Квартира была просторной и удобной. Гвидо провел Фицдуэйна к себе в кабинет и налил обоим по стаканчику сухого белого вина.
— Вообще-то сейчас мне положено в поте лица трудиться над салатом, — сказал он, — но Кристина знает, что нам нужно поговорить. На сегодня она освободила меня от домашних хлопот.
— Очень милая женщина, — сказал Фицдуэйн. — Вот уж не думал увидеть тебя в роли примерного семьянина.
— Все вышло довольно неожиданно, — сказал Гвидо. — Но если б я знал, до чего это приятно, я не стал бы так затягивать с первой попыткой.
— Но ведь эта попытка у тебя не первая, — сказал Фицдуэйн. — Или ты забыл?
Медля с ответом, Гвидо посмотрел ему прямо в глаза.
— Нет, не забыл, — наконец произнес он. Оба они немного помолчали; потом Гвидо заговорил снова.
— Я тут разыскал кое-что о Беате фон Граффенлаубе, как ты просил. Смотри, дружище, — человек он непростой. Если ты вздумаешь ему перечить, можешь вылететь из Швейцарии в два счета.
— Да ну?
— Фон Граффенлауб — очень влиятельная фигура. А влиятельные швейцарцы не любят, когда их делами интересуются люди со стороны. Если кто-нибудь начинает раскачивать их лодку, его отправляют за борт. Только и всего.
— А что значит раскачивать лодку?
— Сложно сказать. Иногда заранее и не угадаешь, — пояснил Гвидо. — Ведь правила устанавливают они. Это их страна.
— Но и твоя тоже, — заметил Фицдуэйн.
— Если судить по паспорту, то да, но фон Граффенлауб сумел отхватить себе добрый ее ломоть, чего обо мне никак не скажешь. Вот в чем разница между нами.
— Ты говоришь о ваших перспективах?
— Конечно, и о перспективах тоже, — согласился Гвидо. — Но главным образом я говорю о власти — о реальной власти. — Он весело улыбнулся. — О той, которую никто не любит испытывать на себе, — добавил он.
Фицдуэйн посмотрел на него и кивнул. Гвидо рассмеялся.
— Но ты погоди так уж сразу собираться обратно, — сказал он.
— Прежде чем мы перейдем к фон Граффенлаубу, — сказал Фицдуэйн, — я хотел бы побольше узнать о Швейцарии вообще. Кто входит в эти самые “влиятельные круги”? Как работает вся система? Весь мир считает, что Швейцария — мирная, преуспевающая страна, а у вас тут чуть ли не баррикады. И что это за Дом независимой молодежи?
Гвидо раскурил “бриссаго” — длинную, тонкую, кривую сигару с соломинкой вместо мундштука. Она смахивала на узловатый корень какого-то неведомого растения. По комнате поплыл дым. В квартире было тепло и уютно; Фицдуэйн слышал, как Кристина хлопочет на кухне, готовя обед.
— Что ж, начнем с самых общих сведений, — сказал Гвидо. — В Швейцарии живут шесть и три десятых миллиона человек. В настоящее время она считается одной из самых благополучных стран в мире. Инфляция минимальная, безработицы почти не существует. Поезда, автобусы, самолеты и даже спортсмены-любители никогда не опаздывают. При этом на свете, пожалуй, нет другого народа, который представлял бы собой столь пестрый союз различных сообществ. И члены этих сообществ часто даже не питают друг к другу особой симпатии, а если говорить о внутренних языковых и культурных связях, то они очень слабы. Все держится только на взаимных интересах.
У нас в ходу четыре разных языка — немецкий, французский, итальянский и ретороманский — да еще уйма диалектов. Кроме того, здесь живут люди различных вероисповеданий. Примерно пятьдесят процентов — католики, а около сорока восьми — протестанты всех мастей. За точность этих цифр я не ручаюсь.
В отличие от большинства других стран, где налицо сильная централизация, власть в Швейцарии — причем не только теоретически, но, как правило, и на практике — распространяется снизу вверх. Базовой единицей является Gemeinde, или община. Несколько общин вместе составляют кантон, а всего в нашей стране двадцать шесть кантонов и полукантонов.
Возможности центрального правительства в Берне весьма невелики. По конституции его власть ограничена строгими рамками, и граждане бдительно следят за тем, чтобы с них брали не слишком много налогов. Власть здесь определяется деньгами: те, у кого их мало, не могут пользоваться серьезным влиянием.
Гвидо цинично улыбнулся, но выражение его лица не соответствовало этой улыбке. Он явно был горд, что родился швейцарцем.
— Разные языки, разные диалекты, разные религии, разные природные условия, разные соседи, разные обычаи, — сказал Фицдуэйн. — Почему же все это продолжает существовать как целое?
— По разным причинам, — улыбаясь, ответил Гвидо. — Благодаря очень умно составленной конституции, благодаря тому, что за спиной у нас почти семь веков совместной жизни, благодаря тому, что каждый обладает своей долей национальных богатств — хотя эти доли и не назовешь равными, — и, наконец, далеко не в последнюю очередь благодаря общей армии.
— Расскажи мне о швейцарской армии, — попросил Фицдуэйн.
— Пора обедать, — появляясь на пороге, сказала Кристина. — Гвидо должен есть вовремя. — Она подошла к Гвидо, чтобы помочь ему встать с кресла. Ее помощь была тактичной и ненавязчивой, хотя ей явно уже не раз приходилось оказывать ему подобные услуги. Гвидо легко уставал, однако гости не должны были видеть, что он теряет власть над своим телом. Такая заботливость могла быть продиктована только любовью.
Фицдуэйн подавил в себе желание помочь. Вместо этого он сначала перенес стаканы из кабинета в столовую, а потом, с молчаливого одобрения Гвидо, откупорил еще одну бутылку вина.
Кадар затих, погрузившись в воспоминания. Власти решили, что убийство Уитни Рестона — дело рук Кастро и его мятежников. Как человек ЦРУ, помогавший антикоммунистической полиции Батиста, Уитни был для них очевидной мишенью.
После смерти Уитни Кадар вернулся в свой маленький мирок магнитофонов, подслушивающих устройств и глазков для наблюдения за домашними. Он стал использовать таймеры и принялся осваивать включение техники с голоса. Изобрел направленный микрофон оригинальной конструкции и начал экспериментировать с передачей информации по электросети. Он умудрился установить “жучки” даже в принадлежащих Вентуре и матери автомобилях.
Могло бы показаться, что вся эта деятельность развернута лишь ради более подробного выяснения обстоятельств гибели Уитни. Однако это было не так. Кадар еще не вполне оправился от пережитого шока. Он принял на веру сообщение Вентуры о том, что убийцы пойманы и казнены. Даже когда он узнал — подслушав один из разговоров в машине, — что казненные Вентурой преступники вовсе не убивали Уитни, он по-прежнему думал, что в смерти его друга повинны мятежники.
Наблюдая за домашними, он не стремился выяснить что-нибудь конкретное. Ему просто нравилось это занятие. Оно отвлекало его от мыслей о понесенной утрате. Оно было подготовкой к дальнейшей самостоятельной жизни и давало ему ощущение власти.
Как— то раз Вентура вызвал Кадара к себе. Он сказал, что с ним хочет встретиться один человек и что об этом не следует говорить матери. Он велел Кадару привести себя в порядок и надеть пиджак с галстуком, а затем отвез его в дом в Старой Гаване. По дороге Вентура объяснил Кадару, что этот человек собирается сказать ему нечто очень важное, и если Кадар желает себе добра, он должен внимательно слушать, вежливо отвечать на вопросы и соглашаться на все, что ему предложат.
Кадара провели в скудно меблированную комнату на третьем этаже и оставили одного. Окна были закрыты; чувствовалось, что постоянно здесь никто не живет. Через несколько минут порог комнаты переступил американец с горделивой осанкой. Он запер за собой дверь и пригласил Кадара сесть.
Кадар сразу понял, кто это. У матери была его фотография, и она часто рассказывала о нем. Конечно, он постарел и в волосах у него появилась седина, но суховатые черты его лица, какие часто бывают у уроженцев Новой Англии, с возрастом почти не изменились.
Он достал из серебряного портсигара тонкую сигарку и раскурил ее. На нем были легкий светло-серый костюм, галстук в тонкую диагональную полоску и темно-синяя сорочка с воротничком на пуговицах. Его туфли походили на те, что носят банкиры. Так мог быть одет только американец, занимающий высокое общественное положение.
— Думаю, ты меня узнал, — сказал вошедший.
— Вы мой отец, — ответил Кадар, — Генри Бриджнорт Лодж.
— А ты неплохо говоришь по-английски, — заметил Лодж. — Наверное, мать научила? Кадар кивнул.
— У меня не так уж много времени, — сказал Лодж, — поэтому слушай внимательно, что я скажу. Я знаю, что был тебе никудышным отцом. Но не собираюсь извиняться. Это было бы бессмысленно. Такие вещи случаются — особенно в военные годы. И хватит об этом.
Когда я познакомился с твоей матерью, у меня уже были жена и маленький сын. Вернувшись в Америку, я довольно долго и слышать ничего не хотел о Европе. Вся та жизнь была похожа на дурной сон. Я вычеркнул из своего прошлого последние несколько лет — а стало быть, и все, связанное с твоей матерью и тобой. Я ни разу о тебе не вспомнил.
Некоторое время я наслаждался миром и покоем, однако потом во мне опять забурлили жизненные соки. Мне снова захотелось испытать то тревожное возбуждение, которое дарят человеку активные действия. Когда война кончилась, Трумэн распустил БСС: он решил, что шпионы больше не понадобятся. Примерно через год, видя, что Сталин переигрывает его на всех фронтах и русские захватывают страну за страной, Трумэн резко изменил свою позицию и создал ЦРУ. Благодаря моей прежней работе в БСС я сразу стал там заметным человеком. У меня был опыт разведчика; я говорил на нескольких языках, включая испанский, и потому начал быстро подниматься по служебной лестнице.
Лет семь тому назад мне было поручено осуществление контроля за деятельностью нашей организации на Кубе. ЦРУ унаследовало часть кубинских агентов от ФБР, и надежность некоторых из них вызывала сомнения. Постепенно все пришло в порядок, но в процессе работы что-то заставило меня навести справки о твоей матери и о тебе.
Постарайся понять меня правильно. Я не думал возрождать угасшую любовь. Мой брак был счастливым. В этом смысле мне повезло — я никогда не знал, что такое неурядицы в семейной жизни. Нет, скорее меня подталкивало обычное любопытство.
Я обнаружил, что ваши дела довольно плохи. Вы жили в захудалом городишке, в провинции с самым высоким уровнем преступности. Вам едва удавалось прокормиться.
Годы работы отучили меня от мягкосердечия — я выбрал себе профессию, которая не способствует укреплению веры в людей, — но мне почему-то захотелось вам помочь. Я понял, что вам нужен человек, который охранял бы вас, то есть своего рода покровитель, и деньги.
— Вентура, — пробормотал Кадар. Лодж одобрительно посмотрел на него.
— Быстро соображаешь. Вентура всегда говорил, что ты смышлен. Наверное, ты уже догадался и об остальном. Он долго был одним из наших людей. Я не велел ему делать из твоей матери любовницу. Это уже в манере Вентуры — совмещать полезное с приятным и экономить таким образом время. Я просто дал ему задание приглядывать за вами и заплатил за это. Причем не из казны ЦРУ, а своими собственными деньгами. От ЦРУ он тоже получал жалованье. Вентура своего не упустит.
— Зачем вы послали за мной теперь? — спросил Кадар. — Ждете, чтобы я сказал вам спасибо? Лодж сдержанно улыбнулся.
— Вижу, мы с тобой одинаково нежно относимся друг к другу. Нет, я отнюдь не жду от тебя благодарности, да и сам не питаю к тебе отцовской любви. Не знаю даже, понравишься ли ты мне вообще. Но дело не в этом. Ты нужен моей жене. Два года назад наш сын умер от менингита — это ж надо, до чего глупо устроен мир! Она больше не может иметь детей, а усыновлять совершенно чужого ребенка не хочется нам обоим. Но мы нашли решение — это ты. После смерти Тимми у нее началась глубокая депрессия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94