Влад уже стоял на берегу и подтягивал байдарку, а Лада с батюшкой плелись за ней по пояс в воде.
Я взялся перевернуть байдарку, чтобы вылить из нее воду, но меня колотила такая крупная дрожь, что руки не слушались, и Анна, глянув на меня с плохо скрытым состраданием, сама взялась за нее.
– Собери хворост! – сказала она и, перевернув наше несчастное «плавсредство», стала вытаскивать из-под него вещи.
Я не представлял, как мы сложим костер из насквозь промокших еловых веток, как мы приготовим кофе и высушим одежду. Я страдал от боли в руке и крайней, труднопреодолимой формы пессимизма. И причиной тому было не только мое ранение, но и осознание, что в этой опасной игре я окружен не верными друзьями, а людьми, с которыми меня объединяют лишь сожженные мосты да взаимное подозрение.
Пребывая в таком угнетенном состоянии духа, не в силах смотреть на промокшую насквозь, согнутую холодом и усталостью Анну, я побрел к высохшей ели. Что-то треснуло недалеко от меня, и я подумал, что экипаж номер один тоже занялся добычей хвороста, но, посмотрев на берег, увидел, что Влад и его спутники все еще возятся с байдаркой. И опять эхо, пробиваясь сквозь ватный туман, донесло до меня короткий щелчок.
Я замер, прислушиваясь к тишине. Анна тоже обратила внимание на эти звуки, уж слишком подозрительно смахивающие на пистолетные выстрелы. Она подошла ко мне, встала рядом, вопросительно взглянув мне в глаза. Я пожал плечами.
– Откуда стреляли, запомнил?
Я кивнул в сторону старых, привалившихся друг к другу елей.
– По-моему, оттуда.
– Это далеко от нас?
Я отрицательно покачал головой.
– Туман приглушает звуки. Метров семьсот.
– Может быть, охотники? – предположила Анна, но она и сама не верила, что явно пистолетный выстрел мог принадлежать охотничьему стволу.
– Сходи предупреди Влада, чтобы не орали пока, – сказал я.
Анна кивнула и пошла на берег. Не знаю, что меня толкнуло в лесные дебри. Осторожно ступая по пружинистому зеленому ковру, я пошел к скрещенным, как шпаги дуэлянтов, елям, часто останавливаясь и прислушиваясь к лесному шуму. Вскоре я потерял из виду сверкающую поверхность реки и берег. Лес становился все более густым. Поросшие мхом могучие стволы теснили друг друга, за ноги цепляла «колючка» ежевики. Стараясь не шуметь, я высоко поднимал ноги и пригибался.
Вскоре я уловил запах костра, но не мог различить стелющегося над землей дымка – если он и был, его скрадывало покрывало тумана. Лес пошел под уклон вниз, в овраг, и, опасаясь быть замеченным, я стал передвигаться от ствола к стволу, прячась за каждым и осматриваясь вокруг.
Я прошел не меньше километра и, когда уперся в противоположную стену оврага, повернул обратно. Никаких следов человека! Обманывая себя мыслью, что очень похоже могут трещать ветки под ногами лосей или кабанов, я все же старался не шуметь и на всякий случай взял чуть правее. Поднявшись по более крутой стене оврага, я неожиданно вышел на маленькую полянку, точнее, проплешину в лесной ткани, поросшую кустами волчьих ягод. Посреди нее тлел маленький костерок, а рядом с ним, разбросав ноги в стороны, ничком лежал человек.
Прижимаясь щекой к стволу дерева, я успокаивал дыхание и как хамелеон вращал глазами во все стороны. Мокрая трава была примята полосой, которая тянулась от костра в дебри, в противоположную от реки сторону. Прошло минут пять, прежде чем я решился подойти к костру.
Человек был мертв. Две пули, вошедшие ему в затылок, превратили лобные кости в крошку. Черная кожаная куртка на спине была выпачкана в глине, и на уровне поясницы отчетливо отпечатался след сапога. Спортивные брюки, мокрые насквозь, плотно прилипли к телу, одна брючина была задрана почти до колена, обнажив белую ногу.
Я согнулся над трупом и, ухватившись за рукав, перевернул его на спину.
Это был Олег.
Глава 54
– Господь услышал мои молитвы! – откровенно ликовал отец Агап. – И он наказал слугу сатаны, послав ему кару. И пусть это послужит горьким уроком для тех, кто отступает от пути праведного, кто не внемлет заповедям божьим…
Мы сидели возле костра, грея в металлических кружках воду. Влад, этот воинствующий атеист, искал повод, чтобы придраться к батюшке.
– А разве не грешно, святой отец, так бурно радоваться смерти своего ближнего?
– Это он-то ближний?! – возмутился батюшка. – Вы – ближний, Анна – ближняя, Лада – ближняя, Кирилл Андреевич – само собой, а тот человек – слуга сатаны. Господи! – воздел руки к серому низкому небу батюшка. – Ты дал мне надежду на то, что я скоро увижу Марину. Пошли ей силу духа выдержать все тяжкие испытания…
– Все, решено! – хлопнул себя по ноге Влад. – Завязываю с кладоискательством и начинаю регулярно ходить в церковь.
– Значит, их осталось двое, – думала вслух Анна. – Курахов и Марина. Хоть наказал Олега бог, но выстрел все-таки произвел человек. Не хлопцы ли догнали их и расправились с Олегом?
– Либо Марина, либо Курахов, – уверенно сказала Лада, снимая с огня свою кружку. – И, боюсь, это не последнее убийство. Очень взрывоопасная парочка.
– Отчим с падчерицей – что здесь взрывоопасного? – возразила Анна. – Мне кажется, они создали очень крепкий криминальный союз.
Мы закончили свой скудный завтрак глотком коньяку, к счастью, уцелевшего в багажнике «Опеля». Влад с помощью Лады принялся разбирать байдарку, с увлечением рассказывая девушке историю братьев Гуаско, итальянских колонизаторов, которые в пятнадцатом веке держали в страхе крымское побережье от Приветного до Судака, занимаясь тем, что сегодня называется рэкетом. Анна, с трудом скрывая ревность и выплескивая раздражение на мне, стягивала чехол с каркаса нашей байдарки, раскидывая трубки и соединительные узлы во все стороны.
Четыре часа кряду, пробивая собой лесные заросли, проклиная озверевших от голода комаров, холодный июнь, крутизну горы Капош и консула Христофоро ди Негро с его дурацким кладом, мы ползли на хребет, разделяющий реки. Две байдарки, уместившиеся в четырех увесистых тюках, один рюкзак и две спортивные сумки составляли наш багаж. Сказать, что я умирал на подъеме, – значит, не сказать ничего.
К обеду мы перевалили хребет и спустились к реке Дибров. Она была более узкой, чем первая, гуще запружена круглыми, как апельсины, камнями и поваленными гниющими деревьями. Предвкушая приятный сплав, в ходе которого можно было бы расслабиться в байдарках, мы дружно взялись за их сборку. Но радовались, как выяснилось позже, напрасно. Байдарки под тяжестью промокшего багажа и наших тел через каждые десять метров прочно садились на мель. Приходилось влезать в воду, взваливать багаж на себя и тащить байдарку по осклизлым камням, как сани по снежным застругам, до относительно глубокого места.
Это был каторжный, рабский труд, который к концу дня вымотал нас настолько, что даже Влад мешком свалился в траву.
Несколько минут мы неподвижно лежали на подсохшем за день песке, не в силах пошевелить конечностями. Обмелевшая, растерявшая себя среди заболоченных островков, языков оползней и крупных камней река тихо журчала, как струя родника. По обе стороны от нас почти вертикально вверх взлетали отвесные стены. Невероятно изогнутые сосны каким-то чудом удерживались на рыхлом грунте. Края обрывов были покрыты кустами, и длинные зеленые пряди чубами свисали вниз.
Первой сделала усилие Анна. Шатаясь, она подошла к рюкзаку Влада, достала полиэтиленовый мешок, в который были завернуты папка с манускриптом и карта Карпат, и стала подсчитывать, сколько осталось до Медвежьего озера.
– Чуть больше трех километров, – сказала она. – Это пустяк. Это час ходьбы.
Влад крутил головой и сплевывал песок.
– Нет, – пробормотал он. – Не надо трех километров. Мы уже на месте…
Родная мать не утешила бы меня так, как Влад. Мы с Ладой вскочили на ноги, как солдаты по тревоге. И откуда только силы взялись?
– Где? Переведи дословно! – попросил я. Меня охватил азарт – это единственное, что может поднять на ноги даже умирающего. Пусть никакого клада нет, все равно, черт возьми, пришел час поставить точку в этой излишне затянувшейся истории с сокровищами последнего консула Солдайи!
– Не гоните лошадей, – попросил Влад, поднимаясь с песка. – Дайте дух перевести.
У него еще были силы, он устал меньше меня, но нарочно затягивал минуту своего триумфа. Лада, батюшка, Анна и я обступили нашу ученую обезьяну. Влад развязал тесемки на папке, бережно вытащил чудом не промокший манускрипт, перелистнул несколько страниц и, с ходу переводя, медленно зачитал:
– «Старший стражник, который был обязан все время находиться при графине, оставшись с ней наедине, поведал ей о своей встрече с лазутчиком разбойников. Они нас не тронут, сказал он ей, не коснутся даже руки вашей, не посмеют заглянуть внутрь вашей кареты и отпустят, не причинив вреда, всех стражников, если вы заплатите им золота, равного сумме в тысячу аспаров. Графиня, услышав это, сняла с пальца золотое кольцо с сапфиром, равное по размеру с лесным орехом, и отдала его стражнику со словами: „Скажи им, что отдать я могу только то, что принадлежит мне, и распорядись немедленно седлать коней“. После чего графиня позвала слугу и велела ему вынести из кареты ее дорожные вещи, а также взять с собой лопату и кирку и следовать за ней. Она привела его к тому месту, где стены ущелья наиболее смыкались, закрывая светило, отчего там даже в полдень июня было сумрачно и холодно. Поднявшись выше ручья, к большому камню, который по форме напоминал наполовину врытый в землю турецкий щит, графиня приказала слуге рыть глубокую яму, и он отрыл ее в том месте, где покоилась тень от камня, когда миновало три часа после полудня. Выполнив работу, слуга удалился, оставив графиню одну. Вернувшись к лошадям, графиня тотчас велела трогаться в путь…»
Влад замолчал и поднял голову.
– А что было дальше?! – в один голос закричали мы, заинтересованные уже не столько кладом, сколько судьбой графини.
– На правом берегу Медвежьего озера разбойники напали на карету. Графиню саблями порубили на мелкие куски и покидали их в озеро, а стражникам приказали лечь на землю и затоптали их лошадьми. Спаслось всего несколько человек, в том числе и слуга графини, со слов которого летописец и пересказал эту историю.
Мы помолчали. Анна вздохнула, батюшка перекрестился, Лада обошла нас, настороженно присматриваясь к стенам ущелья.
– Да, – сказала она. – Это самое узкое место.
– А где же камень? – спросил батюшка.
– Пусть Влад объяснит, как выглядел турецкий щит? – сказал я.
– Что-то вроде миски, – ответил Влад.
– Значит, камень должен иметь форму полусферы! – сказала Анна.
Мы пожирали глазами стремительно темнеющие стены. Я представлял себе что-то вроде тарелки гигантского радиотелескопа, наполовину врытого в землю, но вокруг нас ничего подобного не было. Пар выходил впустую. Апогей не наступал. Кружась на месте, мы по десятому разу просмотрели склоны. Камня не было. Физиономии наши вытягивались.
– Черт возьми, – пробормотал Влад, чувствуя, что его звездный час ушел безвозвратно. – Темнеет. Как бы не пришлось отложить поиски до завтра.
– До завтра нам придется отложить уже не поиски, а перестрелку, – мрачным голосом заметил я. – Того и гляди сюда сейчас заявится конкурирующая фирма.
– А почему мы решили, что за пятьсот лет рельеф местности останется неизменным? – сказала Анна. – Камень раскрошился, скала обвалилась, и сокровища унесло рекой.
– Может быть, вон тот камень? – махнул куда-то вверх батюшка.
Влад хмыкнул.
– И вы думаете, что графиня в своем платье, достающем до земли, смогла бы туда подняться?
– А ведь в самом деле, – задумчиво произнесла Лада, разглядывая кромку берега. – Скала разрушается, и кусочки породы наслаиваются на берегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65