В сложенном виде он легко мог уместиться в футляр для штатива, а во внутренний кармашек на молнии, где Фицдуэйн обычно держал удлинитель, как раз влезли бы запасные патроны.
Рядом с ружьем в чехле продавец положил коробку с патронами. В патроне было по девять свинцовых шариков, каждый из которых на близком расстоянии, мог уложить человека. Ясно было, что продавец не считает, будто Фицдуэйн собрался стрелять по воробьям. По некотором размышлении он добавил к набору дополнительный магазин.
— Расплачиваться можно по кредитной карточке, — сказал он.
Фицдуэйн улыбнулся и заплатил наличными. Вся сумма составила 918с половиной франков.
Он покинул магазин и отправился на поиски фотомастерской, где можно было бы срочно проявить пленку и отпечатать несколько снимков. Ему повезло: работу обещали закончить к следующему утру.
Совсем рядом с тюремной башней, около Беренплатц, было кафе “За полдень”. Оно как раз подходило для того, чтобы отпраздновать покупку ружья кружкой пива. Выйдя оттуда, Фицдуэйн зашагал к гостинице. Насколько он мог заметить, никто за ним не следил, хотя об этом трудно было судить с уверенностью. К вечеру на улицах появилось множество людей, а сводчатые ниши в стенах домов представляли собой надежные укрытия для “хвоста”. Ближе к “Хоспицу” толпа поредела, и он заметил, как от одной из колонн отделился человек на роликовых коньках и в платке, похожем на те, что носят индусы. Человек заскользил за Фицдуэйном. Ирландец сменил направление и зашел в маленький бар под названием “Арлекин”. Там он выпил еще пива, гадая, как поведет себя таинственный “индус”.
Человек на коньках проехал мимо бара, развернулся, сделал несколько кругов и остановился, приняв позу аиста: одна нога на земле, другая поджата. Замерев на месте, он принялся наблюдать за входом в “Арлекин”. Впрочем, когда Фицдуэйн вышел, его уже не было. “Все это чертовски странно”, — подумал ирландец.
Вернувшись к себе в номер, Фицдуэйн зарядил дробовик и присоединил к нему магазин. Туда вошло семь патронов. Он проверил предохранитель и убрал ружье в футляр.
Он уже почти забыл о свертке, который напоследок сунула ему Врени. Попросив у портье ножницы, он аккуратно вскрыл его. Внутри оказалась стеклянная банка с пряниками. Он отвинтил крышку, и по комнате поплыл густой аромат, сразу напомнивший ему старый деревенский дом и девушку с мукой на щеке. Он съел один пряник. На нем была хрустящая корочка. Тесто отдавало какими-то специями.
Банка была завернута в конверт. В нем лежало короткое письмо, написанное круглым и ровным почерком. Листок был прямоугольный, явно вырванный из стандартного блокнота.
Милый ирландец!
Я пишу это, пока вы спите в соседней комнате. Я подбросила в печку дров, и теперь мне тепло и уютно, и я чувствую к вам большую симпатию. Я хотела бы, чтобы вы остались со мной в Хайлигеншвенди, но это, конечно, невозможно.
Пожалуйста, не связывайтесь больше со мной — по крайней мере, в течение нескольких дней. Мне надо подумать и решить, как лучше всего поступить. Я знаю, что утром вы захотите задать мне еще кое-какие вопросы. Но я вряд ли смогу на них ответить.
Если вы останетесь в Берне — лучше бы вам этого не делать, но я все равно надеюсь на это, — можете поговорить с моим и Руди общим другом. Его зовут Клаус Миндер. Он из Цюриха, но живет в Берне у разных приятелей. Насколько я знаю, в последний раз он останавливался в Доме молодежи на Таубен-штрассе, 12.
Наверное, мне не следовало вообще ничего вам говорить, но я чувствовала себя такой одинокой!
Мне очень не хватает Руди.
С любовью, Врени.
Он положил письмо на стол рядом с пряниками и дробовиком. Ему захотелось выпить чего-нибудь покрепче, вроде того самогона. Он сидел без движения, и на сердце у него было тяжело: он понимал, что Врени здорово запуталась. Он потянулся было за телефоном, чтобы позвонить ей, но потом передумал. Если ей нужно время, чтобы поразмыслить, тогда мешать не стоит.
Вскоре телефон зазвонил сам. Это оказалась секретарша Беата фон Граффенлауба. Не согласится ли герр Фицдуэйн присоединиться к герру фон Граффенлаубу за ленчем в “ Ресторан-дю-Театр” завтра, ровно в двенадцать тридцать? Она дважды повторила слово “ровно”.
— Я приду, — ответил он. — А кто платит?
Фрау Хунцикер издала странный звук, словно ее душили. Фицдуэйн понадеялся, что это не так. Проблем и без того было предостаточно.
Когда в Дом молодежи пришли двое полицейских, Иво еще спал. Полисмены повели себя вежливо. Они не стали вламываться в комнату и вытаскивать его из спального мешка. Вместо этого они негромко постучались в заднюю дверь, а потом сидели в своей машине у бокового входа добрых десять минут, пока на улице не появился взлохмаченный Иво.
Ясно было, что позавтракать он не успел. Полицейские угостили его кофе и булочками на Центральном вокзале, а пока он расправлялся с ними, тихо беседовали о чем-то между собой. Затем снова посадили его в машину и поехали по Лаупенштрассе, мимо Бернской сортировочной станции. Меньше чем через километр они свернули на Бюльштрассе. Перед ними открылась часть студгородка Бернского университета. Холод сковал Иво — он понял, куда его везут. Подъехав к университетской больнице, они свернули к приемной “неотложки”, и тяжелая дверь с окошечком закрылась за ними.
Если умелому работнику морга дать побольше времени, он сможет привести в божеский вид даже самый непрезентабельный труп. В данном случае времени на это не хватило. Патологоанатомы из Бернского института судебной медицины, входящего в состав Бернского университета, сосредоточились на главной задаче — определить причину смерти. Труп детально обследовали и зашили раны на скорую руку, а с изуродованными глазами и отрезанными ушами и вовсе ничего нельзя было поделать. Хорошо еще, что Иво увидел только голову. Остальное было закрыто белой простыней. — Узнаете его? — спросил один из полицейских. Ответа он не услышал. По лицу Иво катились слезы. Полисмену пришлось дважды повторить свой вопрос. Его напарник набросил на голову мертвеца простыню и, обняв Иво за плечи, вывел его из покойницкой в коридор. Оттуда он прошел с ним в приемный кабинет. Скоро там появился и второй полицейский; войдя, он прикрыл за собой дверь. Иво сел на стул — он был в глубоком шоке. Когда он наконец подтвердил личность убитого и смог подписать необходимые бумаги, время уже близилось к полудню; затем полисмены отвезли его обратно к Дому молодежи. Они смотрели, как он, сгорбившись, медленно бредет к боковому входу.
— Чтоб мне опять загреметь в дежурный отряд, если этот малый прикидывается, — сказал один из полисменов. Впрочем, прежняя служба в дежурном отряде имела свои прелести: по крайней мере, там был нормированный рабочий день.
— Он тут ни при чем, — сказал Медведь, — но они с Миндером дружили. Сейчас он потрясен, но скоро оправится и начнет копать. Кто знает? Может, ему и удастся что-нибудь разнюхать.
— Ну ладно, Хейни, все равно, спасибо за помощь. Теперь можешь возвращаться к спокойной жизни. Просто я знал, что ты знаешь Иво и не откажешься на пару минут слетать в морг.
— Ох, и хитер ты, как я погляжу.
Они вместе заехали перекусить в “Мевенлик”. Медведь не слишком любил сюда заглядывать, но это было быстро и удобно, а после полудня он намеревался по-дружески поболтать с одним приятелем из Интерпола.
После ленча он выяснил, что расследование по делу Клауса Миндера успело зайти в тупик. Он не был ни удивлен, ни особенно разочарован. Пожалуй, позже надо будет переговорить с ирландцем, подумал он. Этот проныра наверняка уже разузнал что-нибудь интересное. Так Медведь и поверил, что он отправился любоваться сельскими видами!
Медведь был еще достаточно молод, чтобы разговорить девушку, работавшую у Херца, и не надо было быть гением, чтобы вытянуть из нее название Хайлигеншвенди.
“Ресторан-дю-Театр” был одним из самых шикарных в Берне. Фицдуэйн опоздал на пять минут. Когда он пришел, фон Граффенлауб уже сидел за столиком.
Сегодня фон Граффенлауб выглядит молодцом, подумал Фицдуэйн. Дело было не только в его щегольском наряде: миниатюрная роза в петлице светло-серого пиджака, розовая сорочка и черный вязаный галстук (надетый в знак траура или просто в тон всему остальному?). Нет — человек, который сидел напротив Фицдуэйна и ловко обмакивал спаржу в фирменный голландский соус, был полон внутренней энергии, которой не хватало ему во время их предыдущей встречи. Теперь ему никак нельзя было отказать в уверенности и целеустремленности. Он излучал — Фицдуэйн мысленно поискал нужное определение — достоинство властелина. Именно такого человека ирландец и ожидал встретить с самого начала: патриота, удачливого бизнесмена, влиятельного государственного деятеля и обладателя огромного состояния.
— Восхитительно, — сказал фон Граффенлауб. Последний побег ранней спаржи исчез с тарелки. Адвокат сполоснул пальцы в чашке с водой, затем вытер их о розовую салфетку. Она была примерно того же оттенка, что и его сорочка. Интересно, подумал Фицдуэйн, неужели он предусмотрел и это? В Берне ведь, кажется, больше двухсот ресторанов и кафе. Сколько же ему нужно туалетов?
— В Ирландии первая спаржа в сезоне тоже считается деликатесом? — спросил фон Граффенлауб.
Фицдуэйн был слегка озадачен. Он не помнил, чтобы кто-нибудь из его знакомых ирландцев хоть раз восхищался ранней спаржей: первым стаканчиком за день — пожалуй; началом охотничьего сезона — возможно; но вот первой встречей с овощем, каким бы то ни было, — к сожалению, нет.
— Один мой знакомый француз, — сказал Фицдуэйн, — заметил, что он не понимал, сколько тягот перенесли ирландцы под семивековым английским игом, пока не попробовал нашей еды.
Фон Граффенлауб улыбнулся.
— Вы чересчур суровы по отношению к своей стране. Когда я был в Ирландии, меня очень неплохо кормили. — На его галстуке Фицдуэйн увидел микроскопическую капельку соуса. Это в какой-то мере компенсировало розу в петлице.
После ленча Фицдуэйн отклонил предложенный коньяк, но не отказался от прекрасной гаванской сигары.
— Мистер Фицдуэйн, — произнес фон Граффенлауб, — признаюсь, что первая беседа с вами и особенно та фотография Руди очень меня расстроили. Поэтому на обдумывание вашего предложения ушло некоторое время.
— Я очень сожалею, — сказал Фицдуэйн. — Я хотел только убедить вас в необходимости расследования, а не причинить лишнюю боль. Но я не видел иного способа, который оказался бы столь же эффективным.
Взгляд фон Граффенлауба стал жестким.
— Вы пошли на риск, — сказал он, — но я полагаю, что ваши побуждения были искренними. За последние несколько дней я узнал о вас очень многое.
— Так что же вы решили?
— Мистер Фицдуэйн, — сказал фон Граффенлауб, — если бы я решил отклонить ваше предложение, то, уверяю вас, вы сейчас не завтракали бы со мной. Итак, как вы уже, наверное, поняли, я намерен оказать вам любое практическое содействие в выяснении обстоятельств гибели моего сына. У меня есть лишь одно важное условие.
— А именно?
— Я хочу, чтобы вы были со мной полностью откровенны, — сказал фон Граффенлауб. — Вы можете обнаружить нечто неприятное для меня. Тем не менее, я хочу знать все. Я должен знать все. Вы согласны?
Фицдуэйн кивнул. Правда, в душе у него шевельнулось нехорошее предчувствие.
— Откровенность должна быть взаимной, — сказал он. — У меня может появиться необходимость задать вопросы, на которые вы не захотите отвечать. Мои поиски могут завести меня в нежелательную для вас область. Давайте скажем прямо: если вы не станете ничего от меня утаивать, я отвечу вам тем же.
— Я понимаю, что это необходимо, — произнес фон Граффенлауб. — Какие бы неприятности ни ждали нас на этом пути, это лучше, чем сидеть сложа руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Рядом с ружьем в чехле продавец положил коробку с патронами. В патроне было по девять свинцовых шариков, каждый из которых на близком расстоянии, мог уложить человека. Ясно было, что продавец не считает, будто Фицдуэйн собрался стрелять по воробьям. По некотором размышлении он добавил к набору дополнительный магазин.
— Расплачиваться можно по кредитной карточке, — сказал он.
Фицдуэйн улыбнулся и заплатил наличными. Вся сумма составила 918с половиной франков.
Он покинул магазин и отправился на поиски фотомастерской, где можно было бы срочно проявить пленку и отпечатать несколько снимков. Ему повезло: работу обещали закончить к следующему утру.
Совсем рядом с тюремной башней, около Беренплатц, было кафе “За полдень”. Оно как раз подходило для того, чтобы отпраздновать покупку ружья кружкой пива. Выйдя оттуда, Фицдуэйн зашагал к гостинице. Насколько он мог заметить, никто за ним не следил, хотя об этом трудно было судить с уверенностью. К вечеру на улицах появилось множество людей, а сводчатые ниши в стенах домов представляли собой надежные укрытия для “хвоста”. Ближе к “Хоспицу” толпа поредела, и он заметил, как от одной из колонн отделился человек на роликовых коньках и в платке, похожем на те, что носят индусы. Человек заскользил за Фицдуэйном. Ирландец сменил направление и зашел в маленький бар под названием “Арлекин”. Там он выпил еще пива, гадая, как поведет себя таинственный “индус”.
Человек на коньках проехал мимо бара, развернулся, сделал несколько кругов и остановился, приняв позу аиста: одна нога на земле, другая поджата. Замерев на месте, он принялся наблюдать за входом в “Арлекин”. Впрочем, когда Фицдуэйн вышел, его уже не было. “Все это чертовски странно”, — подумал ирландец.
Вернувшись к себе в номер, Фицдуэйн зарядил дробовик и присоединил к нему магазин. Туда вошло семь патронов. Он проверил предохранитель и убрал ружье в футляр.
Он уже почти забыл о свертке, который напоследок сунула ему Врени. Попросив у портье ножницы, он аккуратно вскрыл его. Внутри оказалась стеклянная банка с пряниками. Он отвинтил крышку, и по комнате поплыл густой аромат, сразу напомнивший ему старый деревенский дом и девушку с мукой на щеке. Он съел один пряник. На нем была хрустящая корочка. Тесто отдавало какими-то специями.
Банка была завернута в конверт. В нем лежало короткое письмо, написанное круглым и ровным почерком. Листок был прямоугольный, явно вырванный из стандартного блокнота.
Милый ирландец!
Я пишу это, пока вы спите в соседней комнате. Я подбросила в печку дров, и теперь мне тепло и уютно, и я чувствую к вам большую симпатию. Я хотела бы, чтобы вы остались со мной в Хайлигеншвенди, но это, конечно, невозможно.
Пожалуйста, не связывайтесь больше со мной — по крайней мере, в течение нескольких дней. Мне надо подумать и решить, как лучше всего поступить. Я знаю, что утром вы захотите задать мне еще кое-какие вопросы. Но я вряд ли смогу на них ответить.
Если вы останетесь в Берне — лучше бы вам этого не делать, но я все равно надеюсь на это, — можете поговорить с моим и Руди общим другом. Его зовут Клаус Миндер. Он из Цюриха, но живет в Берне у разных приятелей. Насколько я знаю, в последний раз он останавливался в Доме молодежи на Таубен-штрассе, 12.
Наверное, мне не следовало вообще ничего вам говорить, но я чувствовала себя такой одинокой!
Мне очень не хватает Руди.
С любовью, Врени.
Он положил письмо на стол рядом с пряниками и дробовиком. Ему захотелось выпить чего-нибудь покрепче, вроде того самогона. Он сидел без движения, и на сердце у него было тяжело: он понимал, что Врени здорово запуталась. Он потянулся было за телефоном, чтобы позвонить ей, но потом передумал. Если ей нужно время, чтобы поразмыслить, тогда мешать не стоит.
Вскоре телефон зазвонил сам. Это оказалась секретарша Беата фон Граффенлауба. Не согласится ли герр Фицдуэйн присоединиться к герру фон Граффенлаубу за ленчем в “ Ресторан-дю-Театр” завтра, ровно в двенадцать тридцать? Она дважды повторила слово “ровно”.
— Я приду, — ответил он. — А кто платит?
Фрау Хунцикер издала странный звук, словно ее душили. Фицдуэйн понадеялся, что это не так. Проблем и без того было предостаточно.
Когда в Дом молодежи пришли двое полицейских, Иво еще спал. Полисмены повели себя вежливо. Они не стали вламываться в комнату и вытаскивать его из спального мешка. Вместо этого они негромко постучались в заднюю дверь, а потом сидели в своей машине у бокового входа добрых десять минут, пока на улице не появился взлохмаченный Иво.
Ясно было, что позавтракать он не успел. Полицейские угостили его кофе и булочками на Центральном вокзале, а пока он расправлялся с ними, тихо беседовали о чем-то между собой. Затем снова посадили его в машину и поехали по Лаупенштрассе, мимо Бернской сортировочной станции. Меньше чем через километр они свернули на Бюльштрассе. Перед ними открылась часть студгородка Бернского университета. Холод сковал Иво — он понял, куда его везут. Подъехав к университетской больнице, они свернули к приемной “неотложки”, и тяжелая дверь с окошечком закрылась за ними.
Если умелому работнику морга дать побольше времени, он сможет привести в божеский вид даже самый непрезентабельный труп. В данном случае времени на это не хватило. Патологоанатомы из Бернского института судебной медицины, входящего в состав Бернского университета, сосредоточились на главной задаче — определить причину смерти. Труп детально обследовали и зашили раны на скорую руку, а с изуродованными глазами и отрезанными ушами и вовсе ничего нельзя было поделать. Хорошо еще, что Иво увидел только голову. Остальное было закрыто белой простыней. — Узнаете его? — спросил один из полицейских. Ответа он не услышал. По лицу Иво катились слезы. Полисмену пришлось дважды повторить свой вопрос. Его напарник набросил на голову мертвеца простыню и, обняв Иво за плечи, вывел его из покойницкой в коридор. Оттуда он прошел с ним в приемный кабинет. Скоро там появился и второй полицейский; войдя, он прикрыл за собой дверь. Иво сел на стул — он был в глубоком шоке. Когда он наконец подтвердил личность убитого и смог подписать необходимые бумаги, время уже близилось к полудню; затем полисмены отвезли его обратно к Дому молодежи. Они смотрели, как он, сгорбившись, медленно бредет к боковому входу.
— Чтоб мне опять загреметь в дежурный отряд, если этот малый прикидывается, — сказал один из полисменов. Впрочем, прежняя служба в дежурном отряде имела свои прелести: по крайней мере, там был нормированный рабочий день.
— Он тут ни при чем, — сказал Медведь, — но они с Миндером дружили. Сейчас он потрясен, но скоро оправится и начнет копать. Кто знает? Может, ему и удастся что-нибудь разнюхать.
— Ну ладно, Хейни, все равно, спасибо за помощь. Теперь можешь возвращаться к спокойной жизни. Просто я знал, что ты знаешь Иво и не откажешься на пару минут слетать в морг.
— Ох, и хитер ты, как я погляжу.
Они вместе заехали перекусить в “Мевенлик”. Медведь не слишком любил сюда заглядывать, но это было быстро и удобно, а после полудня он намеревался по-дружески поболтать с одним приятелем из Интерпола.
После ленча он выяснил, что расследование по делу Клауса Миндера успело зайти в тупик. Он не был ни удивлен, ни особенно разочарован. Пожалуй, позже надо будет переговорить с ирландцем, подумал он. Этот проныра наверняка уже разузнал что-нибудь интересное. Так Медведь и поверил, что он отправился любоваться сельскими видами!
Медведь был еще достаточно молод, чтобы разговорить девушку, работавшую у Херца, и не надо было быть гением, чтобы вытянуть из нее название Хайлигеншвенди.
“Ресторан-дю-Театр” был одним из самых шикарных в Берне. Фицдуэйн опоздал на пять минут. Когда он пришел, фон Граффенлауб уже сидел за столиком.
Сегодня фон Граффенлауб выглядит молодцом, подумал Фицдуэйн. Дело было не только в его щегольском наряде: миниатюрная роза в петлице светло-серого пиджака, розовая сорочка и черный вязаный галстук (надетый в знак траура или просто в тон всему остальному?). Нет — человек, который сидел напротив Фицдуэйна и ловко обмакивал спаржу в фирменный голландский соус, был полон внутренней энергии, которой не хватало ему во время их предыдущей встречи. Теперь ему никак нельзя было отказать в уверенности и целеустремленности. Он излучал — Фицдуэйн мысленно поискал нужное определение — достоинство властелина. Именно такого человека ирландец и ожидал встретить с самого начала: патриота, удачливого бизнесмена, влиятельного государственного деятеля и обладателя огромного состояния.
— Восхитительно, — сказал фон Граффенлауб. Последний побег ранней спаржи исчез с тарелки. Адвокат сполоснул пальцы в чашке с водой, затем вытер их о розовую салфетку. Она была примерно того же оттенка, что и его сорочка. Интересно, подумал Фицдуэйн, неужели он предусмотрел и это? В Берне ведь, кажется, больше двухсот ресторанов и кафе. Сколько же ему нужно туалетов?
— В Ирландии первая спаржа в сезоне тоже считается деликатесом? — спросил фон Граффенлауб.
Фицдуэйн был слегка озадачен. Он не помнил, чтобы кто-нибудь из его знакомых ирландцев хоть раз восхищался ранней спаржей: первым стаканчиком за день — пожалуй; началом охотничьего сезона — возможно; но вот первой встречей с овощем, каким бы то ни было, — к сожалению, нет.
— Один мой знакомый француз, — сказал Фицдуэйн, — заметил, что он не понимал, сколько тягот перенесли ирландцы под семивековым английским игом, пока не попробовал нашей еды.
Фон Граффенлауб улыбнулся.
— Вы чересчур суровы по отношению к своей стране. Когда я был в Ирландии, меня очень неплохо кормили. — На его галстуке Фицдуэйн увидел микроскопическую капельку соуса. Это в какой-то мере компенсировало розу в петлице.
После ленча Фицдуэйн отклонил предложенный коньяк, но не отказался от прекрасной гаванской сигары.
— Мистер Фицдуэйн, — произнес фон Граффенлауб, — признаюсь, что первая беседа с вами и особенно та фотография Руди очень меня расстроили. Поэтому на обдумывание вашего предложения ушло некоторое время.
— Я очень сожалею, — сказал Фицдуэйн. — Я хотел только убедить вас в необходимости расследования, а не причинить лишнюю боль. Но я не видел иного способа, который оказался бы столь же эффективным.
Взгляд фон Граффенлауба стал жестким.
— Вы пошли на риск, — сказал он, — но я полагаю, что ваши побуждения были искренними. За последние несколько дней я узнал о вас очень многое.
— Так что же вы решили?
— Мистер Фицдуэйн, — сказал фон Граффенлауб, — если бы я решил отклонить ваше предложение, то, уверяю вас, вы сейчас не завтракали бы со мной. Итак, как вы уже, наверное, поняли, я намерен оказать вам любое практическое содействие в выяснении обстоятельств гибели моего сына. У меня есть лишь одно важное условие.
— А именно?
— Я хочу, чтобы вы были со мной полностью откровенны, — сказал фон Граффенлауб. — Вы можете обнаружить нечто неприятное для меня. Тем не менее, я хочу знать все. Я должен знать все. Вы согласны?
Фицдуэйн кивнул. Правда, в душе у него шевельнулось нехорошее предчувствие.
— Откровенность должна быть взаимной, — сказал он. — У меня может появиться необходимость задать вопросы, на которые вы не захотите отвечать. Мои поиски могут завести меня в нежелательную для вас область. Давайте скажем прямо: если вы не станете ничего от меня утаивать, я отвечу вам тем же.
— Я понимаю, что это необходимо, — произнес фон Граффенлауб. — Какие бы неприятности ни ждали нас на этом пути, это лучше, чем сидеть сложа руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94