Голову он свесил на грудь, так что за секунду столкновения Лафайет ничего рассмотреть не успел. Незнакомец явно куда-то спешил, поскольку довольно бесцеремонно оттолкнул Лафайета и даже не подумал извиниться. Миновав его, он тут же поднял голову и перешел на бег трусцой.
Лафайет проводил его взглядом и отметил, что бежит он довольно странно, будто припадая на правую ногу и опасаясь ее нагружать.
Вот сволочь!
Такую лапидарную реплику Лафайет мысленно отпустил в адрес всех бегунов и этого в частности, нажимая кнопку вызова лифта. Дверь открылась мгновенно: кабина была внизу. Должно быть, на лифте спустился только что встреченный им горе-спортсмен: бегает, вишь ты, а по лестнице спуститься лень. А может, опять же ногу бережет…
Лафайет пожал плечами. Больше ему думать, что ли, не о чем, как о хромом и невежливом бегуне? Надо скорей подкормить Джерри, чтоб работал на полную мощность. На осень Лафайет наметил вернисаж и хотел иметь возможно более широкий выбор. Выставка будет небольшой, но крайне репрезентативной. Он уже договорился с несколькими коллекционерами – законодателями мод – и нажал на все рычаги, чтобы обеспечить соответствующие отклики в искусствоведческой печати, чье мнение только и котируется у ценителей искусства.
Наступал момент, когда Лафайету надо было расширить границы Нью-Йорка на всю Америку и весь мир. С металлическим шуршанием двери лифта открылись на площадке седьмого этажа, который полностью занимал аттик Джерри.
Дверь оказалась приоткрыта.
Лафайет Джонсон вдруг почувствовал странный, но явственный привкус ржавчины во рту. Если и есть на свете шестое чувство, именно оно посетило его в тот момент.
Он толкнул створку двери с потрескавшейся лакировкой и вошел в студию, где жил и работал Джерри. Его встретил знакомый хаос красок, беспорядка и грязи в равных долях – единственно возможный антураж жилья художника.
– Джерри?
Тишина.
Лафайет медленно двинулся в обход нагромождения холстов, грязной посуды, пустых банок из-под пива, остатков пищи, книг и постельного белья весьма сомнительной чистоты. Слева от двери стоял металлический шкаф, где Джерри хранил банки с краской и прочий инструмент своего ремесла. А прямо перед ним на полу был закреплен белый холст с множеством цветных мазков.
В воздухе ощущался сильный запах краски.
– Джерри, почему дверь не запираешь? Ведь вор может в один миг стать обладателем бесценных шедевров современного искус…
Произнося эту тираду, Лафайет обогнул препятствие в виде железного шкафа. То, что предстало взору, одновременно лишило его дара речи и всех размышлений о судьбах современного искусства.
Джерри Хо, совершенно голый, перемазанный высохшей красной краской, сидел, прислонившись к стене, в позе настолько смехотворной, что лишь смерть способна сделать ее трагической. Большой палец правой руки засунут в рот. Левая рука придерживает край одеяла, натянув его на ухо. Глаза, вперившиеся в пустоту, наполнены ужасом и недоумением: художника словно бы удивило, что кому-то вздумалось расположить его тело столь нелепым образом.
Над его головой на белой стене синей краской был нарисован контур облачка, будто в комиксах, и в этом облачке той же краской был выведен номер:
2628 664834
Привкус во рту стал тошнотворным, в желудок словно воткнули холодный стальной прут. Лафайет мгновенно понял две вещи. Первое: его курочка не снесет больше золотых яиц. Второе: он крепко влип. И есть только один способ выбраться. Хотя бы раз в жизни действовать надо по всем правилам.
Он вытащил из кармана сотовый и набрал 911. Услышав любезный и бесстрастный голос телефонистки, сообщил, что обнаружил труп. Назвал свое имя и адрес и сказал, что останется на месте до прибытия полиции.
Сразу после этого камерой «Панасоник» он принялся снимать труп во всех ракурсах. Наверняка не одна газета за такие снимки, пусть и не очень качественные, кучу денег отвалит. Поснимав, он прошел в ванную и бросил в чашку содержимое пакетика, что лежал в кармане. Затем открыл кран, и пока поток воды уносил образовавшийся раствор в сток раковины, Лафайет прикидывал, как будет вывозить из этого свинарника шедевры Джерри Хо, одного из армии безумных художников, который – мир праху его – теперь уже расписывает врата ада.
4
Стоя у окна, Джордан Марсалис глядел на грузовик агентства по перевозкам, выезжавший со стоянки перед его домом. Несколько минут назад из подъезда еще доносились возгласы грузчиков, спускавшихся по лестнице, в то время как он подписывал наряд, который подал ему бригадир, огромного роста негр со статью борца и круглившимися под футболкой бицепсами. На футболке сзади черными буквами было выведено «Казинс» – название бруклинского транспортного агентства, которому он доверил вывезти из квартиры мебель, еще имевшую кое-какую ценность. На листке Джордан поставил свою закорючку, тем самым как бы сдавая в архив, отправляя в неведомое складское помещение вместе с мебелью кусок своей жизни. Так прошлая и будущая жизнь на время уравнялись: обе канули в неизвестность.
– Прошу, сэр.
Протягивая ему квитанцию, черный окинул Джордана, одетого в кожаный костюм мотоциклиста, взглядом, в котором любопытство мешалось с завистью. Джордан вытащил из кармана сто долларов.
– Вот, возьмите, выпейте за мое здоровье и присматривайте там за моим барахлом.
Купюра торжественно перекочевала в карман черного, и тот заговорщицки, совсем по-детски подмигнул.
– Будет сделано, сэр.
Джордан думал, что он сейчас повернется и уйдет, но тот, похоже, и не думал уходить. Выдержав паузу, черный посмотрел на него в упор.
– Может, это не мое дело, сэр, но вы вроде в дальнее путешествие собрались. Притом, сдается мне, пункт отправления вам известен, а вот пункт назначения – пока нет.
Джордана удивила внезапная проницательность собеседника. До сих пор между ними был барьер, свойственный чисто деловым отношениям.
– Хотел бы я, признаться, быть на вашем месте. И куда б вы ни направлялись, счастливого вам пути.
Джордан улыбнулся и благодарно кивнул. Черный тоже кивнул и зашагал к выходу. Но на пороге оглянулся.
– Вот ведь какая странная жизнь. – Жестом он указал на себя и на Джордана. – Оба мы в комбинезонах, только для вас комбинезон – это свобода, а для меня – каторга. – Он вышел, не сказав больше ни слова и аккуратно прикрыв за собой дверь.
Джордан остался один.
Едва грузовик скрылся за углом, он отошел от окна к камину и уселся на старый диван с залоснившейся обивкой и скрипучим каркасом. Защелкнул замок непромокаемой сумки, куда сложил кое-что из одежды, взял шлем, бросил в него перчатки и подшлемник. Вновь повернул голову к огромному окну гостиной и немного понаблюдал игру света на окнах здания напротив.
Через агентство он сдал свою квартиру неизвестно кому, какому-то приезжему, что намеревался осесть в Нью-Йорке. Этот чужак по имени Александер Герреро посмотрел квартиру на фотографиях, посланных электронной почтой, и через агентство прислал чек – оплату за полгода вперед. Таким образом он стал новым обитателем добротной четырехкомнатной квартиры в доме номер пятьдесят четыре по Шестнадцатой улице, что между Пятой и Шестой авеню.
Что ж, поздравляю, сеньор Герреро, кто бы ты ни был.
Джордан перекинул сумку через плечо и двинулся к выходу. Звук его шагов странным гулом отозвался в опустевшей квартире. И только он взялся за ручку двери, как вдруг ожил телефон на каминной полке.
Джордан застыл, недоуменно уставившись на телефонный аппарат. Он несколько дней назад послал в телефонную компанию просьбу снять телефон и не думал, что он еще работает. Но телефон продолжал звонить, а Джордан все не решался сделать несколько шагов к этому звуку и к заключенной в нем неизвестности. Ему было совсем неинтересно, кто звонит и зачем. Мысленно он уже наматывал мили на переднее колесо и, словно цветной снаряд, перелетал из одного пейзажа в другой, слушая шум ветра и любуясь мельканием белой дорожной ленты из-под козырька шлема. А Нью-Йорк уже отошел в область воспоминаний, притом не самых приятных.
Было время, когда этот город кое-что значил для него. Нью-Йорк обладает способностью наполнить человека энергией, не давая при этом понять, чего требует у него взамен. Джордан же понял и принял это с самого начала, только бы иметь возможность одновременно быть и тем, кем мечталось, и самим собой.
И все же в один прекрасный день ему пришлось выбирать окончательно и бесповоротно. Жизнь часто раздает нам авансы и столь же часто требует их вернуть. Кто-то (теперь уже не вспомнить, кто и когда) сказал ему, что успех и молодость рано или поздно подлежат возврату. Повинуясь этой непререкаемой директиве, он свой обол уже заплатил. То, что его интересует в жизни, за деньги не купишь, все это надо зарабатывать. А когда зарабатывать стало невозможно, он сдал свою квартиру и решил покинуть этот город. И вот телефон…
Со вздохом он подошел, бросил на диван сумку и шлем и нехотя взял трубку.
– Да…
Сквозь ритмичное потрескивание в трубке пробился знакомый голос:
– Джо, это Крис. Я звонил на мобильный, но он выключен. Слава богу, ты еще в городе.
Джордан удивился, услышав голос брата. Вот уж кого он не ожидал обнаружить на том конце провода. В голосе звучала тревога и что-то новое, что-то совершенно неожиданное для Кристофера Марсалиса.
Страх.
Джордан сделал вид, что не заметил его.
– Мобильный мне сейчас не нужен. Я уезжаю. Что стряслось?
Крис помолчал, что тоже было для него нехарактерно: обычно он не допускал пауз ни у себя, ни у других.
– Джеральда убили.
Ощущение deja vu было скорее растерянностью перед лицом сбывшегося пророчества, нежели чем-то пережитым на самом деле. Он отметил про себя, что этого известия ждал уже давно. Оно проносилось в голове всякий раз при мысли об этом парне.
Ему удалось сохранить твердость голоса и не сбиться на дрожащие интонации брата.
– Когда?
– Сегодня ночью. Или утром – не знаю. Владелец галереи заехал к нему с утра и нашел его мертвым.
Джордан невольно подумал, что этот сукин сын Лафайет Джонсон наверняка прибыл к Джерри в столь ранний час не с визитом вежливости. Никто его за руку не схватил, но все знали, чем он оплачивает труд своего протеже. Новая пауза в речи Кристофера означала, что он подумал о том же.
– Ты сейчас где?
– Был в Олбани на съезде демократов. Как только меня известили, я сразу на вертолет. Скоро мы сядем на площадке у Ист-ривер. Бог мой, Джордан, говорят, его нашли в жутком виде.
– Я выезжаю.
– Джеральд жил…
Джордан только теперь осознал, что брат говорит о Джеральде в прошедшем времени, а ему почему-то не хотелось прямо здесь и сейчас класть могильную плиту на еще не остывший труп.
– Я знаю, где он живет… В конце Уотер-стрит.
По тону Криса нельзя было понять, уловил ли он это уточнение. Джордан уже клал трубку на рычаг, но донесшийся голос прервал движение на середине.
– Джордан…
– Да?
– Хорошо, что я тебя застал.
Джордан смутился.
– Ладно, я еду.
Временами Джордана посещала мысль, что Нью-Йорк – существо, живущее своей жизнью, независимой от населяющих его людей. Даже если все население вдруг исчезнет, огни города будут по-прежнему зажигаться и гаснуть, подземка будет работать, а такси – сновать по улицам без пассажиров и водителей.
Вешая трубку, он подумал, что если бы и уехал сейчас, то на выезде из города все равно натолкнулся бы на невидимый энергетический барьер, который насильно удержал бы его там, где оставаться нет ни нужды, ни желания.
Он стащил сапоги, расстегнул молнию, ловко выскользнул из комбинезона и прислонил его к спинке дивана. Открыв сумку, достал кроссовки, рубашку, джинсы и кожаную куртку. Быстро облачился в одежду, которая, как он думал, еще долго ему не понадобится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55