Бедность, вечную противницу накопительства, медленно, но верно выпихивали на задворки.
В этом квартале контраст между «быть» и «казаться» прямо-таки бил в глаза. С одной стороны разевали свои ворота мясные склады. В этот ночной час многотонные грузовики задом подъезжали к складским помещениям, вываливая из своего чрева огромные воловьи четверти, уже нацепленные на железные крюки.
Было в этом зрелище некое каннибальское очарование. Перед глазами в отблесках огня словно бы вершился кровавый обряд жертвоприношения Вулкану и его подручным, которые в земных недрах ковали Ахиллу мечи, предназначенные для нового кровопролития.
А напротив, в нескольких десятках метров, на нижних этажах отреставрированных зданий красовались имена Стеллы Маккартни, Хьюго Босса и других знаменитых дизайнеров, чьи витрины сейчас были темны и задернуты, как будто закрыли глаза от брезгливого отвращения к этой бойне, чтобы утром распахнуть их в мир, где реальность та же самая, а видимость иная.
Но Морин, Джордану и Буррони было сейчас не до размышлений об окружающих контрастах. Все трое так поспешно выскочили из машины, точно она вдруг заполнилась нервно-паралитическим газом.
Дом Джулиуса Вонга – легкую изящную конструкцию из анодированного алюминия и небьющегося стекла – опознать было легко. В небольшом, свежевыкрашенном холле сквозь стекла просматривались двери лифта и гигантская декоративная драцена.
Сбоку на стене была укреплена панель видеодомофона. Окинув ее взглядом, Джордан нажал кнопку с буквой «джей».
Никто не отозвался.
Джордан позвонил снова, но видеодомофон был слеп и глух к его призывам. Тогда Джордан вдавил кнопку в панель и не отпускал, пока не послышалось негромкое шуршание микрофона, а вслед за ним грубый голос:
– Кто там?
Буррони поднес жетон к телекамере, и сам встал так, чтобы его было хорошо видно в объектив.
– Полиция. Детектив Буррони. Вы Джулиус Вонг?
– Да. Чего надо?
– Откройте, пожалуйста, мы вам все объясним.
– Ордер есть?
– Нет.
– Ну так идите в задницу.
На щеках Буррони заходили желваки. Джордан понял, с каким удовольствием детектив заткнул бы кулаком эту наглую пасть. Однако Буррони удалось удержать в голосе спокойствие, которого он совсем не чувствовал.
– Мистер Вонг, нам не нужен ордер. Мы здесь не для того, чтобы производить арест или обыск.
– Тогда повторяю вопрос, если у вас в ушах бананы: какого хрена вам надо?
Джордан слегка подвинул Буррони, поместившись перед бесстрастным глазом видеокамеры.
– Мистер Вонг, мы подозреваем, что на вас готовится покушение. Вы не хотите обсудить это с нами, прежде чем задавать ваш вопрос убийце, который наставит на вас пистолет?
Шуршание микрофона оборвалось, и на миг наступила тишина. Джордан от души понадеялся, что в силу высшей справедливости Джулиус Вонг сейчас наложит в штаны, как бедняга Алистер Кэмпбелл.
Затем послышался щелчок замка, и Буррони распахнул дверь подъезда. Но Джордан придержал его за рукав.
– Джеймс, быть может, нам с Морин лучше подождать тебя здесь?
Буррони хотя и не слышал предупреждения Кристофера, но сумел мгновенно оценить обстановку.
– Да, пожалуй, так будет лучше.
Он обернулся к столпившимся за его спиной полицейским и кивнул Лукасу Фёрсту и Серене Хитчин.
– Вы двое пойдете со мной. А вы пока оглядитесь тут и будьте начеку.
Двое полицейских послушно вошли следом за Буррони. Двое других отправились совершать обход.
Джордан и Морин остались одни посреди улицы. Какое-то время на них с любопытством поглядывали грузчики мясного склада, но, не увидев развития событий, которое сулил приезд полиции, занялись своим делом.
По другую сторону улицы, ближе к перекрестку с Одиннадцатой авеню, застыли две одетые в серое фигуры вышибал из «Хай-Нун» – известной дискотеки, где можно встретить фотомоделей высшего разряда и прочих представителей модельного бизнеса.
Джордан заглянул в лицо Морин и заметил, что под глазами у нее легли черные тени усталости. В душе он пожелал, чтобы с течением лет все пережитое стерлось у нее в памяти, а если это невозможно, чтоб она, хотя бы для собственного спокойствия, смогла расставить все точки над «i».
– Честно говоря, Джордан, у меня все это не укладывается в голове. За один день столько всего случилось. А если еще честнее – мне страшно. Дико страшно.
Последнюю фразу она произнесла внезапно ослабевшим голосом и опустила голову, словно устыдившись своей слабости.
Джордан шагнул к ней и осторожно, двумя пальцами взявшись за подбородок, приподнял ее лицо.
– Мне бы на твоем месте тоже было страшно.
– Ты хоть понимаешь, как попал в этот круговорот. А я ничего уже не понимаю.
Джордан улыбнулся ей, будто поставил печать под договором о дружбе.
– Морин, я тоже не слишком понимаю. Иногда мы попадаем в тот или иной круговорот помимо нашей воли. Теперь вот попала в него и ты. Но я тобой восхищаюсь. Уверен, ты была и еще будешь классным полицейским.
Морин молча глянула в бездонную голубизну его глаз.
Она знает этого человека всего несколько часов, но уже доверяет ему, как самой себе. Она почему-то уверена, что, находясь вдали от нее, Джордан пережил нечто похожее, и это на подсознательном уровне сплотило их.
Повинуясь внезапному порыву, она приподнялась на цыпочках, и в ее непролитых слезах отразилась ночь снаружи и внутри ее новых глаз. Джордан ощутил тепло ее губ на щеке и ни на миг не усомнился в природе этого поцелуя. В нем нет ни грана чувственности, это просто способ сказать ему без слов: ты меня понимаешь, и я тебя понимаю.
– Все будет хорошо, Морин, – ответил он.
Он крепко прижал к груди хрупкое девичье тело, давая возможность ее слезам начать свою многотрудную восстановительную работу, и повторил:
– Все будет хорошо.
Они застыли на фоне ярко освещенной двери подъезда, передавая друг другу безмолвное послание солидарности.
А когда Джордан случайно поднял глаза и посмотрел на другую сторону улицы, то увидел, что рядом с припаркованным там лимузином «БМВ» стоит Лиза и смотрит на него.
Таких глаз я еще ни у кого не видел…
После их путешествия в Покипси и разговора в ресторане над рекой Джордан перевез свои немногие пожитки в гостиницу на Тридцать восьмой улице, и больше они не перезванивались и не встречались. Заметив, что Джордан ее увидел, Лиза демонстративно отвернулась к компании, выходившей в тот момент из дискотеки. Смеясь и переговариваясь, все стали садиться в машины – кто в «БМВ», кто в «порше-кайенн», стоявший сзади. Лиза уселась рядом с водителем лимузина.
Машина тронулась и растворилась в ночи; перед глазами Джордана остались ее профиль, плотно сжатые губы, глаза, устремленные в одну точку.
Но он не успел поразмыслить об этом, потому что почти одновременно раздвинулись двери лифта в вестибюле, и в озаренной неоновым светом кабине он увидел троих.
Первым был агент Лукас Фёрст.
Вторым – Буррони.
Третьим – мужчина лет тридцати, ростом почти с детектива, с безупречно правильными чертами лица, которым что-то отдаленно азиатское, затерянное в двух поколениях американцев, придавало еще большее очарование. Только жесткий разрез тонкогубого рта портил совершенство этого лица. Гладкие и блестящие черные волосы, типичные для уроженцев Востока, открывали мраморный лоб.
Белая рубашка и темные джинсы подчеркивали стройную фигуру; руки были скованы впереди наручниками.
Буррони, взяв его за локоть, чуть подтолкнул вперед из лифта. Джулиус Вонг шарахнулся от него, как от зачумленного.
– Отвали, пес легавый! Сам пойду.
– Ну так иди, кто тебе мешает?
Под неусыпным контролем Буррони Джулиус распахнул дверь и проследовал туда, куда указывал ему детектив. Он оглянулся, окинув мир вокруг себя презрительным взглядом, как будто получил и принял вызов.
Несмотря на гнев, глаза его были неподвижны и подернуты пеленой порока.
Детектив скривился, глядя на недоуменные лица Джордана и Морин, и неуловимым жестом велел им не вмешиваться.
И лишь когда Буррони с конвоируемым подходили к машине, Джордан заметил, что Джулиус Вонг характерно припадает на правую ногу.
36
Лиза Герреро сняла длинную футболку, что заменяла ей ночную рубашку, и осталась обнаженной перед зеркалом ванной. Блестящая серебристая поверхность возвратила ей собственный портрет, перерезанный у талии мраморной столешницей шкафчика. Белый мрамор красиво и чувственно оттенял оливковую кожу латиноамериканки. Лиза небрежным жестом приподняла кверху длинные темные волосы, затем пальцы ее скользнули к коричневым соскам высокой, упругой груди, как раз такого размера, который удобно помещается в мужской ладони. От ее вздоха запотел маленький кружок зеркала. Будь она по натуре мечтательницей, подумала бы, что с минуты на минуту откроется дверь и Джордан Марсалис в окровавленной рубашке окаменеет на пороге. И все начнется сначала.
Но она не мечтательница, и нечего об этом думать. Лиза Герреро давно не позволяла себе такую роскошь, как мечты; ее тревожили порой лишь смутные желания, да и те все больше повисали в воздухе.
Она подвинулась поближе к зеркалу и стала рассматривать свои глаза, потухшие, с покрасневшими веками после мучительной, почти бессонной ночи.
Накануне вечером она пришла, разделась, легла в постель, как будто погрузившись во мрак обступавшей ее реальности. Долго лежала в темноте с открытыми глазами, под ненадежным прикрытием простыни, охваченная горечью и страхом. Сквозь открытое окно с нижнего этажа доносились звуки песни, которую все время ставил неизвестный фанат Коннора Слейва и которая теперь постоянно преследовала ее.
…Мне душу сжигает пламень,
В оковах томится плоть,
На сердце тяжелый камень,
И нечем его расколоть…
Под эту нежную музыку и в такт словам перед глазами предстал Джордан, обнимающий другую и застывший в тот редчайший миг, когда двое становятся единым целым. И по злой иронии судьбы, которая играет человеком, это случилось как раз перед тем домом…
Она вышла с дискотеки в компании людей, абсолютно ничего для нее не значивших, чтобы ехать с ними куда-то в другое место, абсолютно ее не интересовавшее, но упорно внушала себе, что мир улыбается ей и если еще не лежит у ее ног, то скоро будет лежать.
Но тут она увидела их и раз и навсегда определила для себя понятие «норма».
Вот она, норма.
Мужчина, рожденный таковым, обнимает женщину, рожденную таковой.
И нет иных путей к норме, кроме тех, о которых и думать не хочется. У животных все просто: самец выбирает себе самку не задумываясь, им движет инстинкт. А люди, скованные рассудком, то и дело воздвигают меж собой стены, причем иной раз, как бы в насмешку, – из стекла. Жизнь похожа на долгий путь под палящим солнцем, все ищут себе уголок благословенной тени, но для тех, кто вынужден вечно хорониться в тени, укромный уголок хуже приговора.
Лиза отошла от зеркала. Лучше не видеть своего лица, чтоб не заглядывать себе в душу. Она открыла душ и тут же, не дожидаясь, пока вода нагреется, встала под струю, чтобы спрятать слезы среди миллионов холодных одинаковых капель.
На сей раз не мир ее отверг, она сама его отвергла.
Она влюбилась в Джордана с первого мгновения, как только он появился – с синяком под глазом и разбитым носом – на пороге ванной и распахнул невероятной голубизны глаза, увидев ее нагой.
Нагим , зло поправила она, чтобы не забывать себя и свое место в жизни простых смертных. Изящная шутка природы, которой нет дела до того, какой ценой нам достаются ее выдумки. Она лишь смотрит и забавляется замешательством своего творения, не знающего, в какой туалет идти – в мужской или в женский.
Лиза предложила Джордану остаться в его доме. Не подумав предложила, из одного лишь желания быть с ним рядом, заранее зная, что это ошибка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55