Это Ваша песня, Вы вправе делать с ней все, что сочтете нужным: либо открыть ее миру, либо оставить у себя, как личное достояние.
Со слов брата я знаю, что вы очень любили друг друга, поэтому позволю себе дать Вам совет. Не забывайте его, но не живите этими воспоминаниями. Я уверен, что он сказал бы Вам то же самое, если б мог. Вы молоды, красивы и полны жизни. Не отгораживайтесь от возможности жить и любить. Если будет трудно, пусть последняя песня Коннора научит Вас, как это сделать.
Желаю Вам счастья.
Брендан Слейв
Обливаясь слезами, Морин стояла в лифте, открывшемся на верхней площадке старого римского палаццо. Как ребенок, она в конце концов утерла глаза рукавом рубашки, не думая о черных пятнах туши на светлой ткани. Пока рылась в сумке, ища ключи, пальцы наткнулись на коробочку, которую вручил ей китаец в аэропорту.
Она вошла в квартиру, первым делом раздернула шторы, впуская внутрь воздух и солнце, радуясь новому открытию римского неба.
У того же окна в отблесках заката она развязала золотистую ленту и сорвала подарочную бумагу.
В футляре для ювелирных изделий на кремовом клочке ваты лежало отрезанное ухо. В мочку была вставлена серьга в форме креста с утопленным в нем брильянтом. Красный свет закатного солнца, падая на него, разбивался на все цвета спектра.
«Один человек из Америки», – сказал китаец.
Она вспомнила слова Сесара Вонга, сказанные во время той краткой поездки в лимузине, когда он поклялся Морин в невиновности сына и попросил помочь доказать ее.
Я вам гарантирую, что в долгу не останусь. Пока не знаю, каким образом, но я сумею вас отблагодарить…
Морин со странным равнодушием смотрела на этот жуткий подарок. В ночь своей смерти Уильям Роско сказал ей, что лишь правосудие способно возвысить человека над Богом. Морин не знала, слышал ли Джордан, перед тем, как напасть на Роско, его последние слова, касающиеся будущего Джулиуса Вонга.
Один опытный профессионал займется…
Так или иначе, Джордан, как и она, не подал виду, что понял смысл этих слов. Помимо Божьего правосудия, есть еще правосудие людское, и они с Джорданом стали присяжными на том суде. Возможно, когда-нибудь время и за это предъявит им свой счет.
С коробочкой в руках Морин прошла в ванную, выбросила ее содержимое в унитаз и нажала на слив. Пусть воспоминание об Арбене Галани уйдет туда, где ему самое место, – в сточные канавы Рима.
Потом она взяла со стола коричневый конверт и поднялась по лестнице на верхний этаж. Подойдя к окну, открыла перед собой тянущуюся до самого горизонта панораму крыш и направилась к стереоустановке. Держа в руках последний диск Коннора, еще раз глянула в серьезные глаза, смотревшие на нее с обложки.
Обманы тьмы.
Наконец-то тьма рассеялась. Надолго ли – кто знает, но на то она и жизнь, чтобы не знать, как, где и когда. Она открыла пластиковую крышку диска и прочла на ее обороте три слова, написанные черным несмываемым фломастером.
Под водой
Морин
Вставив в гнездо тонкий металлический диск, она толкнула задвижку и нажала клавишу воспроизведения.
Это была пробная, не студийная запись, потому, наверное, она еще больше взволновала Морин. Песня настолько самодостаточна, что не требует никаких аранжировок и оркестровок.
Под негромкий перебор гитарных струн полились звуки скрипки, показавшиеся ей узорами, которые фигурист выписывает на льду, при всей плавности и воздушности своих движений оставляя глубокие следы на блестящей поверхности.
И, наконец, голос Коннора пронзил ее лезвием боли и счастья; Морин уже не отдавала себе отчета, что больнее, что острее… Как плащом, она окуталась магической тайной этой песни, сокрытой от всего мира, ставшей ее эксклюзивной собственностью – не потому, что существует в единственном экземпляре, а потому, что написана только для нее.
Ты под водою рождена
И провела так много дней –
Легка, изменчива, вольна –
В бездонной синей глубине.
Теперь прокладываешь путь
В пустыне боли и невзгод.
Тебе тоска сжимает грудь
О сердце, брошенном средь вод.
Тебе, как видно, невдомек,
Что не в воде – в твоей крови
Горит лучистый огонек
Всепобеждающей любви.
Пойми, что в ней, и только в ней
Ты обретешь свои следы,
А не в мелькании теней
Бесплотно плещущей воды.
В ней солнце, звезды и луна,
Простор земли и неба твердь,
И вековая тишина,
В любви вся жизнь твоя и смерть.
Но ты, во власти странных чар,
Глядишь на воду не дыша.
Любви неведом дивный дар
Тем, чья изверилась душа.
Поняв смысл этих слов, она, как ни странно, не заплакала, а улыбнулась.
Потом села в плетеное кресло перед дверью на веранду, подложила подушку под спину и отдалась воспоминаниям об этой музыке, об этом голосе в полной уверенности, что их богатства у нее уже никто не отнимет. Глядя на закат, совершавший свое триумфальное шествие по небу Рима, она сидела и ждала того неведомого, что уготовано будущим, давшим ей в помощь опыт, который она приобрела не по своей воле.
Морин Мартини закрыла глаза и подумала, что тьма и ожидание окрашены в один и тот же цвет.
Благодарность
Прежде всего хочу поблагодарить таких удивительных людей, как Пьеро Барточчи и его жена, доктор Мэри Элаккуа из больницы «Самаритен» в городе Трой. Без них этот роман потребовал бы гораздо больших трудов, мое пребывание в Америке не было бы таким приятным, я не узнал бы, сколько всего может склевать попугай из Новой Англии, а главное – не смог бы наполнить новым смыслом слово «дружба».
К ним хочу добавить:
Андреа Борио, дружески прозванного Ковборио и сумевшего перенести «мясо по-пьемонтски» в самое сердце Манхэттена;
доктора Викторию Смит, бесподобного мануальщика и потрясающую женщину, которой удалось разогнуть мою спину в Нью-Йорке;
весь штат «Виа делла Паче» и других прекрасных людей, с которыми познакомился в Америке; быть может, сейчас я уже не вспомню всех имен, но будьте уверены: ваши лица навсегда врезались мне в память.
За научные консультации хочу поблагодарить моего давнего друга доктора Джанни Мирольо, доктора Бартоломео Марино, заведующего хирургическим отделением Городской больницы в Асти, а также разностороннего доктора Росселлу Франко, анестезиолога отделения реанимации больницы «Сант-Андреа» в Специи.
Особая благодарность доктору Карло Ванетти, миланскому хирургу-офтальмологу, члену АОРХГ (Американского общества рефракторной хирургии глаза), и профессору Джулио Коссу, директору Научно-исследовательского института стволовых клеток при Научном институте «Сан-Раффаэле» в Милане.
Большое спасибо доктору Лауре Аргитту, пресс-секретарю Дирекции Фонда развития и коммуникаций «Сан-Раффаэле дель Монте-Табор», которая послужила назойливому автору умным и понимающим посредником.
Низкий поклон начальнику Полицейского управления Аннамарии Ди Паоло за бесценную информацию и дружескую поддержку.
Из сплоченной рабочей группы, помогающей мне в писательской деятельности, назову в первую очередь Алессандро Далаи, человека разностороннего ума и невероятной отзывчивости. А вместе с ним нельзя не упомянуть:
неуязвимую Кристину Далаи, невозмутимого Пьеро Джелли, неустрашимую Розарию Гуаччи, неукротимую Антонеллу Фасси, незаменимую Паолу Финци, неотразимую Мару Сканавино и несокрушимого Пьерлуиджи Дзеккина, их вечный оплот.
Честь и слава доблестному Пьерджорджо Николаццини, моему верному агенту и мудрому советнику.
А также:
Анджело Брандуарди и Луизе Дзаппе за ритуальное снятие порчи в знакомой остерии;
доктору наук Анджеле Пинчелли, с которой редко вижусь (по причине географической удаленности), но о которой часто думаю (по причине родства душ);
доктору Армандо Аттанази, сделавшему для меня гораздо больше, чем я для него;
Франческо Раписарде, пресс-секретарю секции гонок при «дукати», который, надеюсь, когда-нибудь пригласит меня на розыгрыш Гран-при;
Аннарите Нулькис с ее незабываемыми имейлами и обаятельной улыбкой;
Марко Лучи за его любезность и общительность;
турагентству «Малабар Вьяджи» за благородство и помощь.
В заключение обнимаю всех друзей моей жизни и благодарю их за поддержку, уважение и снисходительность.
На чисто личном уровне, от всего сердца, большими буквами пишу СПАСИБО Ренате Куадро и Йоле Гамбе за нежную заботу, ободрение и неоценимую помощь дорогому мне человеку в трудный момент для нее и для меня.
Персонажи этой истории – плод чистейшей фантазии. Те же, кому выражаю благодарность, к счастью, – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Со слов брата я знаю, что вы очень любили друг друга, поэтому позволю себе дать Вам совет. Не забывайте его, но не живите этими воспоминаниями. Я уверен, что он сказал бы Вам то же самое, если б мог. Вы молоды, красивы и полны жизни. Не отгораживайтесь от возможности жить и любить. Если будет трудно, пусть последняя песня Коннора научит Вас, как это сделать.
Желаю Вам счастья.
Брендан Слейв
Обливаясь слезами, Морин стояла в лифте, открывшемся на верхней площадке старого римского палаццо. Как ребенок, она в конце концов утерла глаза рукавом рубашки, не думая о черных пятнах туши на светлой ткани. Пока рылась в сумке, ища ключи, пальцы наткнулись на коробочку, которую вручил ей китаец в аэропорту.
Она вошла в квартиру, первым делом раздернула шторы, впуская внутрь воздух и солнце, радуясь новому открытию римского неба.
У того же окна в отблесках заката она развязала золотистую ленту и сорвала подарочную бумагу.
В футляре для ювелирных изделий на кремовом клочке ваты лежало отрезанное ухо. В мочку была вставлена серьга в форме креста с утопленным в нем брильянтом. Красный свет закатного солнца, падая на него, разбивался на все цвета спектра.
«Один человек из Америки», – сказал китаец.
Она вспомнила слова Сесара Вонга, сказанные во время той краткой поездки в лимузине, когда он поклялся Морин в невиновности сына и попросил помочь доказать ее.
Я вам гарантирую, что в долгу не останусь. Пока не знаю, каким образом, но я сумею вас отблагодарить…
Морин со странным равнодушием смотрела на этот жуткий подарок. В ночь своей смерти Уильям Роско сказал ей, что лишь правосудие способно возвысить человека над Богом. Морин не знала, слышал ли Джордан, перед тем, как напасть на Роско, его последние слова, касающиеся будущего Джулиуса Вонга.
Один опытный профессионал займется…
Так или иначе, Джордан, как и она, не подал виду, что понял смысл этих слов. Помимо Божьего правосудия, есть еще правосудие людское, и они с Джорданом стали присяжными на том суде. Возможно, когда-нибудь время и за это предъявит им свой счет.
С коробочкой в руках Морин прошла в ванную, выбросила ее содержимое в унитаз и нажала на слив. Пусть воспоминание об Арбене Галани уйдет туда, где ему самое место, – в сточные канавы Рима.
Потом она взяла со стола коричневый конверт и поднялась по лестнице на верхний этаж. Подойдя к окну, открыла перед собой тянущуюся до самого горизонта панораму крыш и направилась к стереоустановке. Держа в руках последний диск Коннора, еще раз глянула в серьезные глаза, смотревшие на нее с обложки.
Обманы тьмы.
Наконец-то тьма рассеялась. Надолго ли – кто знает, но на то она и жизнь, чтобы не знать, как, где и когда. Она открыла пластиковую крышку диска и прочла на ее обороте три слова, написанные черным несмываемым фломастером.
Под водой
Морин
Вставив в гнездо тонкий металлический диск, она толкнула задвижку и нажала клавишу воспроизведения.
Это была пробная, не студийная запись, потому, наверное, она еще больше взволновала Морин. Песня настолько самодостаточна, что не требует никаких аранжировок и оркестровок.
Под негромкий перебор гитарных струн полились звуки скрипки, показавшиеся ей узорами, которые фигурист выписывает на льду, при всей плавности и воздушности своих движений оставляя глубокие следы на блестящей поверхности.
И, наконец, голос Коннора пронзил ее лезвием боли и счастья; Морин уже не отдавала себе отчета, что больнее, что острее… Как плащом, она окуталась магической тайной этой песни, сокрытой от всего мира, ставшей ее эксклюзивной собственностью – не потому, что существует в единственном экземпляре, а потому, что написана только для нее.
Ты под водою рождена
И провела так много дней –
Легка, изменчива, вольна –
В бездонной синей глубине.
Теперь прокладываешь путь
В пустыне боли и невзгод.
Тебе тоска сжимает грудь
О сердце, брошенном средь вод.
Тебе, как видно, невдомек,
Что не в воде – в твоей крови
Горит лучистый огонек
Всепобеждающей любви.
Пойми, что в ней, и только в ней
Ты обретешь свои следы,
А не в мелькании теней
Бесплотно плещущей воды.
В ней солнце, звезды и луна,
Простор земли и неба твердь,
И вековая тишина,
В любви вся жизнь твоя и смерть.
Но ты, во власти странных чар,
Глядишь на воду не дыша.
Любви неведом дивный дар
Тем, чья изверилась душа.
Поняв смысл этих слов, она, как ни странно, не заплакала, а улыбнулась.
Потом села в плетеное кресло перед дверью на веранду, подложила подушку под спину и отдалась воспоминаниям об этой музыке, об этом голосе в полной уверенности, что их богатства у нее уже никто не отнимет. Глядя на закат, совершавший свое триумфальное шествие по небу Рима, она сидела и ждала того неведомого, что уготовано будущим, давшим ей в помощь опыт, который она приобрела не по своей воле.
Морин Мартини закрыла глаза и подумала, что тьма и ожидание окрашены в один и тот же цвет.
Благодарность
Прежде всего хочу поблагодарить таких удивительных людей, как Пьеро Барточчи и его жена, доктор Мэри Элаккуа из больницы «Самаритен» в городе Трой. Без них этот роман потребовал бы гораздо больших трудов, мое пребывание в Америке не было бы таким приятным, я не узнал бы, сколько всего может склевать попугай из Новой Англии, а главное – не смог бы наполнить новым смыслом слово «дружба».
К ним хочу добавить:
Андреа Борио, дружески прозванного Ковборио и сумевшего перенести «мясо по-пьемонтски» в самое сердце Манхэттена;
доктора Викторию Смит, бесподобного мануальщика и потрясающую женщину, которой удалось разогнуть мою спину в Нью-Йорке;
весь штат «Виа делла Паче» и других прекрасных людей, с которыми познакомился в Америке; быть может, сейчас я уже не вспомню всех имен, но будьте уверены: ваши лица навсегда врезались мне в память.
За научные консультации хочу поблагодарить моего давнего друга доктора Джанни Мирольо, доктора Бартоломео Марино, заведующего хирургическим отделением Городской больницы в Асти, а также разностороннего доктора Росселлу Франко, анестезиолога отделения реанимации больницы «Сант-Андреа» в Специи.
Особая благодарность доктору Карло Ванетти, миланскому хирургу-офтальмологу, члену АОРХГ (Американского общества рефракторной хирургии глаза), и профессору Джулио Коссу, директору Научно-исследовательского института стволовых клеток при Научном институте «Сан-Раффаэле» в Милане.
Большое спасибо доктору Лауре Аргитту, пресс-секретарю Дирекции Фонда развития и коммуникаций «Сан-Раффаэле дель Монте-Табор», которая послужила назойливому автору умным и понимающим посредником.
Низкий поклон начальнику Полицейского управления Аннамарии Ди Паоло за бесценную информацию и дружескую поддержку.
Из сплоченной рабочей группы, помогающей мне в писательской деятельности, назову в первую очередь Алессандро Далаи, человека разностороннего ума и невероятной отзывчивости. А вместе с ним нельзя не упомянуть:
неуязвимую Кристину Далаи, невозмутимого Пьеро Джелли, неустрашимую Розарию Гуаччи, неукротимую Антонеллу Фасси, незаменимую Паолу Финци, неотразимую Мару Сканавино и несокрушимого Пьерлуиджи Дзеккина, их вечный оплот.
Честь и слава доблестному Пьерджорджо Николаццини, моему верному агенту и мудрому советнику.
А также:
Анджело Брандуарди и Луизе Дзаппе за ритуальное снятие порчи в знакомой остерии;
доктору наук Анджеле Пинчелли, с которой редко вижусь (по причине географической удаленности), но о которой часто думаю (по причине родства душ);
доктору Армандо Аттанази, сделавшему для меня гораздо больше, чем я для него;
Франческо Раписарде, пресс-секретарю секции гонок при «дукати», который, надеюсь, когда-нибудь пригласит меня на розыгрыш Гран-при;
Аннарите Нулькис с ее незабываемыми имейлами и обаятельной улыбкой;
Марко Лучи за его любезность и общительность;
турагентству «Малабар Вьяджи» за благородство и помощь.
В заключение обнимаю всех друзей моей жизни и благодарю их за поддержку, уважение и снисходительность.
На чисто личном уровне, от всего сердца, большими буквами пишу СПАСИБО Ренате Куадро и Йоле Гамбе за нежную заботу, ободрение и неоценимую помощь дорогому мне человеку в трудный момент для нее и для меня.
Персонажи этой истории – плод чистейшей фантазии. Те же, кому выражаю благодарность, к счастью, – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55