— Предупреди его, Анджело, — сказал Джеф. — Вся проблема с Клайдом в том, что с того момента, когда он был в центре внимания по делу Бартон двадцать четыре года назад, он все пытается снова привлечь к себе внимание общественности.
Джеф поднялся.
— Все. Совещание закончено, — резюмировал Макингсли.
Пока шло совещание, в десяти милях от места его проведения сержант Клайд Эрли стоял около сарая Чарли Хетча.
Он уже понял, что Чарли нет дома, увидев его фургон, на котором тот ездил на работу, перед одним из домов на Кадена-роуд.
«Я просто зашел, чтобы расспросить его, в какие дни и часы он приезжает в дом на Холланд-роуд», — сказал про себя Эрли. — Жаль, что его нет дома.
Мусорные контейнеры у сарая были заполнены.
«Не мешает посмотреть, — подумал Клайд. — Вот с этого даже почти съехала крышка. Знаю, что не могу получить ордер на обыск, потому что у меня не заведено дело на Чарли Хетча, так что придется обойтись без ордера. Вот было хорошо раньше, когда суды считали мусор брошенным имуществом, — не требовалось никакого ордера. Теперь все по-другому. Не удивительно, что многим преступникам удается избежать наказания за убийство!»
Успокоив свою совесть, Клайд Эрли отбросил крышку с первого контейнера. Он был заполнен двумя черными пакетами для мусора, завязанными крепкими узлами.
Уверенным движением рук Клайд открыл первый. В нем были совсем неаппетитные остатки последней трапезы Чарли Хетча. Нехорошее слово сорвалось с языка, и Клайд бросил мешок назад, затем взял другой и открыл. Он оказался набит порядком изношенной одеждой, которая навела Клайда на мысль о том, что недавно Чарли прибирался в своем чулане.
Клайд вытряс содержимое пакета на землю. Последними выпали мокасины, джинсы и мешочек с резными деревянными статуэтками. Довольный своей находкой, он проверил джинсы с мокасинами и обнаружил то, что искал: пятна красной краски на джинсах и одно — на подошве левого мокасина.
«Должно быть, Чарли залез в те вельветовые штаны, когда увидел, что я приближаюсь, — размышлял Клайд. — Будь он чуть сообразительнее и обмотай вокруг себя какое-нибудь полотенце, я бы ничего и не заподозрил».
Статуэтки представляли собой шесть замысловато вырезанных фигурок животных и птиц, сантиметров 15 в длину каждая.
«Красиво, — подумал Клайд. — Если их сделал сам Чарли, то он просто скрывает свой талант. Зачем ему от них избавляться? Ну, чтобы ответить на этот вопрос отнюдь не нужно быть гением. Оставить их — слишком очевидная улика. Она показывает, что он не только поработал краской в „Обители Малютки Лиз“, но еще вошел в раж и вырезал на двери череп с костями. Вот здесь-то он и попался. Кто-нибудь, наверное, знает о его маленьком увлечении».
Полностью удовлетворенный своим расследованием, сержант Клайд Эрли аккуратно перенес статуэтки, мокасины и джинсы к себе в полицейскую машину.
«Если бы я сюда сегодня не приехал, завтра утром эти улики смешали бы с остальным мусором, — рассуждал он дальше. — Во всяком случае, мы знаем, кто испохабил „Обитель Малютки Лиз“. Остается выяснить, почему он это сделал и на кого работал».
Заполучив то, что ему было нужно, Эрли хотелось побыстрее убраться отсюда. Он запихал оставшуюся одежду Хетча обратно в мусорный мешок, завязал его, но намеренно оставил лежать на земле.
«Пусть задрожит от страха, когда увидит, что кто-то здесь побывал и забрал улики, от которых он избавился, — подумал Эрли. — Хотелось бы оказаться маленькой птичкой и увидеть выражение лица Чарли».
Эрли сел в полицейскую машину и повернул ключ зажигания.
«Сомневаюсь, что Чарли Хетч заявит о краже личных вещей в полицию», — пробормотал он про себя.
Фыркая от смеха, Эрли Клайд включил первую скорость и уехал.
35
Моим первым желанием было стереть это ужасное сообщение, но я этого не сделала. Вместо этого я вынула звукозаписывающую ленту из автоответчика и принесла ее в свой кабинет. Я выдвинула ящик стола и набрала код, позволявший открыть потайную панель. И, будто мои пальцы обожглись от прикосновения к ней, я резко бросила ленту в папку, вместе со всеми другими материалами, которые были написаны о Малютке Лиз Борден за все эти годы. Когда панель была снова закрыта, я села за стол, зажав руки коленями, чтобы не тряслись.
Я попросту не могла поверить тому, что услышала. Кто-то, знавший, что я Лиза Бартон, обвинял меня в убийстве Джорджет Гроув. Я провела двадцать четыре года, желая узнать, когда кто-то укажет на меня пальцем и прокричит мое настоящее имя, но даже этот страх не шел ни в какое сравнение с этой атакой. И как кто-то мог подумать, что я была в состоянии убить женщину, которую я встречала всего раз в жизни и при этом провела с ней меньше часа?
Детектив Уолш. Его имя неожиданно всплыло у меня в голове. Вы когда-нибудь стреляли из оружия? Это был вопрос, который вы задаете подозреваемому, а не то, что вы говорите невиновной женщине, которая только что была в шоке от того, что обнаружила жертву убийства. Возможно ли, что Уолш оставил это телефонное сообщение и теперь играл со мной в кошки-мышки?
Но даже если он знает, что я Лиза Бартон (откуда ему знать?), с какой стати он будет думать, что я убила Джорджет Гроув? Неужели Уолш полагает, что я была настолько зла на Джорджет, что убила ее за то, что она продала этот дом Алексу? Или, может быть, Уолш думает, что я настолько неуравновешенна, что возвращение в этот дом в совокупности с напоминаниями о трагедии могло свести меня с ума? От этой мысли мне стало чудовищно страшно.
Даже если не Уолш, а кто-то другой знает, что я Лиза Бартон, Уолш все равно подозревает меня. Я уже солгала ему. И если он зайдет снова, я буду вовлечена в очередную серию лжи.
Я думала о прошлой неделе. В это самое время на прошлой неделе я находилась в своей квартире на Пятой авеню. Все у меня было в порядке. Казалось, это было сто лет назад.
Пора было ехать за Джеком. Его потребность во мне, как всегда, является средоточием моей жизни. Я встала, пошла в ванную и умылась, сбрызнув лицо холодной водой в попытке хоть как-то вернуть себя к реальности. По какой-то нелепой причине я вспомнила, как Генри Палей указывал на преимущество расположения в главной спальне двух отдельных ванных комнат для мужа и жены. В тот момент я пожалела, что не могу рассказать ему о том, как отец все это продумал.
Я сменила одежду, в которой ходила на церковную службу, на джинсы и хлопчатобумажный свитер. Сев в машину, я сразу напомнила себе, что должна купить новую кассету для автоответчика. Иначе Алекс, конечно же, спросит, куда делась кассета, которая была там утром.
Я забрала Джека из школы Святого Джо и предложила ему пообедать в кафетерии. Я поняла, что появился новый, дополнительный фактор страха этой поры я буду впадать в панику от каждого звонка телефона.
Мне удалось уговорить Джека съесть — вместо его неизменного орехового масла с желе — поджаренный на гриле бутерброд с сыром. Он сыпал историями из жизни нулевого класса и рассказал мне о том, как девочка пыталась поцеловать его.
— Ты позволил ей поцеловать себя? — спросила я.
— Нет, это глупо.
— Ты же разрешаешь мне целовать тебя, — поддразнила я его.
— Это другое дело.
— Ты что, так никогда и не позволишь какой-нибудь девочке из класса поцеловать себя?
— Конечно, позволю. Я разрешаю Мэгги целовать меня. Когда-нибудь я женюсь на ней.
Всего четвертый день в классе, а будущее уже определено. Но в данный момент в этой забегаловке, поглощая зажаренный на гриле бутерброд с сыром, он абсолютно доволен тем, что сидит со мной.
А я, конечно, довольна тем, что я с ним. Удивительно, что моя любовь к Джеку была основной причиной, почему я вышла замуж за Алекса. Я впервые встретила Алекса на похоронах Ларри два года назад. Ларри был одним из тех людей, для которых компаньоны по бизнесу становятся их основной семьей. Я видела немногих из его родственников; мы встречались с ними только тогда, когда, по выражению Ларри, «мы не могли избежать семейного сборища».
Даже стоя у гроба мужа, я не могла не заметить, что Алекс Нолан — очень привлекательный человек. В следующий раз я встретила его на благотворительном обеде год назад, когда он подошел ко мне и представился. На следующей неделе мы вместе обедали; затем, несколько дней спустя, поужинали и сходили в театр. С самого начала было очевидно, что я ему интересна, но тогда у меня не было никакого намерения связывать свою судьбу с кем-либо. Я искренне любила Ларри, но осознание того, насколько он был обеспокоен моим прошлым, ужасно расстраивало меня.
Ларри был тем человеком, который сказал мне, что самая счастливая часть его жизни началась в тот день, когда он встретил меня. Ларри был мужчиной, который обнял меня и сказал: «Боже мой, бедняжка», когда я показала сенсационные газетные статьи о Малютке Лиз. Ларри был мужчиной, который радостно закричал, когда я сообщила ему о том, что беременна, и который ни на минуту не отходил от меня в течение моих долгих и трудных родов.
Ларри был мужчиной, который по собственному желанию оставил мне одну треть своего богатства и сделал меня остаточной наследницей имущества Джека.
Ларри также был мужчиной, который на смертном одре ослабленной рукой сжал мою и с угасающим взглядом, в котором отражалась близость неминуемой смерти, просил меня не подвергать его сына разочарованиям, раскрывая мое прошлое.
Алекс и я стали встречаться с полным пониманием того, что это ни к чему не приведет, Что это платонические отношения. Это то самое слово, которое, я уверена, многие сегодня находят занятным.
— Все будет платоническим до тех пор, пока ты сама этого не захочешь, Силия, — шутил, бывало, Алекс, — но ни минуты не думай, что я мыслю платонически.
Затем он обычно поворачивался к Джеку:
— Эй, малыш, мы должны трудиться для нашей мамочки. Как сделать так, чтобы я ей понравился?
В такой ситуации мы находились в течение четырех месяцев, пока однажды вечером все не переменилось. Няня Джека опаздывала. К тому моменту, как она вошла в квартиру, было уже без десяти восемь, а я должна была быть на ужине в Вест-Сайде в восемь.
Консьерж останавливал такси для кого-то. Я увидела еще одно такси, которое ехало по Пятой Авеню, и выбежала, чтобы остановить машину. Я не заметила лимузин, который как раз отъезжал от тротуара.
Очнулась я в больнице через два часа, помятая, в синяках и с сотрясением мозга, но в целом все было нормально. Алекс сидел около моей кровати.
Он ответил на мой вопрос до того, как я спросила:
— С Джеком все хорошо. Няня позвонила мне, когда полиция пыталась связаться с кем-нибудь в квартире. Они не могли дозвониться до твоих мамы и папы во Флориде.
Он провел рукой по моей щеке.
— Силия, а ведь ты могла погибнуть!
Затем он ответил на мой следующий незаданный вопрос:
— Няня будет ждать моего прихода. Я останусь на ночь с Джеком у тебя в квартире. Если он проснется, ты знаешь, ему будет хорошо со мной.
Алекс и я поженились спустя два месяца. Разница, конечно, состоит в том, что, когда мы встречались просто так, я ничем не была ему обязана. Теперь, когда я его жена — нет, еще до того, как я ей стала, я должна была рассказать ему правду.
Все эти мысли и воспоминания вертелись в моей голове, когда я наблюдала за Джеком, приканчивающим бутерброд. На его лице появилась легкая усмешка. Думал ли он о Мэгги, своей четырехлетней невесте?
Странно, как среди моей жизни, превращающейся в хаос, я все еще могу находить моменты мира и нормальной жизни, такие, как этот обед с Джеком.
Когда я попросила счет, Джек сказал мне, что приглашен завтра на игру, и просил меня позвонить матери его друга Билли. Он порылся в кармане и дал мне номер.
— Билли — это не тот маленький мальчик, который плакал в первый день? — спросила я.
— Это был другой Билли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51