А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Джордан, приподняв одну бровь, улыбнулся ей.
Девушка резко отвернулась и скользнула дальше по коридору в своей белой робе, вскоре поглощенной белизной стен.
Джордан долго стоял перед дверью, не решаясь постучать. У него все не выходили из головы слова Морин, ее краткий и страстный урок, который ей самой преподала неумолимая жизнь.
Она – твоя любовь, Джордан. Любовь так трудно найти и так легко потерять…
Наконец он решился и тихонько стукнул в дверь.
И, лишь дождавшись разрешения, повернул ручку.
Лиза сидела в кровати, откинувшись на подушках. Капельницу уже убрали; на локтевом сгибе остался синяк. Волосы у Лизы были распущены, а лицо, утратив бледность, приобрело привычный оливковый оттенок. Хотя в предзакатном свете, лившемся из окна, Джордану показалось, что глаза сожрали пол-лица.
Она удивилась его приходу и машинальным, чисто женским жестом пригладила волосы.
– Привет, Джордан.
– Привет, Лиза.
Наступившее молчание было похоже на прозрачное стекло, сквозь которое все видно, но ничего не слышно. Ни она, ни он не находили слов, чтобы вернуть голос друг другу. Лиза обрадовалась, что рядом уже нет монитора, регистрирующего ее сердечный ритм.
– Как ты? – задал он глупый вопрос.
– Хорошо, – последовал глупый ответ.
Лиза опомнилась первой и кивнула на экран телевизора, который работал с выключенным звуком.
– Только что передавали новости. Вы с этой девушкой, Морин Мартини, настоящие герои дня.
Она изо всех сил старалась говорить нейтральным тоном и все-таки, произнося имя, невольно понизила голос. Теперь Лиза знала, кто она, но Морин все равно осталась для нее девушкой, которую обнимал Джордан в тот вечер возле Мясного рынка.
– Может, когда-нибудь я буду гордиться. А сейчас мне бы хотелось поскорей об этом забыть. Что до Морин…
Лиза ощутила укол ревности, слыша, с какой теплотой он выговорил это имя.
Джордан отошел к столу, положил на него сумку и шлем.
– Помнишь Коннора Слейва, того певца, которого вместе с невестой похитили и убили в Италии? Еще наш сосед снизу все время слушает его песни.
Теперь у нее сжалось сердце от слова «наш». Всего один слог, а в нем целый мир, который она утратила.
– Так вот, его невестой была Морин.
Джордан уселся на алюминиевый стул, осторожно прислонил к спинке забинтованное плечо.
– Я теперь могу вернуться к собственной жизни. Не знаю, какая жизнь ждет ее, но надеюсь, она когда-нибудь сможет забыть и стать счастливой.
И не только она.
Лиза указала ему на экран:
– Смотри, твой брат.
Джордан повернул голову к телевизору. На экране появился Кристофер в окружении микрофонов. В здании ратуши начиналась его пресс-конференция. Он был один перед целым залом корреспондентов, как тореро перед быком. Оператор дал его лицо крупным планом, и Джордану стало жаль брата. За время, прошедшее после убийства сына, Кристофер постарел на десять лет. Судя по всему, он в этот раз отказался от услуг гримера, которого непременно приводила к нему перед каждым выступлением его имиджмейкерша.
Лиза взяла пульт и включила звук точно в момент, когда мэр Кристофер Марсалис начал говорить.
Уважаемые дамы и господа! Прежде всего хочу вас поблагодарить за столь репрезентативное присутствие. Это облегчает и в то же время осложняет мою задачу.
Кристофер выдержал паузу, и в зале воцарилась напряженная тишина. Джордан хорошо знал эту способность брата оттягивать на себя общее внимание – она у него не выработанная, а врожденная. Но теперь голос его звучал устало, в полном соответствии внешнему облику.
Полагаю, вы в курсе трагических событий, потрясших весь город, и мою семью в частности. Потеря сына не проходит для человека бесследно. Помимо скорби, она заставляет задуматься о том, как и для чего ты живешь. Я с горечью сознаю, что в моем стремлении стать сначала политиком, потом мэром, забыл о том, что я, прежде всего, отец. И в результате я теперь не в состоянии ответить на вопрос, который каждый из вас вправе мне задать: «Как же ты позаботишься о наших сыновьях, когда не смог уберечь своего?» Поэтому и по другим причинам личного характера я слагаю свои полномочия после срока, необходимого для избрания нового мэра. Но прежде чем оставить вверенный мне моими согражданами пост, хочу восстановить справедливость в отношении моего брата, лейтенанта нью-йоркской полиции Джордана Марсалиса. Несколько лет назад, защищая мою репутацию, он взял на себя вину за совершенный мною проступок. Я позволил ему это сделать, чего никогда себе не прощу. Помню, он сказал мне в тот злосчастный вечер: «Хороший мэр важнее хорошего полицейского». Заслуга в раскрытии недавних преступлений принадлежит исключительно Джордану, и теперь я вынужден ему возразить: «Хороший полицейский важнее мэра, который не достоин им быть». Надеюсь, город учтет это и если не вернет ему прежнее звание, то хотя бы не откажет в заслуженном уважении.
У меня все. Решение о моей отставке окончательно и бесповоротно. Дамы и господа, благодарю за внимание.
Кристофер повернулся спиной к возбужденному гомону зала и скрылся за дверью в глубине его.
Лиза взяла пульт и вновь заставила телевизор умолкнуть.
Потом с неуверенной улыбкой взглянула на Джордана.
– Я рада за тебя.
Джордан махнул рукой.
– Да мне уже все равно. А вот за него я рад. Не всякий решится на такое публичное самобичевание. Он решился, и я уважаю его за это.
Помолчав, Лиза кивнула на его сумку и шлем, которые все время маячили у нее перед глазами, как она ни старалась на них не смотреть.
– Уезжаешь?
– Лучше поздно, чем никогда.
Лизе не хотелось, чтобы он смотрел на нее вот так, в упор. Лучше б он сразу ушел и представился ей на мотоцикле, с каждой минутой увозящем его все дальше от нее, потому что в самой дальней дали он был бы к ней ближе, чем сейчас.
– Хорошо, что для тебя ничего не изменилось.
Джордан покачал головой, подкрепляя свои слова:
– Нет, изменилось, и нечего лгать самому себе.
Он встал, подошел к столу, расстегнул молнию на сумке. Порывшись в ней, достал шлем и положил рядом со своим. Лиза его сразу узнала. Тот самый шлем, что он купил ей перед поездкой в Покипси.
– Хотелось бы верить, что ты не откажешься снова надеть его и уехать со мной.
У Лизы перехватило дыхание, поэтому она отозвалась не сразу:
– Ты уверен?
– Да. Больше я ни в чем не уверен, но на этот счет у меня нет никаких сомнений.
И тут Джордан сделал короткий, самый важный шаг в своей жизни. Он шагнул к кровати, нагнулся и прижался губами к ее губам. Лиза почувствовала запах его кожи, настоящий, мужской запах и наконец дала себе волю помечтать. Она подалась вперед, закрыла лицо руками и наполнила глаза и ладони влагой слез.
Быть может, лучше было бы еще раз подставить ему губы и ощутить его запах, но Лиза решила, что для этого у них еще будет время.

Часть четвертая
Рим
54
Самолет слегка подпрыгнул на посадке и с визгом резины заскользил по асфальту.
Морин представила, как замедляется дымное вращение шасси и как летчик дает обратный ход турбинам. За стеклом иллюминатора открылся знакомый пейзаж аэропорта «Фьюмичино», милый, домашний, в отличие от суетливой и равнодушной технической оснащенности аэропорта «Кеннеди» в Нью-Йорке.
Здесь не лучше и не хуже, просто иначе.
Аппарат послушно подкатил к концу посадочной полосы под аккомпанемент приятного голоса стюардессы, поздравлявшей пассажиров с прибытием в Рим на итальянском и английском. Морин одинаково хорошо говорила на обоих языках, но теперь оба показались ей иностранными.
Самолет наконец застыл в неподвижности, и по этому безмолвному сигналу в салоне послышалась автоматная очередь отстегиваемых ремней.
Морин сняла с полки дорожную сумку и среди вереницы пассажиров двинулась к выходу. Сойдя по трапу, пассажиры перестали быть пассажирами и превратились в твердо стоящих на земле людей, которых лишь временно подвесили в воздухе.
В людском потоке Морин прошла в зал получения багажа. Она знала, что никто ее не встречает, и была этому рада.
Отец позвонил ей из Токио, где открывал еще один ресторан «Мартини». Зная об исходе следствия, он разговаривал с ней, как со звездой международного класса.
Франко Роберто сообщил ей, что коллеги из комиссариата собираются всем кагалом встречать ее в аэропорту, поэтому она поменяла билет на рейс несколькими часами раньше. Она не чувствовала себя триумфатором, и ей совсем не улыбалось подобное чествование.
Сняв свой багаж с ленты транспортера, она погрузила его на тележку и двинулась к выходу.
На подходе к стоянке такси она услышала над ухом чей-то голос:
– Простите, вы синьорина Морин Мартини?
Морин поставила тележку на тормоз и оглянулась. Перед ней стоял китаец средних лет, низкорослый и узкоглазый, как все китайцы.
– Да. Что вам угодно?
– Ничего, синьорина. У меня к вам поручение. Один человек из Америки попросил передать вам вот этот пакет.
Китаец протянул ей коробочку, обернутую блестящей подарочной бумагой и перевязанную золотистой ленточкой.
– Что это?
– Тот человек сказал, что вы сами поймете. Еще он просил поблагодарить вас и сказать, что ответа не требуется. С возвращением домой, синьорина. Желаю вам всего хорошего.
Он поклонился, повернулся, и вскоре круглая черноволосая голова исчезла в толпе, спешащей к выходу.
Морин с недоумением поглядела на коробочку, потом сунула ее в сумку.
По пути из «Фьюмичино» домой она так погрузилась в свои мысли, что почти не замечала знакомых с детства картин, проносившихся за окошком такси.
При прощании с матерью Морин почувствовала: что-то между ними изменилось. Вероятно, прежде они были слишком заняты исполнением своих ролей, чтобы чувствовать себя просто женщинами. Мать обняла ее, и Морин было приятно, что в этом жесте уже не было заботы о том, как бы не помять костюм. Это было начало, первый шажок, который наверняка не станет последним. Остальное придет со временем.
На Полис-Плаза, один, куда пришла подписать протокол по делу Уильяма Роско, она распрощалась с Джорданом Марсалисом. Никаких разговоров больше не было, но она по глазам увидела, что у него все в порядке, и взяла с него обещание приехать к ней в Италию. Сдержит его Джордан или нет – неизвестно, но в одном можно не сомневаться: он, как и она, никогда не забудет того, что им довелось пережить вместе.
Проехав по оживленным римским улицам, такси остановилось перед ее домом, невдалеке от древних и родных руин Колизея. Водитель вышел из машины и донес ее чемоданы до лифта.
Почтовый ящик ломился от писем. Морин вытащила их и в лифте бегло перебрала весь ворох. В основном это были рекламные предложения, просьбы от всяких благотворительных фондов, квитанции на оплату за газ, телефон и электричество. Одно письмо из Министерства внутренних дел, еще несколько – от друзей. Морин решила, что прочтет их как-нибудь после.
И только одно письмо привлекло ее внимание.
Это был довольно большой коричневый конверт, подбитый изнутри пластиковыми пузырьками.
Морин рассмотрела его со всех сторон. На нем стоял штемпель почтового отделения в Балтиморе.
Она вскрыла конверт и нашла внутри диск и сложенный вдвое листок. Развернув его, она прочитала письмо.
Дорогая Морин!
Мы с Вами никогда не встречались, но я столько слышал о Вас, что, кажется, давно и хорошо знаю. Меня зовут Брендан Слейв, я брат Коннора. Нас с Вами объединяет печаль о том, чего уже не вернешь, но и счастье слышать слова и музыку, оставленную нам в наследство. После гибели брата я получил все его вещи и, разбирая их, наткнулся на диск, который прилагаю. Там песня, не вошедшая в его альбомы. В заметках Коннора я прочитал, что она посвящена Вам, впрочем, это написано и на вкладыше диска. Поэтому я решил, что он должен храниться у Вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55