Дело привычки. Я глянул на себя в зеркало в прихожей. Когда-то я ползал в этом костюме по-пластунски во время тренировочного курса – казалось, это было совсем в другой жизни.
В моём распоряжении был примерно один час, если я правильно помню. Столько времени маскировочная оболочка способна держать температуру моего излучения на таком низком уровне, какой не заинтересовал бы приборы инфракрасного видения.
Один час. Более чем достаточно.
Я опустился на колени перед моим лазом, ещё раз сделал глубокий вдох и мягким кошачьим движением тенью выскользнул наружу.
Несло затхлой сыростью от узкого ручья, протекавшего за домами нашей улицы. Этот ручей должен был стать тропой моего побега. На тёмной полосе разрыва между газоном и стеной сада я неподвижно замер. Ничего. Если не считать вялого плеска ручья и дальнего шума порта, всё было тихо. Наконец я медленно повернул голову и стал градус за градусом сканировать окружающую местность своей полностью активированной сенсорикой.
Они все сидели в машине в конце моей улицы, у забора, обнесённого вокруг пустующей территории фирмы. Эта машина, судя по всему, стояла там уже несколько часов, потому что капот давно остыл. Двое мужчин, беседуя, то и дело поглядывали на два небольших ящичка, которые стояли перед ними на приборной панели, и я мог бы держать пари, что это было вовсе не спутниковое телевидение. Некоторое время я наблюдал за ними с самым большим увеличением, какое давал мой глаз, но у меня не создалось впечатления, чтобы они занервничали. Они не схватились за оружие, не поднесли ко рту переговорные устройства и тому подобное, они просто продолжали беседу, скучающе и неторопливо, и сидевший за рулём время от времени прикладывался к питьевой соломинке.
Я взялся бы утверждать, что они меня не видели.
Во мне внезапно поднялось победное чувство, я осклабился под моей замороженной маской и стряхнул с себя жалкое чувство, что я весь беззащитно предоставлен решениям и власти других. Я упёрся кончиками пальцев и носками, ощутил стальную вибрацию усилителей и мягко, как капля нефти, стёк вниз к ручью.
Этот ручей тянется по прямой позади ряда домов, расположенных в сторону поля, до главной дороги, которая забирает его в тесную бетонную трубу, чтобы снова явить его на другой стороне транспортного круга уже в нормальном русле, лежащем гораздо ниже уровня дороги, большей частью поросшем удивительным гигантским папоротником.
Там рассчитывал вновь появиться и я.
Я пробирался по узкому каналу, как чёрный жук, опираясь слева и справа от него на неустойчивые камни и хрупкие комья земли. В двух местах ручей перекрывался строениями: в одном месте это была пристройка к дому многодетного семейства, отец которого каждое утро уезжал на работу в Килларней, в другом – гараж мистера Джеймса Бреннигана, любителя чучел животных. Под этими строениями я проползал, надолго задерживая дыхание, почти на уровне затхлой воды.
Потом, когда я как раз внутренне готовился проползти по длинной трубе, я услышал над собой голоса. И отпрянул в ближайшую тень. Мост. Я забыл про маленький пешеходный мост, который пересекал канал незадолго перед дорогой. Чуть поодаль за городом находился популярный у туристов ресторан, так что этот пешеходный путь имел свой смысл.
На мосту стояли мужчина и женщина, они предавались праздной болтовне, был слышен то его гортанный голос, то её отвечающий кокетливый, и, к счастью, они гораздо меньше внимания обращали на то, что происходило в глубине под ними, чем на то, что происходило между ними. Я замер в неподвижности, что мне в моей ледяной экипировке нетрудно было сделать. Я размышлял, отважиться ли мне проскользнуть прямо у них под ногами? Что, если они краем глаза заметят какое-то движение? Или в момент смущения посмотрят в сторону, как раз мне прямо в глаза?
Но потом они поцеловались, и я решился. Скорее всего, это был первый поцелуй, подумал я, или, во всяком случае, означающий веху в их отношениях, поскольку больше они ничего не видели и не слышали – даже когда покатился камень, который я по неосторожности пнул под ними. Незамеченным я скользнул в узкую, бесконечную трубу, которая вела чуть ли не в самое сердце Дингла.
Для таких вещей я был специально обучен. Я сотни метров полз по клаустрофобически тесной шахте и, весь забрызганный грязью, с облегчением выбрался на волю с другой стороны. Под прикрытием большого папоротника я снял с себя термозащитный костюм, скатал его в рулон, который ещё некоторое время сможет сохранять холод, и спрятал, взобрался по откосу наверх и, ступив на дорогу, сделал вид, что только что облегчился в кустах. Никто не обратил на меня внимания. Я посмотрел на пешеходную аллею вверх и вниз, включил мой ODP и, получив отбой тревоги, побрел в сторону отеля «Бреннан».
Я вдруг испугался, что опоздаю. Я хотел услышать, кому звонит Рейли. Я хотел узнать, что у него накопилось сказать. Свирепая решимость наполняла меня, когда я шёл по тёмным переулкам, мимо высоких стен и освещенных окон, и мои шаги отдавались в ушах так, будто я был своей собственной армией.
Парковка позади отеля «Бреннан» казалась тихой и заброшенной. Частная стоянка автомобилей – было написано на голубой табличке с логотипом отеля и: Только для постояльцев. Всего две машины воспользовались предложением; чёткий знак, насколько серьёзно случай убийства подорвал бизнес отеля. Верхний этаж стоял тёмным, как и большинство остальных окон.
Рейли всегда селился здесь в одной и той же комнате: третий этаж, номер 23, номер-люкс с видом на порт. При теперешней малой загруженности отеля не было проблемой сохранить это обыкновение и при краткосрочном бронировании. Во всяком случае, в окне, за которым я предполагал его и его спутниковый телефон, свет горел.
Я остановился на подъездной дорожке, посыпанной гравием. У простого бетонного столба на въезде валялся обломок кирпича. Я поднял его, повертел в руках. Без сомнения, это был тот самый камень, который я бросил из окна ванной комнаты Ицуми в его убийцу. Я поглядел на заднюю стену отеля, попытался согласовать мои воспоминания о виде из того окна сверху с видом отсюда, снизу, обернулся, посмотрел путь, которым незнакомец сумел скрыться, потому что я не попал в него как следует. И теперь с этим ничего нельзя было поделать. Я воспротивился импульсу сокрушить кирпич в руках и снова откинул его туда, где он лежал.
Мужчина в поварском колпаке и белом переднике стоял перед дверью у задней стены отеля, курил сигарету и равнодушно смотрел в мою сторону. Я остался стоять там, где был, и посмотрел на окно Рейли. Подоконник выглядел надёжно, с массивным каменным выступом, сотни лет державшим осаду ирландской погоды. Штукатурка показалась мне не такой старой, но уже кое-где осыпалась: видимо, сама каменная кладка была не самая прочная, и это, возможно, послужило причиной для того, чтобы кто-то вбил в неё несколько стальных крюков, один из которых пришёлся на очень удобное для моих целей место. Я подождал, когда повар управится со своей сигаретой и снова уйдёт внутрь, потом быстро пересёк площадку, ещё раз оглянулся по сторонам и, убедившись, что меня никто не видит, мощным прыжком взвился на заднюю стену отеля «Бреннан».
Я схватился за выступ подоконника правой рукой, прочно вцепился в него, качнулся и упёрся левой стопой в стенной крюк. Носок правой ступни тоже нашёл себе сносную опору, и в таком положении я замер – неподвижно вслушиваясь, не был ли я кем-нибудь замечен.
Но никто не крикнул, нигде не распахнулось окно, некому было взволнованно скликать друзей и семью, указывая на меня пальцем. Здесь, наверху, сильно пахло кухонными запахами и отбросами. Я осторожно подтянулся выше, и мне удалось заглянуть в комнату.
Это действительно была комната Рейли. Только по телефону он не звонил. Он сидел на диване, поставив рядом чемодан с раскрытой спутниковой антенной, и беседовал с посетителем, который сидел ко мне спиной в антикварном кресле с подголовником.
Тоже небезынтересно. Я снова опустился ниже, приставил моё технически усиленное ухо к стене и запустил усилитель.
– …окончательное решение…
– …ни в коем случае не допустить, чтобы Кровь Дракона…
– …не уйти, хоть он и киборг…
Это было не так просто – отрегулировать усилитель по частоте и мощности таким образом, чтобы слышать разговор внутри комнаты, но при этом не оглохнуть от приходящих отовсюду уличных шумов. Незнакомый посетитель говорил отчётливее, чем Рейли, но с переменной громкостью, и тихие фразы оставались неслышными, несмотря на всю технику.
– …мне плевать, что делают другие. Я получаю приказы из Вашингтона и исполняю их.
– Послушайте, всё это большое недоразумение. – Это был Рейли, он говорил тихим, почти жалобным голосом. – Как только я дозвонюсь до генерала… – Бормотание, лепет, бормотание. – Это мои ребята, поймите же вы. Я с ними нянчусь уже скоро двадцать лет как, и я за каждого из них дам руку на отсечение.
– Смотрите, не умрите от потери крови, полковник! – Язвительный смех. – Вы хоть знаете, как они вас называют за глаза? Образиной. Старым пыльным мешком. Папашей Рейли. Если мало, я могу добавить ещё. Они потешаются над вашей слабостью к классическому блюзу, ваши ребята.
– Я всё это давно знаю, – сказал Рейли таким голосом, будто у него разрывается сердце.
– И у этого врача были рентгеновские снимки Фицджеральда. Целая коллекция. У нас чуть уши не отпали, когда мы слушали их телефонный разговор. Уж не хотите ли вы утверждать, что и это было вам известно?
Я заледенел.
О'Ши. Этот человек говорил об О'Ши. Я закрыл глаза и вызвал в памяти всё, что произошло. О'Ши позвонил мне в среду вечером. На мой нормальный аппарат, потому что мобильный был занят. Но я, идиот, не врубился. Совершенно не подумав, я попросил его выдать, что он сделал мои рентгеновские снимки, и тем самым решил его участь.
Значит, вот как это было.
Я сам навёл на доктора О'Ши его убийцу.
Виновен, высокий суд. Я признаю себя виновным. Я не стрелял, это нет, но я всё равно виновен.
Подслушивающий на стене слышит о своём собственном позоре…
Словно внезапная боль, мне вдруг вспомнилось, как в детстве я подслушивал через стенку то, что происходило в спальне моих родителей. Интересно – я годами про это не думал, но что правда, то правда, я делал это. С прямо-таки панической одержимостью я ночи напролёт подслушивал ссоры моих родителей и в лихорадочной бессоннице соображал, нельзя ли добиться каким-нибудь обманом, чтобы мать и отец наконец помирились, и я вздрагивал при каждом упоминании моего имени в этих ссорах за обоями в цветочек. Нет, даже не имени: мать всегда называла меня «твой сын», как будто отец один был в ответе за моё существование и мои преступления, и она произносила это твёрдым, как стекло, непримиримым голосом, от которого кровь застывала у меня в жилах. Лучше всего, кстати, было подслушивать, приставив к стене деревянный кубик из детского строительного набора и крепко прижав к нему ухо; я сам это обнаружил, задолго до того, как узнал в школе о звуковых волнах и об их распространении.
При воспоминании об этих ночах, когда я, дрожа от холода и страха, замирал у стены в попытке узнать свою судьбу из обрывков разговора, долетавших до меня, мне кажется невероятным, что я до сих пор ещё живу.
Я с трудом вернулся из своих воспоминаний. Разговор уже ушёл от таких пустяков, как убийство какого-то ирландского врача.
– …тоже была возможность. Каждый из киборгов, в конце концов, носит в себе техническую инструкцию к своей системе. Стоит только кому-нибудь найти способ вывести на них прессу…
– …заговор? Это абсурд…
– …получить колоссальные суммы по приговору суда, даже на основании абсурдных обвинений. Психологический профиль Уайтвотера, например, подтверждает, что с ним это можно было обсуждать…
– …и что удалось этому адвокату разузнать насчёт Крови Дракона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45