Он поневоле думал о себе как об инородном теле в контексте, что уже стал ему чужим.
Потоку жизни совершенно не важно, кто плывет по, а кто против течения.
Он оторвался от окна и подошел к столику перед диваном. Взял пульт и включил телевизор. На круглосуточном канале шла передача «Айуитнесс-Ньюс». Показывали репортаж, снятый днем. На переднем плане вещал репортер с микрофоном в руке. За его спиной сквозь стеклянную стену аэропорта просматривались самолеты и блестящая от дождя взлетно-посадочная полоса.
– Огромная толпа собралась в аэропорту встречать прах Коннора Слейва, певца, похищенного в Риме вместе с подругой, комиссаром итальянской полиции Морин Мартини, и зверски убитого неделю назад. Проститься со своим кумиром пришли сотни тысяч его поклонников со всех концов страны. Похороны состоятся…
Джордан выключил звук, чтобы услышать язык образов под аккомпанемент дождя, барабанившего по стеклу. Еще один парень никогда не состарится и всегда будет улыбаться с фотографии на могильной плите.
Откройся, заветная дверца.
Как можно мечту забыть?…
Строки несчастного поэта отозвались новой горечью в душе. Шестым чувством, какое иногда приходит во время затяжного дождя, он за миг до звонка угадал, что сейчас зазвонит телефон. Джордан стоял и смотрел на него, не зная, стоит ли брать трубку. Сомнения разрешила Лиза, вышедшая в халате из глубины коридора и протянувшая ему телефон.
– Тебя…
Джордан приложил к уху аппарат, еще хранивший тепло Лизиной кожи.
– Джордан, это Буррони. Ну, мы дождались.
– Что такое?
– На нас свалилась Люси.
– Черт! Кто?
– Держись крепче. Шандель Стюарт. Ее нашли ночью у нее дома.
– Где?
– Стюарт-Билдинг, на Сентрал-Парк-Уэст.
Джордан почувствовал, как взмокли руки, будто бы дождь, слепо колотивший по стеклам, сумел просочиться в комнату.
– Черт побери. Я надеялся, что этот гад даст нам побольше времени.
– Я еду туда. Заехать за тобой?
– Неплохо бы. В такой ливень на мотоцикле не погоняешь.
– Ладно, я уже близко. Через пять минут буду у тебя.
– Я спускаюсь.
Лиза, стоя посреди комнаты, смотрела, как он натягивает кожаную куртку.
– Прости, что разбудил тебя, Лиза. Не пойму, почему он не мог позвонить на мобильный.
– Ничего, я не спала. Случилось что-нибудь?
– Да, убили еще одного человека, и, по-видимому, это связано с моим племянником.
– Неприятно.
– Чего уж тут приятного. Надеюсь, на сей раз мне хотя бы удастся найти зацепку, которая выведет нас на этого психа.
Они стояли друг перед другом в комнате, которая не принадлежала ни ему, ни ей. У Лизы странно блестели глаза.
– Я не знаю, что говорят в таких случаях.
– Ты же сама меня научила недавно. Ничего не надо говорить. Все, что можно сказать, мы уже слышали сотни раз.
Он вышел и постарался бесшумно закрыть дверь, как будто от стука мог треснуть смысл этих слов. Лифт оказался не на его этаже, и он решил спуститься пешком. Музыки в квартире под ним не было слышно. Он прошел мимо двери, с грустью подумав о Конноре Слейве, который отныне обречен петь, лишь когда кто-нибудь нажмет клавишу воспроизведения.
Он вышел из подъезда, как раз когда на противоположной стороне остановился служебный «форд». Джордан нырнул под дождь, перебежал улицу и увидел, как перегнулся сидящий за рулем Буррони, чтобы открыть ему. Джордан втиснулся в машину, пропахшую мокрой кожей, и захлопнул за собой дверцу.
Сквозь мельканье дворников он увидел освещенный квадрат своего окна и застывшую в нем фигуру Лизы. Присутствие и одновременно отсутствие. Буррони проследил за его взглядом и тоже добрался до освещенного окна.
– Твое окно?
– Да.
Буррони больше ничего не спросил, как будто угадав, что ему ничего больше говорить не хотелось. Когда машина оторвалась от тротуара и от взгляда Лизы, Джордан вспомнил, как проснулся на следующий день после их странного знакомства.
Он открыл глаза и тут же учуял нечто непривычное для своего жилища: аромат кофе, который сам не варится. Он встал с постели, натянул джинсы и майку. Перед тем как выйти, глянул на себя в зеркало ванной и увидел то, что ожидал увидеть: свою физиономию, которой вчера изрядно досталось.
Он умылся и вышел в гостиную к Лизе Герреро. И вновь ему показалось, что воздух словно бы разрежен в помещении, где находится…
он или она?
Воспоминание об этой мысли смутило его точно так же, как в тот момент, когда она явилась. Зато ни в глазах, ни в голосе Лизы не было и следа памяти об их вчерашнем разговоре.
Только улыбка.
– Доброе утро, Джордан. Нос и глаз я вижу. А сами как себя чувствуете?
– Ни носа, ни глаза не чувствую. Вернее, чувствую, но стараюсь к ним не прислушиваться.
– Отлично. Кофе хотите?
Она уселась за стол, накрытый на двоих.
– Я заслужил такую привилегию?
– Сегодня первое утро моего первого посещения Нью-Йорка. Я тоже ее заслужила. Вам яйца вкрутую или всмятку?
– Я и на завтрак могу рассчитывать?
– Ну конечно. Пансиона без завтрака не бывает.
Лиза подала яйца, хлеб и кофе. Они позавтракали в молчании, опасаясь нарушить равновесие, подернутое ледком, который хотя и треснул, но не раскололся совсем. Каждый нес в голове невидимую облачность своих мыслей.
Лиза первой нарушила этот мирный уют, открыв дверь во внешний мир.
– Только что по телевизору говорили про вашего племянника.
– Еще бы. Теперь такое начнется.
– А вы что будете делать?
Джордан ответил жестом, включающим в себя весь мир и ничего в отдельности.
– Сперва поищу себе пристанище. К брату в Грейси-Мэншн переселяться не хочу – слишком уж на виду. А мне надо поменьше мелькать. На Тридцать восьмой есть небольшая гостиница…
– Послушайте, у меня к вам предложение. Поскольку проблема моего мужа устранена…
Горячая волна внутри. Джордан надеялся, что эта волна не прокатилась по его лицу. Лиза же продолжала как ни в чем не бывало:
– Я только что приехала и хочу немного побыть туристкой, прежде чем определяться с работой. Поэтому дома буду бывать нечасто. Что до вас – разумеется, эта история рано или поздно кончится, и вы уедете, куда собирались. А пока живите здесь. – Она помолчала, чуть склонив голову набок. В глазах молнией сверкнул вызов, на миг расплавивший подернутое патиной старинное золото. – Если, конечно, для вас это не проблема.
– Нет, что вы.
Джордан ответил чересчур поспешно и тут же обругал себя идиотом.
– Ну что ж, тогда я думаю, мы можем перейти на «ты».
Джордан понял, что это уже не предложение, а данность. Лиза поднялась и начала убирать со стола.
– Выходи, не мешайся.
– Тебе помочь?
– Да ты что! У тебя наверняка есть дела поважнее.
Джордан взглянул на часы.
– И правда. Пойду приму душ и помчусь.
Он направился к себе в комнату, но его на полпути задержал голос Лизы.
– Джордан…
Он остановился, не поворачиваясь.
– В новостях по телевизору говорили и о тебе. Сказали, что ты был один из лучших полицейских Нью-Йорка.
– Мало ли что они скажут…
– И сказали, почему ты ушел из полиции.
Он повернулся и заглянул в глаза, в которых было исполнение всех желаний. Ответ Джордана пролетел через комнату, как окровавленное полотенце, брошенное в угол ринга.
– Потому ли, поэтому – какая разница?
– …ночью ее телохранитель.
Голос Буррони перенес его в исхлестанную дождем машину, что, казалось, повисла между фонарями и их отражением в лужах.
– Прости, Джеймс, я задумался. Повтори, пожалуйста.
– Я говорю, труп обнаружил сегодня ночью ее телохранитель. Он позвонил в Управление, а я как раз дежурил. Судя по тому, в каком положении найдено тело, это именно то, что ты предсказывал.
– Мой брат знает?
– Конечно. Ему тут же сообщили, как было приказано. Он велел позвонить ему, если предположение подтвердится.
– Сейчас мы это установим.
Больше за всю дорогу они не сказали ни слова; каждый ехал со своими мыслями, которые с удовольствием бы оставил дома.
Джордан знал Стюарт-Билдинг, это довольно странное здание в шестьдесят этажей, украшенное сверху горгульями, как на Крайслер-Билдинг. Оно возвышалось на Сентрал-Парк-Уэст между Девяносто второй и Девяносто третьей улицами и смотрело на Центральный парк. Фамилия Стюарт означала деньги, настоящие, большие. Старик Арнольд Стюарт нажил состояние на стали во времена Фриков и Карнеги. Впоследствии сфера семейных интересов расширилась: Стюарты вкладывали практически во все отрасли и сделались столпами общества. Когда умерли ее родители – сперва мать, потом, несколько лет спустя, отец, Шандель Стюарт осталась единственной наследницей состояния из великого множества нулей.
И теперь, несмотря на свои деньги, пополнила вереницу этих нулей.
Прибыв на место, Буррони припарковал машину прямо за фургоном судебно-медицинской экспертизы. Он заглушил мотор, но из машины выходить не торопился. Дворники перестали очищать стекло, теперь его беспрепятственно шлифовала вода.
– Джордан, я хочу, чтоб ты знал… После того, что ты мне сказал сегодня, тебе необходимо это знать.
Джордан молча ждал продолжения. Он не догадывался о том, что скажет ему Буррони, но чувствовал, как трудно тому было решиться на это.
– Я насчет той истории в Министерстве внутренних дел… Те деньги взял я. Очень нужно было. Кенни, мой сын…
Джордан, подняв руку, прервал эту исповедь. От его ответа затуманился участок лобового стекла.
– Хватит, Джеймс. Я же говорю, всем достается.
Их лица казались призрачными в оранжевом свете фонарей, что просачивался внутрь сквозь пелену дождевых капель.
Немного помолчав, Джордан взялся за ручку двери.
– Вылезай, пошли дерьмо разгребать.
Дверцы открылись почти одновременно. Оба вышли под дождь и двинулись к главному входу, метя широкими мужскими шагами тротуар, который дождь тщетно пытался отмыть.
19
Первым в квартире бросилось им в глаза неподвижное тело женщины, сидящей у рояля. Большой концертный «Стейнвей» один потянет на целое состояние. Она сидела на высоком, как в барах, стуле, прислонясь к излучине инструмента, служившего ей опорой. Локти ее были поставлены на черную лакированную крышку, а кисти свисали над пустотой. Голова, склоненная над клавиатурой, словно застыла в немом восхищении той беззвучной музыкой, которую исполнял ей одной видимый пианист.
На ней было черное вечернее платье, открытое, но довольное строгое; лица разглядеть не удавалось, оно было прикрыто длинными черными волосами. Она сидела нога на ногу, и под коротким платьем проглядывало таинственное место скрещения бедер, едва прикрытое прозрачным кружевом. От колен по всей длине икр тянулась блестящая полоса, пачкая воздушную ткань чулок.
Именно в такой позе запечатлел ее неумолимый объектив репортера – теперь черно-белая фотография обойдет все газеты. Джордан невольно понизил голос, словно боясь нарушить зловещие чары этого беззвучного концерта.
– Точь-в-точь как Люси со Шредером.
– Кто это – Шредер?
– Тоже персонаж «Мелюзги», маленький музыкальный гений, фанатик Бетховена. Чарльз Шульц рисовал его всегда перед его маленьким фортепьяно. Люси влюблена в него и слушает, как он играет, именно в такой позе.
Они медленно приблизились к трупу. Буррони указал на локти, специально поставленные, чтобы поддерживать вес тела, и приклеенные к крышке рояля большим количеством клея. Спина тоже приклеена к спинке стула. Чтобы не нарушить этой позы, скрещенные ноги склеены на уровне колен. Клея убийца не пожалел, и струйки его растеклись до самых ступней.
– Вся в клее, как и твой племянник. На сей раз наш комиксист вылил на нее целую цистерну.
– Да. Бьюсь об заклад, марка та же самая, «Айс-Глю».
Джордан надел латексные перчатки, которые подал ему Буррони, и, приподняв волосы жертвы, открыл лицо.
– Господи Иисусе!
Широко распахнутые глаза на бледном и худом лице были замазаны тем же клеем, которым палач сковал все ее тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Потоку жизни совершенно не важно, кто плывет по, а кто против течения.
Он оторвался от окна и подошел к столику перед диваном. Взял пульт и включил телевизор. На круглосуточном канале шла передача «Айуитнесс-Ньюс». Показывали репортаж, снятый днем. На переднем плане вещал репортер с микрофоном в руке. За его спиной сквозь стеклянную стену аэропорта просматривались самолеты и блестящая от дождя взлетно-посадочная полоса.
– Огромная толпа собралась в аэропорту встречать прах Коннора Слейва, певца, похищенного в Риме вместе с подругой, комиссаром итальянской полиции Морин Мартини, и зверски убитого неделю назад. Проститься со своим кумиром пришли сотни тысяч его поклонников со всех концов страны. Похороны состоятся…
Джордан выключил звук, чтобы услышать язык образов под аккомпанемент дождя, барабанившего по стеклу. Еще один парень никогда не состарится и всегда будет улыбаться с фотографии на могильной плите.
Откройся, заветная дверца.
Как можно мечту забыть?…
Строки несчастного поэта отозвались новой горечью в душе. Шестым чувством, какое иногда приходит во время затяжного дождя, он за миг до звонка угадал, что сейчас зазвонит телефон. Джордан стоял и смотрел на него, не зная, стоит ли брать трубку. Сомнения разрешила Лиза, вышедшая в халате из глубины коридора и протянувшая ему телефон.
– Тебя…
Джордан приложил к уху аппарат, еще хранивший тепло Лизиной кожи.
– Джордан, это Буррони. Ну, мы дождались.
– Что такое?
– На нас свалилась Люси.
– Черт! Кто?
– Держись крепче. Шандель Стюарт. Ее нашли ночью у нее дома.
– Где?
– Стюарт-Билдинг, на Сентрал-Парк-Уэст.
Джордан почувствовал, как взмокли руки, будто бы дождь, слепо колотивший по стеклам, сумел просочиться в комнату.
– Черт побери. Я надеялся, что этот гад даст нам побольше времени.
– Я еду туда. Заехать за тобой?
– Неплохо бы. В такой ливень на мотоцикле не погоняешь.
– Ладно, я уже близко. Через пять минут буду у тебя.
– Я спускаюсь.
Лиза, стоя посреди комнаты, смотрела, как он натягивает кожаную куртку.
– Прости, что разбудил тебя, Лиза. Не пойму, почему он не мог позвонить на мобильный.
– Ничего, я не спала. Случилось что-нибудь?
– Да, убили еще одного человека, и, по-видимому, это связано с моим племянником.
– Неприятно.
– Чего уж тут приятного. Надеюсь, на сей раз мне хотя бы удастся найти зацепку, которая выведет нас на этого психа.
Они стояли друг перед другом в комнате, которая не принадлежала ни ему, ни ей. У Лизы странно блестели глаза.
– Я не знаю, что говорят в таких случаях.
– Ты же сама меня научила недавно. Ничего не надо говорить. Все, что можно сказать, мы уже слышали сотни раз.
Он вышел и постарался бесшумно закрыть дверь, как будто от стука мог треснуть смысл этих слов. Лифт оказался не на его этаже, и он решил спуститься пешком. Музыки в квартире под ним не было слышно. Он прошел мимо двери, с грустью подумав о Конноре Слейве, который отныне обречен петь, лишь когда кто-нибудь нажмет клавишу воспроизведения.
Он вышел из подъезда, как раз когда на противоположной стороне остановился служебный «форд». Джордан нырнул под дождь, перебежал улицу и увидел, как перегнулся сидящий за рулем Буррони, чтобы открыть ему. Джордан втиснулся в машину, пропахшую мокрой кожей, и захлопнул за собой дверцу.
Сквозь мельканье дворников он увидел освещенный квадрат своего окна и застывшую в нем фигуру Лизы. Присутствие и одновременно отсутствие. Буррони проследил за его взглядом и тоже добрался до освещенного окна.
– Твое окно?
– Да.
Буррони больше ничего не спросил, как будто угадав, что ему ничего больше говорить не хотелось. Когда машина оторвалась от тротуара и от взгляда Лизы, Джордан вспомнил, как проснулся на следующий день после их странного знакомства.
Он открыл глаза и тут же учуял нечто непривычное для своего жилища: аромат кофе, который сам не варится. Он встал с постели, натянул джинсы и майку. Перед тем как выйти, глянул на себя в зеркало ванной и увидел то, что ожидал увидеть: свою физиономию, которой вчера изрядно досталось.
Он умылся и вышел в гостиную к Лизе Герреро. И вновь ему показалось, что воздух словно бы разрежен в помещении, где находится…
он или она?
Воспоминание об этой мысли смутило его точно так же, как в тот момент, когда она явилась. Зато ни в глазах, ни в голосе Лизы не было и следа памяти об их вчерашнем разговоре.
Только улыбка.
– Доброе утро, Джордан. Нос и глаз я вижу. А сами как себя чувствуете?
– Ни носа, ни глаза не чувствую. Вернее, чувствую, но стараюсь к ним не прислушиваться.
– Отлично. Кофе хотите?
Она уселась за стол, накрытый на двоих.
– Я заслужил такую привилегию?
– Сегодня первое утро моего первого посещения Нью-Йорка. Я тоже ее заслужила. Вам яйца вкрутую или всмятку?
– Я и на завтрак могу рассчитывать?
– Ну конечно. Пансиона без завтрака не бывает.
Лиза подала яйца, хлеб и кофе. Они позавтракали в молчании, опасаясь нарушить равновесие, подернутое ледком, который хотя и треснул, но не раскололся совсем. Каждый нес в голове невидимую облачность своих мыслей.
Лиза первой нарушила этот мирный уют, открыв дверь во внешний мир.
– Только что по телевизору говорили про вашего племянника.
– Еще бы. Теперь такое начнется.
– А вы что будете делать?
Джордан ответил жестом, включающим в себя весь мир и ничего в отдельности.
– Сперва поищу себе пристанище. К брату в Грейси-Мэншн переселяться не хочу – слишком уж на виду. А мне надо поменьше мелькать. На Тридцать восьмой есть небольшая гостиница…
– Послушайте, у меня к вам предложение. Поскольку проблема моего мужа устранена…
Горячая волна внутри. Джордан надеялся, что эта волна не прокатилась по его лицу. Лиза же продолжала как ни в чем не бывало:
– Я только что приехала и хочу немного побыть туристкой, прежде чем определяться с работой. Поэтому дома буду бывать нечасто. Что до вас – разумеется, эта история рано или поздно кончится, и вы уедете, куда собирались. А пока живите здесь. – Она помолчала, чуть склонив голову набок. В глазах молнией сверкнул вызов, на миг расплавивший подернутое патиной старинное золото. – Если, конечно, для вас это не проблема.
– Нет, что вы.
Джордан ответил чересчур поспешно и тут же обругал себя идиотом.
– Ну что ж, тогда я думаю, мы можем перейти на «ты».
Джордан понял, что это уже не предложение, а данность. Лиза поднялась и начала убирать со стола.
– Выходи, не мешайся.
– Тебе помочь?
– Да ты что! У тебя наверняка есть дела поважнее.
Джордан взглянул на часы.
– И правда. Пойду приму душ и помчусь.
Он направился к себе в комнату, но его на полпути задержал голос Лизы.
– Джордан…
Он остановился, не поворачиваясь.
– В новостях по телевизору говорили и о тебе. Сказали, что ты был один из лучших полицейских Нью-Йорка.
– Мало ли что они скажут…
– И сказали, почему ты ушел из полиции.
Он повернулся и заглянул в глаза, в которых было исполнение всех желаний. Ответ Джордана пролетел через комнату, как окровавленное полотенце, брошенное в угол ринга.
– Потому ли, поэтому – какая разница?
– …ночью ее телохранитель.
Голос Буррони перенес его в исхлестанную дождем машину, что, казалось, повисла между фонарями и их отражением в лужах.
– Прости, Джеймс, я задумался. Повтори, пожалуйста.
– Я говорю, труп обнаружил сегодня ночью ее телохранитель. Он позвонил в Управление, а я как раз дежурил. Судя по тому, в каком положении найдено тело, это именно то, что ты предсказывал.
– Мой брат знает?
– Конечно. Ему тут же сообщили, как было приказано. Он велел позвонить ему, если предположение подтвердится.
– Сейчас мы это установим.
Больше за всю дорогу они не сказали ни слова; каждый ехал со своими мыслями, которые с удовольствием бы оставил дома.
Джордан знал Стюарт-Билдинг, это довольно странное здание в шестьдесят этажей, украшенное сверху горгульями, как на Крайслер-Билдинг. Оно возвышалось на Сентрал-Парк-Уэст между Девяносто второй и Девяносто третьей улицами и смотрело на Центральный парк. Фамилия Стюарт означала деньги, настоящие, большие. Старик Арнольд Стюарт нажил состояние на стали во времена Фриков и Карнеги. Впоследствии сфера семейных интересов расширилась: Стюарты вкладывали практически во все отрасли и сделались столпами общества. Когда умерли ее родители – сперва мать, потом, несколько лет спустя, отец, Шандель Стюарт осталась единственной наследницей состояния из великого множества нулей.
И теперь, несмотря на свои деньги, пополнила вереницу этих нулей.
Прибыв на место, Буррони припарковал машину прямо за фургоном судебно-медицинской экспертизы. Он заглушил мотор, но из машины выходить не торопился. Дворники перестали очищать стекло, теперь его беспрепятственно шлифовала вода.
– Джордан, я хочу, чтоб ты знал… После того, что ты мне сказал сегодня, тебе необходимо это знать.
Джордан молча ждал продолжения. Он не догадывался о том, что скажет ему Буррони, но чувствовал, как трудно тому было решиться на это.
– Я насчет той истории в Министерстве внутренних дел… Те деньги взял я. Очень нужно было. Кенни, мой сын…
Джордан, подняв руку, прервал эту исповедь. От его ответа затуманился участок лобового стекла.
– Хватит, Джеймс. Я же говорю, всем достается.
Их лица казались призрачными в оранжевом свете фонарей, что просачивался внутрь сквозь пелену дождевых капель.
Немного помолчав, Джордан взялся за ручку двери.
– Вылезай, пошли дерьмо разгребать.
Дверцы открылись почти одновременно. Оба вышли под дождь и двинулись к главному входу, метя широкими мужскими шагами тротуар, который дождь тщетно пытался отмыть.
19
Первым в квартире бросилось им в глаза неподвижное тело женщины, сидящей у рояля. Большой концертный «Стейнвей» один потянет на целое состояние. Она сидела на высоком, как в барах, стуле, прислонясь к излучине инструмента, служившего ей опорой. Локти ее были поставлены на черную лакированную крышку, а кисти свисали над пустотой. Голова, склоненная над клавиатурой, словно застыла в немом восхищении той беззвучной музыкой, которую исполнял ей одной видимый пианист.
На ней было черное вечернее платье, открытое, но довольное строгое; лица разглядеть не удавалось, оно было прикрыто длинными черными волосами. Она сидела нога на ногу, и под коротким платьем проглядывало таинственное место скрещения бедер, едва прикрытое прозрачным кружевом. От колен по всей длине икр тянулась блестящая полоса, пачкая воздушную ткань чулок.
Именно в такой позе запечатлел ее неумолимый объектив репортера – теперь черно-белая фотография обойдет все газеты. Джордан невольно понизил голос, словно боясь нарушить зловещие чары этого беззвучного концерта.
– Точь-в-точь как Люси со Шредером.
– Кто это – Шредер?
– Тоже персонаж «Мелюзги», маленький музыкальный гений, фанатик Бетховена. Чарльз Шульц рисовал его всегда перед его маленьким фортепьяно. Люси влюблена в него и слушает, как он играет, именно в такой позе.
Они медленно приблизились к трупу. Буррони указал на локти, специально поставленные, чтобы поддерживать вес тела, и приклеенные к крышке рояля большим количеством клея. Спина тоже приклеена к спинке стула. Чтобы не нарушить этой позы, скрещенные ноги склеены на уровне колен. Клея убийца не пожалел, и струйки его растеклись до самых ступней.
– Вся в клее, как и твой племянник. На сей раз наш комиксист вылил на нее целую цистерну.
– Да. Бьюсь об заклад, марка та же самая, «Айс-Глю».
Джордан надел латексные перчатки, которые подал ему Буррони, и, приподняв волосы жертвы, открыл лицо.
– Господи Иисусе!
Широко распахнутые глаза на бледном и худом лице были замазаны тем же клеем, которым палач сковал все ее тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55