и этим портил танец, сбивался. Но вот она сжала свои тонкие губы так, что они побелели, и прорвался крик, перешедший в шепот:
– Миленький мой! Родной мой! Еще, пожалуйста! Ну, еще! Ах, какой ты!
Какой ты!..
Новый крик длился так долго, что она охрипла. Она просила еще, она умоляла продлить забытье, и он работал исправно, как паровой двигатель, как турбогенератор, как бензопила «Дружба».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70